Зигмунд Фрейд - Большая книга психики и бессознательного. Толкование сновидений. По ту сторону принципа удовольствия

Но чем объясняется предпочтение недавних впечатлений? Мы придем к некоторым предположениям, если подвергнем более детальному анализу одно из упомянутых сновидений.

Я написал монографию о неком растении. Книга лежит передо мной, я перелистываю содержащиеся в ней цветные таблицы. К каждому экземпляру приложено засушенное растение, как в гербарии.

Утром в витрине книжного магазина я увидел новую книгу, озаглавленную «Род цикламен», – очевидно, монографию об этом растении.

Цикламен – любимый цветок моей жены. Я упрекаю себя за то, что не так часто приношу цветы, как ей того хочется. На тему «приносить цветы» я вспоминаю одну историю, не так давно рассказанную мной в кругу друзей в качестве доказательства моего утверждения, что забывание очень часто является исполнением бессознательного намерения, и тем не менее оно позволяет раскрыть скрытые мысли забывающего. Одна молодая женщина, привыкшая в день своего рождения получать от мужа букет цветов, на этот раз не обнаружила такого знака проявления нежности и расплакалась. Приходит муж и не может понять, почему она плачет, пока она ему не говорит: «Сегодня день моего рождения». Тут он ударяет себя по лбу, восклицает: «Извини, я совершенно об этом забыл», – и хочет пойти купить ей цветы. Но она не может этим утешиться, потому что в забывчивости своего мужа она видит доказательство того, что в его мыслях она уже не играет такой роли, как прежде. Два дня спустя эта фрау Л. повстречалась с моей женой, сообщила ей, что чувствует себя хорошо, и справилась о моем здоровье. Несколько лет назад она проходила у меня лечение.

Новая отправная точка: я действительно однажды написал нечто вроде монографии о растении, а именно статью о растении кока [1884e], которая заставила К. Коллера обратить внимание на анестезирующие свойства кокаина. Я сам в своей публикации указал на возможность подобного применения алкалоида, но не был достаточно обстоятелен, чтобы продолжать исследовать этот вопрос. В связи с этим мне приходит в голову мысль, что утром после того мне приснилось это сновидение (для толкования которого я нашел время лишь вечером), я размышлял о кокаине в своего рода дневной фантазии. Если бы у меня развилась глаукома, я бы поехал в Берлин и там инкогнито позволил бы прооперировать себя врачу, рекомендованному моим другом [Флиссом]. Хирург, который бы не знал, над кем он трудится, стал бы в который раз говорить о том, как легки теперь эти операции благодаря применению кокаина; я не подал бы и виду, что сам причастен к этому открытию. К этой фантазии присоединились мысли о том, как все же неловко врачу обращаться за медицинской помощью к своим коллегам. Берлинскому офтальмологу, который меня не знает, я бы мог заплатить, как любой другой пациент. После того как мне пришла в голову эта дневная греза, я заметил, что за ней скрывается воспоминание об определенном событии. Вскоре после открытия Коллера мой отец заболел глаукомой; его прооперировал мой друг, офтальмолог доктор Кёнигштайн; доктор Коллер сделал кокаиновую анестезию и заметил при этом, что в данном случае сошлись все три человека, причастные к применению кокаина.

Теперь я пытаюсь выяснить, когда в последний раз я вспоминал об этой истории с кокаином. Это было несколько дней назад, когда мне в руки попался сборник, выпущенный благодарными учениками к юбилею своего учителя и заведующего лабораторией. В перечне заслуг лаборатории я обнаружил также, что именно в ней Коллером были открыты анестезирующие свойства кокаина. Я вдруг понимаю, что мой сон связан с одним из событий предыдущего вечера. Я провожал домой доктора Кёнигштайна и вел с ним беседу на тему, которая волнует меня всякий раз, когда я ее затрагиваю. Задержавшись с ним на площадке этажа, мы встретили профессора Гертнера[120] с его молодой женой. Я не мог удержаться, чтобы не поприветствовать их обоих словами, какой у них цветущий вид. Профессор Гертнер – один из авторов сборника, о котором я только что говорил, и, видимо, он мог мне о нем напомнить. Также и госпожа Л., о неприятном разочаровании которой в день рождения я рассказывал только что, была упомянута в беседе с доктором Кёнигштайном, но по другому поводу.

Я попытаюсь истолковать и другие источники содержания сновидения. К монографии приложены засушенные экземпляры растений, словно это гербарий. С гербарием у меня связано одно гимназическое воспоминание. Однажды директор нашей гимназии собрал учеников старших классов и поручил им просмотреть и почистить гербарий ботанического кабинета. В нем оказались маленькие черви – книжные черви. Ко мне, похоже, он доверия не испытывал и поэтому дал лишь несколько страниц. Я до сих пор помню, что это были крестоцветные. Особой любви к ботанике я никогда не испытывал. На предварительном экзамене по ботанике мне снова попались для определения крестоцветные, и я их не узнал. Наверное, мне бы пришлось туго, не выручи меня мои теоретические знания. От крестоцветных я перехожу к сложноцветным. В сущности, артишоки – тоже ведь сложноцветные, причем я бы назвал их своими любимыми цветами. Моя жена, более благородная, нежели я, часто приносит мне эти любимые цветы с рынка.

