А. Славская - Основы психологии С. Л. Рубинштейна. Философское обоснование развития

Если категория труда в политэкономической теории К. Маркса была непосредственно связана с его принудительным для личности характером, то в психологии, следуя логике своей философской концепции субъекта 1910–1920-х годов, Рубинштейн выделяет творческий, развивающий личность характер деятельности, одновременно находя подтверждение этого в других положениях Маркса. Категория «труд» преобразуется Рубинштейном в категорию деятельности субъекта. Маркс определяет человеческую деятельность как опредмечивание, которое вместе с тем есть распредмечивание объекта (Рубинштейн, 1976, с. 24). Согласно раннему Марксу, опредмечивание, т. е. преобразование объекта, идущее от субъекта, дополняется другой фундаментальной зависимостью, идущей от объекта к субъекту. Однако распредмечивание осуществляется опять-таки субъектом. Находя совпадение идей раннего Маркса о промышленности как «раскрытой книге человеческих сущностных сил» со своей концепцией 1920-х годов, содержащей принцип творческой самодеятельности субъекта, Рубинштейн раскрывает их методологическое значение для психологии.

Сравнение исследования ранних рукописей К. Маркса (1959) со статьей «Проблемы психологии в трудах Карла Маркса» (1934) показывает, насколько тонко диалектически Рубинштейн различает марксовы понятия опредмечивания и распредмечивания, носящие собственно философско-антропологический характер, которым отличается содержание его ранних рукописей от понятия отчуждения, которое является центральным для совокупности социально-экономических идей «Капитала» как отчуждения от производителей продуктов их труда.

Понятие «отчуждение» К. Маркс употребляет, как считает С. Л. Рубинштейн в статье «О философских основах психологии» (ранние рукописи К. Маркса и проблемы психологии)» (Рубинштейн, 1959), и в смысле эксплуатации труда наемного рабочего, и в смысле ее преодоления, уничтожения путем революционной борьбы масс. Но нужно учитывать и другой контекст, в котором раскрывается это понятие: в нем речь идет о критике концепции Гегеля, который интерпретирует отчуждение и его «снятие» как идеальную операцию. Следовательно, понятия опредмечивания и распредмечивания, объективации и присвоения, опредмечивания и отчуждения имеют три основных значения, которые С. Л. Рубинштейн выделяет у раннего и позднего К. Маркса. Первое – собственно философское, при котором присвоение связано с развитием субъекта и всех его природных (в том числе психических) способностей. Второе, также философское, связано с критикой Гегеля, его представления об идеальности опредмечивания и распредмечивания. И третье – социально-философское (или даже чисто социальное) – это трактовка отчуждения как антиразвития человека, как отчуждения от него результатов его труда и в конечном итоге – его собственной сущности. Здесь снятие отчуждения – это революция как социальное явление. Различие этих трех значений крайне важно методологически при реализации перехода от философии к психологии.

Соответственно, «присвоение», согласно позднему Марксу, связано с упразднением частной собственности на продукты труда и отличается от идеи раннего Маркса о распредмечивании, присвоении как развитии субъекта.

Столь же важно обратить внимание на то, что, если в данной статье лидирует тезис о развитии субъекта в деятельности через распредмечивание ее продуктов, то уже в последующих формулировках принципа единства сознания и деятельности интерпретация последней связана с развитием, т. е. «сдвигается» с выделения роли ее продуктов на саму деятельность и ее роль в развитии субъекта. Иными словами, именно осуществление деятельности (а не только ее продукты и предметы), оказывая обратное воздействие, развивает субъекта. Таким образом, С. Л. Рубинштейн соединяет принцип единства сознания и деятельности с принципом развития. Однако здесь этот принцип присутствует имплицитно.

