Умеренность - Райан Холидей

Сейчас любой человек в развитой стране располагает роскошью и возможностями, которых когда-то не было даже у всемогущих королей. Зимой нам тепло, летом прохладно, мы гораздо чаще сыты, чем голодны. Мы можем ездить туда, куда хотим. Делать то, что хотим. Верить в то, во что хотим. По щелчку пальцев у нас появляются удовольствия и развлечения.

Заскучали? Путешествуйте.

Ненавидите свою работу? Найдите другую.

Жаждете чего-то? Получите.

Думаете? Скажите об этом.

Хотите чего-то? Купите.

Мечтаете о чем-то? Стремитесь.

Почти все, чего и когда бы вы ни возжелали, может стать вашим.

Это наше человеческое право. Так и должно быть.

И все же, чем мы должны ответить на это? Конечно, не повсеместным процветанием. Обладающие возможностями, не имеющие оков, осчастливленные сверх всяких ожиданий, почему же мы так чертовски несчастны?!

Потому что принимаем свободу за вседозволенность. Свобода, как заметил Эйзенхауэр, является лишь «возможностью для самодисциплины». Если только мы не хотим быть потерянными, уязвимыми, хаотичными, разобщенными, то несем ответственность за себя. Технологии, доступ, успех, власть, привилегии благословенны только в том случае, если им сопутствует вторая из кардинальных добродетелей — умеренность.

Темперанция.

Модерацио.

Энкратия.

Софросюне.

Маджхимапатипада.

Чжун юн.

Васатыйя[10].

От Гераклита до Аристотеля, от стоиков до Фомы Аквинского, от «Илиады» до Библии, в буддизме, конфуцианстве, исламе — у древних было много слов и много символов для того, что составляет вечный закон вселенной: мы должны держать себя в руках, иначе рискуем погибнуть. Или потерять равновесие. Или спровоцировать кризис. Или попасть в зависимость.

Конечно, не у всех проблемы возникают вследствие изобилия, однако самодисциплина и самоконтроль полезны всем. Жизнь несправедлива. Подарки раздают неравномерно. И реальность этого неравенства заключается в том, что те из нас, кто находится в неблагоприятных условиях, должны быть еще более дисциплинированными, чтобы получить шанс.

Этим людям приходится усерднее работать, и у них меньше права на ошибку. Даже те, у кого меньше свобод, по-прежнему ежедневно сталкиваются с бесчисленным выбором: каким желаниям потакать, какие действия предпринять, что признавать и что требовать от себя.

— — —

В этом смысле мы все находимся в одной лодке: и везунчики, и неудачники должны понять, как управлять эмоциями, как воздерживаться от того, от чего следует, как выбирать, каким образцам подражать. Мы должны владеть собой, если не желаем, чтобы нами владело нечто или руководил некто.

Можно сказать, у каждого из нас есть высшее и низшее «я», и оба они находятся в постоянной борьбе. Можно против следует. Что сойдет с рук, а что — наилучшее. Сторона, способная концентрироваться, и сторона, которая легко отвлекается. Сторона, которая стремится и достигает, и сторона, которая прогибается и идет на компромисс. Сторона, которая ищет порядка и равновесия, и сторона, желающая сумбура и излишества.

Древние называли эту внутреннюю битву акрасией[11], но на самом деле это все то же распутье Геракла.

Что мы выберем?

Какая сторона победит?

Кем вы будете?

В первой книге этой серии о кардинальных добродетелях мужество определялось как готовность поставить на кон жизнь (ради кого-то или чего-то) и то, что, по вашему убеждению, необходимо при этом сделать. Самодисциплина — добродетель умеренности — это еще более важное умение держать свою жизнь в узде.

Это умение…

…упорно работать;

…говорить «нет»;

…практиковать хорошие привычки и устанавливать границы;

…учиться и готовиться;

…игнорировать соблазны и провокации;

…держать эмоции под контролем;

…терпеть мучительные трудности.

Самодисциплина — это способность отдавать все, что у вас есть, и воздерживаться от соблазнов. Есть ли в этом какое-то противоречие? Нет, только равновесие. Мы чему-то сопротивляемся, что-то преследуем; всегда поступаем сдержанно, осознанно, разумно, не увлекаясь.

Умеренность — это не лишение, а владение собой: физически, умственно, духовно. Это значит требовать от себя максимум, когда никто не видит и вроде бы можно позволить себе расслабиться. Чтобы так жить, требуется мужество, — и не просто потому, что это трудно, а потому, что это выделяет вас среди других.

Дисциплина, таким образом, одновременно является понятием прогностическим и предсказуемым. Она повышает вероятность того, что вы добьетесь успеха, и гарантирует, что в любом случае — при удаче или поражении — вы будете великолепны. Верно и обратное: отсутствие дисциплины подвергает вас опасности, одновременно влияя на то, кто и что вы есть.

— — —

Вернемся к Эйзенхауэру и его идее о том, что свобода — это возможность для самодисциплины. Разве его собственная жизнь не доказывает это? Прежде чем он получил звание генерала, ему пришлось примерно 30 лет служить на малопривлекательных военных должностях и смотреть, как коллеги завоевывают медали и признание на полях сражений.

Когда в 1944 году его назначили верховным главнокомандующим войсками союзников во Второй мировой войне, под его началом и в полной его власти неожиданно оказалась армия численностью около 3 миллионов человек — и это была только вершина всей военной экономики, где трудилось более 50 миллионов человек.

Всего же союз наций насчитывал более 700 миллионов граждан, и Эйзенхауэр обнаружил, что не только не свободен от правил, но и должен спрашивать с себя больше, чем когда-либо. Он пришел к выводу, что лучший способ руководить — не принуждение или приказ, а убеждение, компромисс, терпение, контроль над своим характером и, самое главное, личный пример.

Эйзенхауэр вышел из войны победителем из победителей, добился невиданного доселе успеха, которого, надеюсь, никогда не достигнет снова ни один воитель. А затем, уже в качестве президента обеспечивая контроль над арсеналом ядерного оружия, он был буквально самым могущественным человеком в мире. Практически никто не мог указать ему, что делать. Не было ничего, что могло бы остановить его. И никого, кто не смотрел бы на него с восхищением или не отводил взгляда в страхе.

Однако президентство Эйзенхауэра не повлекло ни новых войн, ни применения этого ужасного оружия, ни эскалации конфликта. Президент покинул пост, дальновидно предупредив о механизме, порождающем войну, — о так называемом военно-промышленном комплексе.

Действительно, наиболее примечательное применение силы при исполнении Эйзенхауэром служебных обязанностей — отправка подразделения 101-й воздушно-десантной дивизии для защиты группы чернокожих детей по дороге в школу[12].

Были тогда скандалы? Обогащение? Нарушенные обещания?

Не было.

Его величие, как и всякое истинное величие, коренилось не в агрессии, не в эго, не в неуемном аппетите или огромном состоянии, а в простоте и сдержанности — в том, как он управлял собой. Это, в свою очередь, давало ему право руководить другими. Сравните его с завоевателями