Александр Лук - О чувстве юмора и остроумии

К сожалению, экспериментальная физиология и биохимия остроумия — дело будущего, возможно, весьма отдаленного. Поэтому сейчас исследование можно вести на психологическом уровне, но с учетом физиологических фактов. Здесь положение то же, что и при изучении других проявлений высшей нервной деятельности. С одной стороны идут физиологи, которые сумели отыскать элементарнейшее явление психической деятельности — условный рефлекс — и пытаются из него вывести все сложнейшие проявления интеллекта. Пока этого сделать не удалось, но в принципиальной возможности такого выведения большинство отечественных нейрофизиологов не сомневается.

Навстречу физиологам, с противоположной стороны роет тоннель психология, которая изучает высшие проявления психической жизни человека. Со временем произойдет встреча (о слиянии физиологического и психического мечтал еще Павлов). И тогда мы узнаем, каким образом физиологический процесс становится феноменом психики, выясним истинное соотношение физиологического и психического, и психология из эвристической станет аксиоматической наукой.

Но непременно ли нужно вести исследование только на двух уровнях — физиологическом и психологическом? Нельзя ли выделить — пусть искусственно — некоторый промежуточный уровень, которому свойственна своя феноменология и свои объективные законы? Этот уровень можно было бы назвать эвристической психологией (или как-нибудь иначе — дело не в названии). Возможно, что многие физиологи и психологи выскажутся против этого по соображениям методологического порядка. Но для целей электронного моделирования это было бы очень важно и полезно. Ведь до сих пор удается моделировать либо самые элементарные проявления психики — условные рефлексы, либо высшие проявления интеллекта — например, логические доказательства теорем алгебры или геометрии. Вся промежуточная часть оказывается вне поля зрения кибернетики, хотя она представляет первостепенный интерес.

Поэтому мы и предприняли попытку проанализировать остроумие, не ставя перед собой задачи свести его к условным рефлексам.

Но сам по себе структурно-логический анализ недостаточен. Как бы тщательно ни была проанализирована структура мысли в остроумном высказывании — это не раскроет секрета остроумия. Необходимо еще выявить взаимодействие каждого «поворота», движения мысли с чувственной сферой. Ведь на чувства действует не только форма мысли. Содержание высказывания имеет первостепенное значение, ибо создает тот «эмоциональный фон», на котором срабатывает формальная пружина остроумия. 3. Фрейд и Г. Гафдинг выделили три главные «содержательные области», три тематики, где чаще всего проявляется остроумие: секс и отправления, связанные с прямой кишкой (Фрейд), а также действия властей (Гафдинг). Такое ограничение тематики, в которой проявляется остроумие, представляется нам искусственным. Комическое остроумие Может проявляться в любой области человеческой деятельности. Поэтому необходимо изучать взаимодействие содержательно-эмоционального насыщения остроты и ее внешней оболочки. Нужно найти и сформулировать те условия, те ситуации или те внутренние пружины, которые делают нелепость остроумной, а паралогический вывод — смешным.

Иммануил Кант в «Критике способности суждения» пытался решить эту задачу. При восприятии остроты происходит «игра идей», которые потом овладевают телом. Разум ожидает продолжения игры идей, но восприятие дает не те сведения, которых ожидал разум. В результате наступает расслабление всего тела, которое способствует восстановлению телесного равновесия и благотворно действует на здоровье. Надо учесть, что Кант писал свою работу в период, когда не было еще научной физиологии. Однако он уловил одну из основных психологических ситуаций, вызывающих смех, — неожиданную разрядку напряженного ожидания (трансформацию).

