Анатолий Протопопов - Инстинкты человека

Зато, как и у всех приматов, великолепно развито зрение — едва ли не лучше, чем у любой другой группы живых существ. Имеется в виду — по совокупности параметров: острота зрения птиц конечно выше, но имеются большие проблемы с цветовосприятием и стереоскопией. И именно поэтому зрительный канал коммуникаций появился у предков людей одним из первых.

Мимика и жесты — наиболее «классический» инстинкт человека. Имеется в виду, что это набор наиболее «жестких» поведенческих паттернов, по степени своей автоматичности близкий к безусловным рефлексам. Обычному человеку очень сложно подавить или изменить непроизвольную жестикуляцию и мимическое напряжение мышц лица; а уж натурально изобразить эмоции, которых нет, под силу только талантливым актёрам. Да и тем для этой симуляции нужно «войти в роль» настолько глубоко, что во время игры, они зачастую уже с трудом отличают себя от своего героя. Но даже в этих случаях большинство людей хотя бы подозревают о наличии той или иной наигранности или неискренности мимики. И не удивительно — ведь активное мимическое сигнализирование появилось у наших предков невообразимо давно — интенсивно гримасничают и кривляются, причём в манере, весьма сходной с человеческой, даже нечеловекообразные обезьяны (макаки и павианы), от которых наши предки отделились порядка 30 млн. лет назад. И кстати, сходство обезьяньей мимики с человеческой — наиболее раздражающий людей элемент обезьяньего облика.

Мы уже упоминали во вступлении о наличии исследований, подтверждающих врождённый характер мимических сигналов и их культурную универсальность. Собственно говоря, во врождённости мимики всякий может убедиться, наблюдая за новорождёнными детьми. Упоминаемые исследования [18,19], лишь привносят некоторые подробности: например, что визуализация позитивных эмоций более обусловлена культурой, чем негативных (гнев, ярость, агрессия). Тем не менее, врождённый компонент мимики остаётся существенным в любом случае.

Невербальная звуковая коммуникация людей в чём-то сродни звуковой коммуникации других животных, и без сомнения, унаследована нами от обезьяньих предков.

В системе звуковых сигналов современных обезьян присутствуют десятки звуковых сигналов со значением разных явлений окружающего. Даже, возможно, таких отвлечённых, как «дождь»[42].

Все мы от неожиданности вскрикиваем, в ярости рычим, от боли стонем, от удивления охаем и издаём тому подобные звуки, практически идентичные во всех культурах. Более того — Г. В. Гершуни в 1970-е годы выяснил, что у обезьян имеется много звуковых элементов, сходных по звучанию с фонетическими элементами человеческой речи — гласными, согласными, слогами. Также выяснилось, что эмоциональное значение голосовых звуков обезьян практически полностью совпадает с человеческим [42]. И дело не ограничивается обезьянами — мы даже можем понять настроение собаки по издаваемым ею звукам: или она жалобно скулит, или угрожающе рычит, или радостно повизгивает. Конечно, это понимание может быть следствием достаточно длительной коэволюции, но поскольку мы можем более-менее адекватно оценить и звуки издаваемые совсем дикими животными, особенно — млекопитающими, то можно, видимо, говорить об унаследованности этого понимания. Оно может быть следствием как унаследованности от древних млекопитающих, так и длительной коэволюцией, но для нашей темы это не важно; важно, что это не есть результат прижизненного обучения.

Также можно привести примеры человеческого общения, использующего уже вполне продвинутый «дар речи» в манере, более подобающей невербальной звуковой коммуникации. Имеется в виду широко распространённое бессодержательное общение, вроде того, что поддерживают пожилые люди на скамеечках перед подъездами. Сколь-нибудь ценной информации в ходе такого общения не передаётся, но это и не нужно — нужен сам факт общения, и его интонации для информирования о настроении говорящего, подтверждения принадлежности к одной группе, и о формальной приверженности его к ГК-отношениям. Парадоксальность такого использования языка была неоднократно замечена наблюдательными людьми: «но разговор их милых жён гораздо меньше был умён» (А.С.Пушкин). Функционально, такое общение сходно с «грумингом» у шимпанзе и других высших обезьян, ибо служит той же цели — сигнализированию о достаточном дружелюбии.

