Диана Балыко - Как стать звездой по жизни? 30 правил НЛП, которые перевернут ваш мир

Часто, когда ребенок болеет, родители желают его подбодрить. Они говорят ему ласковые слова и хвалят за малейшие поступки: «Надо же, ты такой слабенький, а смог выпить стакан воды», «Удивительно, что при такой температуре этот ребенок еще ухитряется делать уроки». Ребенок, получивший эту директиву, приучается, с одной стороны, к мысли, что болезнь привлекает к нему всеобщее внимание, а с другой – к ожиданию, что плохое самочувствие повысит ценность любого его поступка. Так зарабатывается комплекс больного.

Эти люди не симулируют болезнь, они просто используют свое плохое здоровье для получения психологической выгоды. «Болезнь – это хорошо, так как позволяет чувствовать себя хорошим», – подсознательно считают они. Жаль только, что эти люди довольно быстро умирают, организм ведь не резиновый – постоянно болеть не может.

Что делать? ИСКАТЬ ДРУГИЕ СПОСОБЫ ПОЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫМ. Хватит отравлять другим людям жизнь своими болячками.

Сейчас, когда вы уже немного больше знаете о своих проблемах, у вас могут возникнуть разные чувства. Не спешите их подавить или спрятать «во глубине сибирских руд». Позвольте себе их прочувствовать и… насладиться всей полнотой боли, которую доставили вам ваши «заботливые» родители. Благими намерениями, как известно, выложена дорога в ад…

Что вы сейчас ни почувствовали – гнев или обиду, отчаяние или злость, просто допустите, что с этого момента у вас есть право делать собственный выбор, делать или не делать что бы то ни было. Если у вас есть ребенок, не надо теперь бояться что-либо ему говорить. Избежать директив, будучи родителем, невозможно. Все равно что-то, да промелькнет. Постарайтесь быть не столь категоричными в своих требованиях к ребенку. Дайте ему понять, что вы оба не роботы, и можете чувствовать, делать и ошибаться. Помните, что наша зависимость от родительских директив, не фатальна. Мы можем изменять свои решения.

ИЗБАВЛЯЙТЕСЬ ОТ ШРАМОВ ВОСПИТАНИЯ С УЛЫБКОЙ! Идите на встречу к себе, завтрашнему, лучшему, уверенной в своих талантах, силах, привлекательности, незаменимости…

Некоторое время назад мне пришлось пережить сильное потрясение. Меня пытался принудить к сексу очень неприятный для меня человек. Я знала, что при его социальном статусе и общественном положении он не станет меня насиловать, и просто наблюдала за ситуацией, слегка дисациировавшись. Конечно, мне не первый раз предлагали секс, который мне не был нужен. Но впервые это было так навязчиво и неприятно.

Волею обстоятельств я оказалась в его рабочем кабинете, и какое-то время была вынуждена выслушивать его скабрезные комплименты и непристойные предложения. Пошлость выражений этого человека царапала мое писательское ухо, но креативное любопытство заставляло меня бездействовать и наблюдать. В какой-то момент я даже почувствовала его руки на своем теле, и волна тошноты подкатила к горлу. Я прервала общение и вызвала такси.

В такси меня продолжало тошнить, и я удивилась своим ощущениям. Откуда они возникли? Ведь я же психолог! Профессионал! Где мои защитные блоки, где круг силы? Дома стало еще хуже. Я поняла, что меня все-таки изнасиловали – ментально, в мозг. Все эти скабрезные шуточки лезли из моих ушей – мой аудиальный канал был травмирован. Грузное толстое неприятное тело маячило перед глазами – мой визуальный канал был засорен. Потные руки все еще блуждали в районе моих коленок – кинестетика завязалась в узел.

Я позвонила своему психотерапевту, и он отправил меня в ванну: «Сними одежду и брось ее в стиральную машину, а сама ныряй в ванну – других доступных средств сейчас нет. Воспоминания нужно смыть».

Но это не помогло. Я все равно оставалась женщиной на гране нервного срыва. А потом вспомнила, что любое пограничное состояние ресурсно, что в депрессии не меньше силы и энергии, чем в моменты творческого подъема, главное – направить эту энергию в нужное русло. Я решила отрубить, отрезать руку, жадно хватавшую мое тело. Топор Раскольникова лежал на столе – это была ручка. Я села писать рассказ. Художественный. Для развлечения читателей – с одной стороны, для реанимирования, реинкарнации себя (что намного важнее!) – с другой.