Возникает вопрос, почему в данной – первой статье – речь шла именно о роли предметности деятельности, тогда как впоследствии методологическое содержание принципа единства сознания и деятельности заключало в себе идею роли самой деятельности, развивающей личность. Ответ заключается в том, что принцип «самодеятельности» 1920-х годов имел собственно философский характер, хотя идея развития, заключенная в нем, уже была осмыслена С. Л. Рубинштейном в связи с идеями Шпрангера и Дильтея, т. е. психологически.

Ответ на этот вопрос можно найти, поняв суть задачи, решавшейся С. Л. Рубинштейном в данной статье. Ему было необходимо доказать объективную обусловленность сознания (разрыв которого с деятельностью составлял суть кризиса психологии). Он пишет: «…у Маркса со всей возможной отчетливостью сформулировано положение об объективной опосредованности сознания» (Рубинштейн, 1973, с. 27). «Психика…, – продолжает он, – может быть познана посредственно через деятельность человека и продукты этой деятельности, потому что она в бытии своем объективно опосредствована ими» (там же, с. 28; курсив мой. – А. С.).

Это положение чрезвычайно существенно в аспекте дальнейшего развития идей и понимания сложной сути принципа единства сознания и деятельности С. Л. Рубинштейна. В идее предметности он максимально близок к Марксу, для которого деятельность создает предметы как продукты труда. Однако необходимо сразу отметить, что если в данной статье единство сознания и деятельности и объединяющего их субъекта фактически опосредовано их связью с продуктами деятельности и предметами сознания, т. е. их взаимосвязь обеспечивается через объективированные формы их выражения, то и в ранних трудах С. Л. Рубинштейна, и в его последующей за этой статьей монографии «Основы психологии» (1935) связь сознания и деятельности определяется их принадлежностью личности, субъекту. Здесь имеется сложная, до сих пор не выявленная в анализе творчества Рубинштейна проблема. С одной стороны, философски существенно положение его ранних трудов о принадлежности всех отношений и способностей (и сознания, познания и деятельности) человеку, который и является основой их единства. Но на том философском этапе пока речь идет об отношении человека к глобальной действительности. А в статье о К. Марксе ставится вопрос уже о более конкретной, т. е. созданной человеком действительности (в виде продуктов, предметов его труда).

При анализе творчества Рубинштейна именно в период становления его концепции очень важно раскрыть двойственность понятия предметности, которое стало центральным и сохраняется до сих пор и при определении сознания, и для характеристики деятельности человека. С одной стороны, предметность деятельности – это результат созидательного преобразования человеком действительности как природы в действительность человеческую, социальную[21]. С другой, в связи с положением Маркса об отчуждении от человека продуктов его труда предметность превращается в необходимость, принудительность, т. е. ставит рамки для творческого к ней отношения. Для психологии понимание этого различия значимо в силу того, что при психологическом анализе (восприятия, памяти, сознания) постоянно подчеркивается предметность, например, предметность восприятия и т. д. как гарант объективности психического и самой деятельности. Это справедливо в том смысле, что индивидуальная деятельность имеет дело с предметно-преобразованной действительностью, а не с чисто природной, которая исторически уже была преобразована в предметную. Но абсолютизация предметности при характеристике психических явлений ведет к минимизации их связи с субъектом. При этом учитывается их функция лишь для удовлетворения потребностей. Кроме того, существенна и социальная характеристика, присущая предметам как объектам деятельности личности. Таковым объектом, задачей для деятельности личности может быть любая ситуация, связанная с отношениями людей (что, например, характерно для педагогической, политической и многих других видов общественной деятельности). В «предметах» фактически скрыто три разных значения: 1) как преобразованность деятельностью природы; 2) как результат деятельности; 3) как социальные связи, не только предметы деятельности, но и общественные отношения людей. Будучи перенесена в психологию в качестве определяющей характеристики восприятия, познания, сознания и деятельности, предметность превращается в утверждение преобладающей роли необходимой, внешней детерминации, но тем самым не ограничивается ли творческий характер всех психических проявлений личности? Это противоречие необходимо выявить и разрешить.