Трансформация, или разрядка напряженного ожидания, заключается в том, что это ожидание разрешается в ничто. Переход в противоположность мог бы стать источником печали, а трансформация в ничто дает удовольствие и смех. Например, рассказ о человеке, который от горя поседел в одну ночь, не вызовет смеха, даже если мы ему не поверим (переход в противоположность). Но рассказ о человеке, который пережил такое несчастье, что у него от горя поседел… парик, заставит нас смеяться (переход в ничто). Остроумная шутка должна содержать в себе нечто такое, что мы сперва принимаем за истицу, ввести нас в заблуждение, а в следующий момент обратиться в ничто. Таков механизм, включающий реакцию смеха, — полагал Кант. Как видим, Кант тонко разобрался в психологической ситуации, вызываемой восприятием остроумных высказываний. Правда, он так и не определил термин «ничто». Из приведенных примеров можно заключить, что кантовское ничто — это обычная нелепость. Но ведь не всякая нелепость смешна и остроумна. Для того чтобы вызвать смех, нелепость должна быть преподнесена особым образом, который Кант четко проанализировал. Он первым отметил, что определенная структура мысли («игра идей») может вызвать смех.

Во второй половине XIX века Герберт Спенсер вновь обратился к структуре ситуаций, вызывающих смех. По Спенсеру, смех может быть вызван различными чувствами, не всегда приятными (сардонический и истерический смех). Сильные эмоциональные встряски приводят к накоплению избытка нервной энергии. Волна энергии ищет выхода и в первую очередь освобождается через те мышцы, которые из-за малой массы обладают малой инертностью: мышцы рта, мимические мышцы, речевой аппарат, дыхательную мускулатуру. Если этих каналов оказывается недостаточно для разрядки нервной энергии, то используются и другие двигательные каналы, и все тело начинает подергиваться в судорогах. Таков механизм смеха, вызываемого простыми чувствами. Смех при восприятии комического Спенсер объясняет по-другому. Комическое непременно означает какую-то несовместимость, но эта несовместимость должна носить нисходящий характер. Иными словами, в комической ситуации мы ждем чего-то большого, а обнаруживаем маленькое. Это и есть нисходящая несовместимость. В противном случае если вместо ожидаемого маленького обнаруживается неожиданно большое, то возникает чувство удивления от восходящей несовместимости.

Быть может, иным признанным остроумцам покажется обидным, что их «священный дар» пытаются разложить на элементарные операции, почти анатомировать. Однако что же можно возразить против права человеческой мысля вторгаться даже в такие заповедные области психики, как остроумие и юмор?

«Было бы стыдом для человека, если бы области материального мира, как моря и звезды, были неизмеримо расширены, изучены и истолкованы, в то время как области умственного мира, напротив, были бы ограничены тем, что было открыто древними»[38]. Добавим еще, что недостаточное знание собственной психологии может превратиться в серьезное препятствие па пути познания человеком окружающего мира.

Итак, нас прежде всего интересуют алгоритмы мышления. Но почему мы обратились к поискам алгоритмов остроумия? Ведь это не единственный из возможных путей.

Ньюэлл, Саймон и Шоу{12} изучают алгоритмы мышления в процессе решения человеком задач по математической логике. Гелернтер с сотрудниками изучают алгоритмы мышления в процессе доказательства теорем, евклидовой геометрии. В. Н. Пушкин исследовал алгоритмы мышления при решении шахматных задач. Причем все эти исследователи довели свою работу до уровня, когда найденные алгоритмы мышления могут быть выражены на строгом языке программ, которые можно «проиграть», то есть проверить на вычислительной машине. Однако описание психических явлений формализованным математическим языком и «проигрывание» на вычислительной машине не могут сами по себе быть целью работы.

Против переоценки роли математики предостерегал еще Н. Винер.

Уместно также вспомнить, что академик А. Н. Крылов, выдающийся математик, настойчиво повторял слова Т. Гексли: «Математика, подобно жернову, перемалывает то, что под него засыпают, и как, засыпав лебеду, вы не получите пшеничной муки, так, исписав целые страницы формулами, вы не получите истины из ложных предпосылок».

Сами по себе математические методы записи не приблизят нас к истине. Нужно прежде всего заботиться о качестве той «засыпки», которую мы собираемся перемолоть на мельнице математической обработки. Продолжая метафору Гексли, следует сказать, что математическая обработка поможет быстро и верно отличить лебеду от полноценного пшеничного зерна — обстоятельство более чем существенное. На символическом языке, по словам Р. Карнапа, «легче и точнее проверить строгость и правильность того или иного вывода».