Так я поставила себе диагноз, выписала рецепт и приготовила на огне моего душевного разлада терапевтическую метафору, которая помогла мне пережить последствия той злополучной встречи. Моя метафора совсем непохожа на дневниковые записи. Ведь я постаралась поработать с психикой не на поверхностном, а на глубинном уровне. Я вычленила знаковые ассоциации, языковые шаблоны, я решила перекодировать свой опыт, добавить света в картинку, переписать прошлое и сделала это известным мне способом. Уже на следующий день историю моего «изнасилования» я рассказывала в красках и со смехом.

Итак, метафора…

ПОБЕГ С ТОГО СВЕТА

Варецкий открыл глаза. Первое, что он услышал, когда очнулся, было незнакомое его уху слово «счастливчик». Дальше – больше:

– Повезло! Выкарабкался! В рубашке родился…

Так Варецкий узнал, что он пережил клиническую смерть после автомобильной аварии, в которой погиб его непосредственный начальник, первый и последний раз подвозивший захмелевшего Женю домой.

Варецкий вздохнул. Дышать было больно. Болело все. Вернее, болело даже то, чего не было. Больше у Варецкого не было правой руки. По локоть. Но он еще об этом не знал.

* * *

Всю жизнь Женя Варецкий был каким-то незаметным. Все в его жизни почему-то было связано с частицей «не»: не поступил, не закончил, не взяли, не женился, не смог, не состоял, не привлекался, не был… Слава Богу, Женя не знал иностранных языков, поэтому не знал и новомодного слова «лузер», которое часто произносила соседская дочка, студентка иняза, говоря о Варецком.

Варецкий работал мелким клерком в большой строительной конторе. Перекладывал бумажки из одной папки в другую, раболепствовал перед начальством, а по субботам ходил в стриптиз-клуб на шоу толстушек. Да, ему всегда нравились большие женщины…

* * *

– Евгений, вы были ТАМ! – пафосно произнес ампутировавший Варецкому руку хирург.

Женя кивнул.

– Вы что-нибудь видели?

Так много интереса к серой персоне Варецкого никто никогда не проявлял. Женя кивнул. Говорить он еще не мог.

– Крепитесь, Варецкий, набирайтесь сил: завтра к вам придут журналисты, реаниматологи, два физика из Академии наук, священник, теологи, астролог и работник ФСБ… Короче, будет импровизированная пресс-конференция. Расскажите, что было ТАМ. Все-таки четыре минуты клинической смерти – это рекорд для нашей больницы…

– Меня покажут по телевизору? – слова возникли сами собой. Кажется, Варецкий даже не шевельнул губами.

– Вот она жажда славы: чуть выжил, а уже хочется в ящик…

Доктор ушел. А Варецкий начал вспоминать все, что он слышал, видел или читал про клиническую смерть…

* * *

На шоу толстушек завсегдатаями были какие-то худосочные, щупленькие, вялые, практически мертворожденные мужчины. Высокий крупный Варецкий нескладно горбился за своим столиком, заказывал пиво, чипсы и смотрел… Он любил этих больших грузных невероятно сексуальных женщин. Когда их груди колыхались, как спелые дыни, когда их широкие тяжелые бедра вальяжно двигались в такт музыке, когда с них одна за одной спадали кружевные накидки, ночнушки, бюстгальтера-парашюты Варецкий просто сходил с ума от возбуждения, прижимался ребрами к краю стола, за которым сидел, и незаметно для окружающих соскальзывал потной ладошкой под нависший горячий живот, туда, где гнездился его пульт удовольствия. Правая рука замирала на вздыбившихся джинсах, словно успокаивала, нежно поглаживая голову слона:

– Тише, тише, друг…

Но когда выходила голубоглазая Лаура, огромная блондинка в платье горничной, в белом переднике из органзы, Варецкий неотрывно смотрел в ложбинку между сжатых корсетом упругих мячей, мысленно погружался лицом в ее декольте и умирал от нежности.

Женя никогда не говорил с Лаурой, не заказывал приваты, потому что стеснялся своей страсти и был жаден. Но в мечтах, в мечтах…

* * *

– Белый коридор. Вернее, не белый, а как бы… ну такой… из света что ли… А там… вдалеке… мужик… с добрым лицом… с бородой… в белых одеждах… с нимбом… и призывно так махал мне руками: мол, заходи…

– А потом? – пятнадцать пар глаз смотрели на Варецкого.

Одна медсестра прижимала платок к глазам: очень хотела, чтобы ее снял оператор первого канала. Она потом за этим оператором бежала до самых ворот и спрашивала: покажут ли ее по телевизору. Журналисты были с диктофонами. Хирург, ампутировавший Варецкому руку, лоснился от гордости и толкал в бок смущенного реаниматолога. Всем хотелось попасть в ящик…