Я вижу перед собой монографию, которую я написал. И это тоже не лишено оснований. Мой обладающий большим воображением друг написал мне вчера из Берлина: «Меня очень занимает твоя книга о сновидениях. Я вижу, что она лежит в готовом виде передо мной, и я ее перелистываю». Как я завидовал этому его ясновидению! Если бы я тоже уже мог видеть ее перед собой в готовом виде!

Сложенные цветные таблицы. Будучи студентом, я много страдал от желания учиться только по монографиям. В то время я покупал, несмотря на свои ограниченные средства, многочисленные медицинские атласы, цветные таблицы которых приводили меня в восторг. Я гордился своей склонностью к основательности. Когда я затем сам стал писать, мне также приходилось рисовать свои таблицы, и я помню, что одна из них получилась настолько убогой, что один мой благожелательный коллега вдоволь надо мной посмеялся. К этому добавляется – не знаю, каким образом – одно очень раннее детское воспоминание. Мой отец шутки ради отдал на уничтожение мне и моей старшей сестре книгу с цветными таблицами (описание путешествия в Персию). С педагогической точки зрения едва ли можно было это оправдать. Мне было тогда пять лет, а сестре меньше трех, и эта картина, когда мы, дети, с радостью потрошили книгу (словно артишоки, листок за листком, – должен сказать), чуть ли не единственная, которая запечатлелась в моих воспоминаниях об этом периоде жизни. Когда я затем стал студентом, у меня возникло явное увлечение собирать книги (подобно склонности учиться по монографиям – пристрастие, проявляющееся в мыслях сновидения по поводу цикламена и артишока). Я стал книжным червем (ср. гербарий). Эту свою первую страсть в жизни, с тех пор как я себя помню, я всегда сводил к этому детскому впечатлению, или, скорее, я осознал, что эта детская сцена является «покрывающим воспоминанием» моей последующей библиофилии[121]. Разумеется, я рано узнал, что из-за своих увлечений легко можно и пострадать. Когда мне было семнадцать лет, я задолжал книготорговцу значительную сумму, не имея средств с ним рассчитаться, и мой отец едва ли счел извинением то, что мои склонности не обратились на что-то дурное. Воспоминание об этом более позднем эпизоде из юности тотчас возвращает меня к разговору с моим другом, доктором Кёнигштайном. Дело в том, что в вечернем разговоре накануне сновидения речь шла, как и тогда, о тех же упреках, что я слишком предаюсь своим увлечениям.

По причинам, сюда не относящимся, я не буду продолжать толкования этого сновидения, а только укажу путь, который к нему ведет. В ходе работы по толкованию мне вспомнился разговор с доктором Кёнигштайном, причем не только по одному поводу. Когда я вспоминаю, какие вопросы мы затрагивали в этой беседе, смысл сновидения становится мне понятным. Все вышеупомянутые мысли – о пристрастиях моей жены и моих собственных, о кокаине, о сложностях, связанных с лечением у коллег, о своем предпочтении учиться по монографиям и о моем пренебрежении определенными предметами, такими как ботаника, – получают затем свое продолжение и сливаются в единое русло разветвленной беседы. Сновидение снова приобретает характер оправдания, защиты моих прав подобно первому проанализированному сновидению об инъекции Ирме; более того, оно продолжает начатую там тему и обсуждает ее на новом материале, который добавился в промежутке между этими двумя сновидениями. Даже внешне индифферентная форма выражения сновидения получает новый акцент. Теперь говорится: «Ведь я человек, написавший ценную и удачную статью (о кокаине)», подобно тому, как в тот раз я говорил в свое оправдание: «Ведь я способный и прилежный студент»; то есть в обоих случаях утверждается: «Я вправе себе это позволить». Однако я могу отказаться здесь от дальнейшего толкования этого сновидения, поскольку к сообщению о нем меня подвигло только желание исследовать на конкретном примере связь сновидения с вызвавшим его переживанием предыдущего дня. Пока мне известно только явное содержание этого сновидения, я буду обращать внимание лишь на связь сновидения с дневным впечатлением; после того как я произвел анализ, появляется второй источник сновидения в другом переживании того же самого дня. Первое из впечатлений, к которому относится сновидение, представляет собой индифферентное, побочное обстоятельство. Я вижу в витрине книгу, название которой затрагивает меня мимолетно, ее содержание едва ли могло бы меня заинтересовать. Второе переживание имело высокую психическую ценность; я почти целый час увлеченно беседовал с моим другом-офтальмологом, затронул темы, задевшие обоих нас за живое, и в моей памяти ожили воспоминания, при которых мне стало заметным мое внутреннее возбуждение. Кроме того, этот разговор остался незавершенным, потому что к нам присоединились знакомые. В какой же связи между собой находятся два этих дневных впечатления и как они связаны с приснившимся ночью сном?