Михаил Решетников - Частные визиты

Сегодня она снова была здесь. Девчонка ему не нравилась. Ни своим поведением, ни внешним видом она не пробуждала какой-либо симпатии. Конечно, было жалко смотреть на ее убогую одежду и явно заношенное белье, но что-то было в ее детской порочности такое, что притягивало, хотя Алексей и не сильно задумывался над тем— что именно? Сегодня она была не одна, а с подружкой, примерно того же возраста, но девочка была более ухоженная и явно из семьи с другим уровнем достатка — такая еще не сформировавшаяся розовощекая толстушка. Уши обеих были закрыты клипсами плейера, но при этом «старая знакомая» что-то все время говорила, а вторая — кивала в ответ и иногда что-то отвечала. Как им удавалось слышать друг друга, было непонятно. Увидев, что он вышел из машины, девчонки не спеша двинулись к нему. Глядя на пританцовывающую походку двух нимфеток, Алексей подумал: «И у нас уже могли бы быть такие…, — и тут же оборвал эту мысль, — не дай Бог, такие».

— Привет, Леша, это моя подруга Наташка…

Алексей только успел сказать «привет», как зазвонил телефон. Вадим сообщил, что задержится на час-полтора, и попросил пока съездить в городской парк и забрать деньги у владельца аттракционов за уже выполненные работы: «Свои надо отбирать сразу», — добавил Вадим, и отключил телефон. Неплатежи были делом обычным, и возразить на это было нечего. Алексей перезвонил, пару раз переспросил— как зовут должника и где его искать в парке, и уже открыл дверцу, когда услышал:

— Ты в парк? Возьми бедных девочек, просто прокатиться, тыщу лет там не была. Ну что тебе стоит? Все равно ты же туда-сюда…

Оказывается, несмотря на заткнутые уши, она все слышала. Алексей подумал секунду-другую, и скомандовал: «Прыгайте». Олеська тут же, прямо через дверцу водителя, влетела на переднее сиденье и уже оттуда махнула рукой Наташке: «Твое место сзади!». Та послушно, с легким пыхтением, села.

На перекрестке Заречной и Комсомольской им пришлось остановиться— какой- то пьяный молоковоз умудрился въехать в бок ржавому «жигуленку», никто не пострадал, но все еще что-то выясняли хмурые гаишники, и движение было перекрыто. На обочине стояло несколько прохожих, которые эмоционально обсуждали «молочные реки», струящиеся из пробитой цистерны. Алексей вышел из машины, постоял — покурил, перешел через дорогу, купил пачку сигарет и залпом выпил банку холодной колы.

Он вернулся к машине и снова закурил, прикидывая— сколько им придется здесь «прокукарекать». Объехать это место было нельзя, точнее — конечно можно, но «крюк» был не меньше 15 километров. Передняя дверь приоткрылась, и он услышал тот же манерный и слегка визгливый голос: «Сам попил, а принести умирающим от жары девочкам не подумал?». Алексей вытащил из кармана стошку: «Сходи сама, все равно стоим». Через минуту Олеська вернулась с какими-то двумя запотевшими ярко раскрашенными металлическими банками — для себя и Наташки — и снова устроилась на переднем сиденье, сообщив Алексею: «Сдачи не будет». Только когда они отъехали, а пустая банка Олеськи была брошена на коврик под ногами, Алексей понял, что это был какой-то коктейль с водкой. На Олеську это вроде не особенно подействовало, а вот Наташку явно развезло на жаре — она побледнела, взгляд у нее был мутный, и ее бросало из стороны в сторону на каждом повороте. Алексей остановил машину, вышел и — на всякий случай — пристегнул ее ремнем безопасности на заднем сиденье. «Как бы всю машину не заблевала», — думал он, периодически оглядываясь на свою вторую пассажирку.

Олеська заметила, что он оглядывается, но истолковала это по-своему: «A-а, значит, ты предпочитаешь толстеньких? Но с ней у тебя ничего не обломится, ее мать каждый день проверяет— не хуже гинеколога, а если что — ее прибьет, а тебя посадит. Так что, если трахаться, то только со мной. Со мной можно. Но только за плейер, или за мобилу». Алексей ничего не ответил, они как раз подъехали. Он выключил двигатель, приоткрыл окна, чтобы не задохнулись, взял ключи и заблокировал двери: «Я быстро, сидите здесь!». Через 15 минут они уже ехали в обратную сторону.