Лингвистический инстинкт — один из немногих, существование которого подтверждено на нейрофизиологическом уровне. Главным его исследователем по праву считается Стивен Пинкер [12], хотя более широко известны, и чаще цитируются работы его предтечи — Ноама Хомского.

Согласно воззрениям Хомского, грамматические принципы, называемые часто «универсальной грамматикой», и лежащие в основе языков, являются врождёнными и неизменными; различия между языками мира могут быть объяснены как различные «настроечные» установки мозга. Следовательно, ребёнку для освоения языка необходимо лишь выучить лексические и морфологические единицы (слова и их части), а также задать значения «установок», что происходит на основе нескольких ключевых примеров.

Врождённость грамматики объясняет высокую скорость, с которой дети осваивают языки, схожесть этапов этого освоения, у всех языков мира, а также характерные ошибки, допускаемые (или, наоборот, не допускаемые, несмотря на возможность) детьми при этом. Это возникновение или невозникновение одинаковых типов ошибок у носителей всех языков вполне может свидетельствовать о врождённости основ языка.

Однако Хомский скептически относился к естественному отбору, как двигателю эволюции, а потому, не признавал наличие у человека инстинктов — в том числе — лингвистического.

Пинкер разработал тему значительно глубже. Кроме собственных этнографических исследований, в которых он подтвердил правоту Хомского, он привлёк обширные данные нейрофизиологии и невропатологии. Пинкер показал, что грамматически правильные конструкции могут строить даже глухонемые люди, и выражать их жестами, и что существуют специализированные зоны мозга, ответственные за распознавание и синтез речи: в первую очередь — зоны Брока и Вернике. Вообще-то, эти структуры мозга имеются и у шимпанзе, у которых вряд ли можно говорить о лингвистическом инстинкте. Однако повреждение этих зон у людей приводит к гораздо более заметным последствиям для психики — вплоть до полной потери способностей к словесному общению. И это, как нам представляется, говорит о врождённости языковых способностей просто неопровержимо.

В этой части мы рассмотрим вопросы, непосредственно не относящиеся к теме инстинктов (в узком смысле), но весьма тесно с нею связанные. Эти вопросы часто поднимаются в дебатах с противниками врождённости человеческого поведения, и от ясности ответов на них существенно зависит и понимание сути нашей книги, и согласие с идеями, в ней высказанными.

В принципе, генетическая обусловленность многих сторон человеческого поведения вполне общепризнана, и изучается в рамках многих академических дисциплин, например, психогенетики [16,17], по которым читаются курсы в ВУЗах и есть официально утверждённые учебники. Однако, щадя ранимое человеческое самолюбие, эти дисциплины, во-первых, не акцентируются на сходстве этого поведения с поведением иных видов животных, а во-вторых — уклоняются от утверждений о генетической обусловленности сложного поведения, такого, как например, социальное.

АНАЛОГИЯ, в биологии — какая-то особенность организма или его поведения, внешне похожая на нечто, имеющееся у другого организма, причём это сходство не является следствием происхождения этого «нечто» от общего предка. Хотя внешнее сходство аналогичных органов может быть весьма велико, а их функциональные цели очень близки, внутреннее их устройство и принцип действия могут очень сильно отличаться. Например, таковы крылья насекомых и летучих мышей.

ГОМОЛОГИЯ, опять же — в биологии — какая-то особенность организма, внешне могущая быть даже непохожей на «нечто» имеющееся у другого организма, но происходящая от одной структуры общего предка, и ка правило, выполняющее сходную функцию, хотя последнее не обязательно. Однако внутреннее устройство и стиль взаимодействия внутренних частей, как правило, очень близки. Гомологичны, например, роющие конечности кротов, крылья птиц и плавники дельфинов.

Отнесение органов и поведенческих особенностей к гомологичным или аналогичным — дело часто непростое и дискуссионное, и именно здесь проходит одна из «линий фронтов» в дебатах между сторонниками и противниками человеческой инстинктивности.