Эрнест Цветков - Досье на человека

Однажды малышка разбила вазу. Разъяренная родительница схватила прыгалки и жестоко отхлестала дочь, сопровождая свой акт возмездия заунывным рефреном «так тебе, негодяйка, так тебе», после чего приказала той встать в угол, а сама, распаленная и раскрасневшаяся, прошла в спальню, порывисто обнажилась и увлекла меня за своим белым, исполненным желания, похотливым телом.

Впрочем наша связь долго не продолжалась, так как она стала требовать от меня подарков и денег, что с моим мировоззрением отнюдь не совпадало. И мы с ней расстались. Но я находился на вершине своего триумфа. Грязь человеческая беспредельна.

Я на каждом шагу и каждым свои поступком доказываю правду о человеке. И это придает мне уверенности. И когда я с кем-нибудь разговариваю, я делаю такое выражение лица, будто хочу спросить у моего собеседника: «Ну как у вас с подлостью, все в порядке? Ведь сознайтесь, не далее, как вчера вы совершили очередную пакость, не в поступках, так в мыслях. А? Ну сознайтесь. Ну да тут и нет ничего предосудительного. Ведь все мы не без греха».

Вероятно, люди чувствуют значение моего взгляда и потому стараются поскорее отделаться от меня. Оттого-то я и одинок всегда. Ведь люди негласно договорились между собой не напоминать друг другу о низости своей. А я напоминаю. Одним своим видом напоминаю. Я не говорю прямо. Я безмолвно напоминаю. И люди сторонятся меня. Потому что чувствуют, что я знаю их подноготную.

С самого утра я предаю себя в руки Дао, а иными словами, ленюсь и валяю дурака. Хорошо, что сегодня воскресенье, и никуда не надо спешить. Значит, я целый день могу плавать в сизых клубах табачного дыма.

За окном падают листья. Новый порыв ветра уносит новую партию обреченных. Все падающие листья кажутся одинаковыми. Но на самом деле у каждого свой характер. Вот один падает плавно, покорно принимая смерть, он и летит тихо и незаметно. Другой же торжественно и величаво встречает свое погребение. А третий, оторвавшись от общей стаи, пытается брыкаться, кувыркается, сопротивляется вовсю, но все равно его строптивого неизменно клонит к холодной земле, мертвым украшением которой он должен стать.

Я умею растягивать и сжимать время. Я поставлю все часы циферблатом к стене и начну отсчитывать время на мгновенья. Тогда длительность дня приравняется к бесконечности. Впрочем, это одна из уловок, чтобы скоротать день, проводимый в одиночестве. Одиночество – мое обычное состояние, даже когда я нахожусь в обществе людей. Быть может, это мое свойство и помогает мне находиться и чувствовать себя свободно в самых различных обществах.

Мне нравится смотреть этот кукольный спектакль. Он интересен и порою бывает захватывающим. Конечно, человек это не тряпичная кукла, которая без ниточки даже слабенько дернуться не может. Нет, человек – это очень сложная и хитро устроенная кукла, которая способна производить впечатление, что может дергаться и без ниточки.

Но ниточки-то есть! Есть же ниточки. Нужно их просто уметь видеть.

И если их научиться видеть, то такое откроется! Но за всякое знание своя расплата. И потому лучше их не видеть.

Я не боюсь одиночества. Я с ним свыкся и даже подружился. Мы с ним хорошие друзья, и я чувствую себя с ним довольно уютно. Ничто и никто не тревожит моего покоя. У меня нет никаких привязанностей. Сознание мое перестроилось таким образом, что, когда я прихожу в пустую свою квартиру, мне начинает казаться, что в комнате, как огромный бесплотный пес, лежит мое одиночество. Оно радостно и преданно встречает меня. И мы с ним вместе обедаем или ужинаем, вместе читаем. Иногда я ему читаю вслух, а оно ложится, свернувшись клубком, у моих ног. Иногда поздними вечерами я вывожу его на прогулку. Оно радуется, и ликует, и на улице на время покидает меня, куда-то уносится. И если исчезает надолго, я начинаю волноваться. Я ускоряю шаги, заворачиваю за угол, и оно там наваливается на меня всей своей мягкой бесплотой массой. Так оно развлекается, мое одиночество.

Но как-то в один из таких вечеров оно покинуло меня и долго не возвращалось. Похоже, что я его потерял. Я его никак не мог отыскать. С улиц, залитых огнями, я устремлялся в темные переулки. Но его нигде не было. И везде было пусто.