Капитан Жилов

Александр Жилов был нормальный мент. Ему нравилось это слово, и именно так он говорил о себе: «Я — нормальный мент, взяток не беру, блядей не крышую, криминал не люблю». Еще в юности, впервые увидев на экране Глеба Жеглова, он твердо решил— «только в УгРо» и, в отличие от многих, — исполнил свою мечту. В прошлом году он стал капитаном, а это было уже солидное звание (не какой-то там «старлей»). Некоторые ходили капитанами до старости, а другие получали это звание только перед увольнением по выслуге лет, но в отделе их всегда вспоминали как вечных «старлеев» (капитанами они были только в своих пенсионных удостоверениях). А Жилову было всего двадцать восемь, и останавливаться на этом он не собирался.

В юности ему не раз приходила мысль о том, чтобы сменить имя на Глеб, и тогда, если подкорректировать ударение в фамилии, он был бы не Александр Жилов, а Глеб Жилов. Но, помня, как его наставлял отец («мы мужики жилистые, потому и фамилия у нас такая — Жиловы»), решил, что фамилия у него не такая уж плохая, не то что у начальника их отделения подполковника Мухокрыла, а сделать ее славной — это уже зависит от него, а значит, — вопрос времени. Надо только честно служить, что он и делал. Его уже хорошо знали в отделе и даже в городском управлении как надежного сотрудника, даже несмотря на то, что особенно громких дел ему пока не попадалось. А какой следак не мечтает, что однажды ему удастся раскрыть какое-то преступление века, поймать десятилетие скрывавшегося маньяка или крупного вора типа Горбатого или Фокса из «Места встречи…». Правда, таких сейчас почти не водилось— воровской мир сильно обмельчал, и даже те, что ходили «в законе», когда он сталкивался с ними в допросной, на поверку оказывались какой-то уголовной вшивотой, и ни журналистов, ни телевизионщиков они не интересовали. Короче, с громкими делами Александру пока не везло.

А сегодня день начался хорошо. Жилова давно удивляло, почему это в Питере или в Екатеринбурге и даже в каких-то заштатных «мухосрансках» педофилов ловят целыми пачками, и почти каждый день по всем каналам показывают интервью следаков, а у них в этом плане — полная тишина. И вдруг такая пруха! Конечно, майор- десантник— это не депутат. С депутатом было бы круче. Но все равно, это уже кое- что… Кавалер орденов и медалей, участник боевых действий, был ранен, даже представлялся к званию Героя России — и вдруг педофил. Это тебе не какой-то бомжара, преступления которых уже давно никого не интересовали…

Перед ним лежали заявления от двух законных представителей двух несовершеннолетних. По поводу одной из заявительниц он сомневался— эту можно купить. Она за этим и пришла — припугнет, поклянчит денег, а потом заберет заявление и откажется. Зато вторая точно пойдет до конца. И он сел писать представление на арест…

Наташа Кузина

Наташке таки стало плохо, но уже дома. Ее не просто стошнило от водочного коктейля — два часа ее выворачивало наизнанку. Мать сразу уловила запах алкоголя и вначале отходила ее веником, но потом почувствовала, что дело плохо, и вызвала скорую. Пожилая фельдшерица покачала головой, пошамкала губами, но капельницу поставила и денег взяла по- божески. А когда дочь протрезвела, состоялся первый допрос с пристрастием — с мокрой тряпкой в руке, которая сменила веник. Обколотая и еще не до конца протрезвевшая Наташка отвечала как на исповеди.

— С кем пила, сучка?

— С Олеськой и дядькой каким-то.

— Я тебе говорила, чтобы я тебя вообще не видела рядом с этой блядью? — продолжала допрос мать, размахивая зажатой в руке тряпкой.

— Говорила…

— Что за мужик?

— Не знаю, Леша какой-то. Мы с ним на машине катались…

— На какой еще машине?

— На его машине.

— Какая машина, марка какая, номер помнишь?

— Нет, Олеська знает.

— Откуда водку взяли?

— Мужик этот денег дал и послал Олеську купить.

— А ты зачем пила?

— Жарко было, а она холодная.

— Потом что было? Куда ездили?

— В парк, к аттракционам.

— Он к тебе приставал? Было что-то?

— Нет, я вообще сзади сидела…

— А с Олеськой он что делал?

— Я не знаю.

— Что же он просто с вами сидел, поил водкой и ничего не говорил? Отвечай, сучка!

— Они с Олеськой что-то про трахаться говорили, я плохо слышала, музыка играла.

— Так что — они там трахались? Прямо при тебе?

— Нет, она что-то сказала, что мать убьет или в милицию заявит…

— А ты, дура, почему не убежала?

— Да я просто сидела, я ж пристегнутая была, он меня пристегнул.

— А ты что, отстегнуться не могла?

— Я не знаю как, пробовала. Но он же меня не трогал.