Я бестолку шатался по улицам поздним………………….. тоскливо взирая на черные окна

умывался под душем неоновым фонарным……………… безмолвные окна чужие окна

мок под дождем одинокий и грустный………………….. слушал шелест деревьев и ветра

грустный и праздный один во всем городе…………….. неведомый шелест язык незнакомый

но мне казалось что без перевода…………….. я разговаривал с миром задумавшимся и погруженным ушедшим в себя

я понимал эти…………………………………………… не понимал я но чувствовал знаки его и символы

шорохи тайные…………………………………………. от молвы убежавший нашедший приют в безмолвии

Правда, в одном из переулков я увидел нетрезвую девушку. Она была развратного вида, но мало походила на дешевых девочек из баров. Я подошел ближе и остановился, наткнувшись на ее хрипловатый голос:

– Ты что-нибудь потерял?

– Да, – ответил я, – я потерял свое одиночество. Я ожидал, что она шарахнется от мня и загогочет. Но она внимательно посмотрела на меня и сказала, улыбнувшись:

– Будем вместе его искать?

Мы еще некоторое время ходили по закоулкам, сидели, прижавшись друг к другу, на сырых скамейках и курили отсыревшие горькие сигареты. Потом мы пошли ко мне. Я без лишних раговоров вознамерился использовать ее по назначению, но она сказала:

– Не надо. Я лучше уйду.

– Не понимаю тебя, – удивился я.

– Я не хочу так.

– Как так?

– Сразу.

– Но с другими сразу.

– Другие – это другие. И больше других не будет.

– А я?

– Ты не такой.

– Я потерял свое одиночество.

– Зато нашел меня.

– Ты не останешься?

– Останусь.

– А что же мы будем делать?

– Мы будем говорить.

– Всю ночь?

– Всю.

Я пожал плечами. Мне не жалко. Пусть остается. Но о чем мне с ней говорить?

И она осталась у меня. И не на одну ночь. А на много дней и ночей. Она стала жить у меня.

Я нисколько не изменил своих привычек и мыслей, но она мне не мешала. Она убирала квартиру, готовила мне еду, а иногда на несколько дней исчезала, и я тогда начинал думать, что она исчезла совсем. Но она вновь появлялась, и я ни о чем ее не спрашивал. И мы продолжали жить. Глупая романтика. Но благодаря ей я увидел самое сексуальное зрелище на свете.

Самое сексуальное зрелище на свете – смотреть, как женщина бреет свои подмышки.

Ведьма, она и есть ведьма. И что бы не говорили, с толку меня не сбить. Не верю я в колдунов, магов, заговоры, заклинания, наветы, предсказания, предчувствия, гадания, гороскопы и прочую чушь.

Но только она ведьма!

Был я в гостях у нее. Сидели, чай пили. Она мне все подливала и подливала, пока я испариной не покрылся. Да все пирожные в тарелку подкладывала.

«Хватит, – говорю, – спасибо». А она словно не слышит. Подливает и подливает. Итак, сидим мы с ней за столом, налегаем на чай, не зная о чем говорить. Прогнозы погоды уже давно обсуждены, и метеоцентр обруган. А дальше… а дальше затянувшуюся паузу заполнял чай. Так вот и сидим.

Тут я взглянул на нее – сколько же можно в чашку смотреть? И чувствую – кусок в горло не лезет, жирный крем во рту тает. Слякоть во рту. А она… смотрит на меня, не мигая, словно просвечивая лучом. Холодные и неживые глаза у нее. Притом серые и водянистые. Склепом веет от них. И вся она как-то преобразилась, застыла, и напряженье чувствуется. Как изваяние стала, белая вся, лишь губы накрашены.

«Ведьма, ведьма!» – промелькнуло у меня, и по спине побежали мурашки. Панические мысли закружились в голове: попался, пропал, сейчас зачаровывать, заколдовывать будет, намекать, что неплохо бы и пожениться.

И тут она с хрипотцой, потусторонним голосом так, что морозцем обдало, разве что спина инеем не покрылась, произносит: «Гуляш будешь?» «Нет, спасибо», – еле выдавил из себя. И тут же вспомнил, что мне надо еще сделать неотложные дела. Обещав позвонить, выскочил вон.

… И весь я становлюсь малиновым от злобы адреналиновой.

Рассвет был ал. Я мало спал. Но все же встал. Хотя с трудом. Был очень зол. В великом бешенстве метался по комнате и ловил муху. Потом муха увеличилась в размерах и села на меня. Таким образом я оказался под мухой. Итак, я с утра уже был под мухой. И в таком состоянии я вышел на улицу. В этот момент кто-то сильно ударил меня по уху.

И я упал в грязь лицом.

И чьи-то изящные туфельки проткнули мне душу, истыкали острыми каблучками, и стала она, как решето, и льются теперь оттуда злость и раздражение, хотя я, по существу, человек добрый.

А тем временем:

На улице задавило человека. Дождь. Снег. Все вперемежку. Глаза. Автобус. Автобус. Глаза. Выплеснувшаяся синь. На чернеющем тротуаре – белый мозг. Голова вскинута. В черепе пробоина. Через пробоину вываливаются куски запекшейся крови вместе с мозгом.