Шизофрения. История психиатра, оказавшегося на грани безумия - Елена Станиславовна Старенкова

Когда мама бросила трубку, я поняла, что что-то случилось. Внутри все замерло. Я перезванивала несколько раз, но никто не отвечал. Позже выяснилось, что мамина тетя попала в ДТП. Она была последней ниточкой, связывавшей нас с бабушкой. Травмы, несовместимые с жизнью. Медики, конечно, сделали все от них зависящее, но и они не боги. Тетя умерла на следующий день.

И тут я узнала, что такое настоящий ад. Все непрожитые эмоции, страхи и переживания обрушились на меня с такой силой, что совладать с ними я физически не могла. Я перестала спать, есть и не испытывала ничего, кроме боли и невыносимого страха смерти. Ужасное было время. Никто не подсказал мне тогда обратиться к врачу, а в силу своего состояния прийти к этой мысли сама я не могла. Несколько месяцев подряд я не находила себе места, а затем еще около полугода самостоятельно вытаскивала себя из этой бездны.

Позже, когда я приду в психотерапию, пережитое поможет мне понять многих пациентов, столкнувшихся с утратой, и научиться помогать горюющим. Можно сказать, это был взгляд изнутри на ту специальность, которой вскоре я решу посвятить свою жизнь.

Окна моей квартиры выходят на маленькую, но очень оживленную улицу. Так что моя семья привычна к доносящемуся снаружи шуму: шелест шин, автомобильный гул, разговоры, музыка. С начала эпидемии к этим звукам добавился регулярный вой сирен скорой помощи.

– Мама, пойдем скорее! Скорая едет!

– Пойдем, сынок.

И мы прилипаем к окну в пятый раз за день, чтобы посмотреть на карету скорой. Я рассказываю сыну, что там работают врачи, они спасают жизни. Когда скорая едет с сиреной, значит, кто-то сильно болен.

…После третьего курса мы обязаны были пройти практику на скорой – всего несколько недель. Нас распределили по бригадам, и мы должны были сопровождать «своего» врача на вызовах.

Первый вызов: выраженный болевой синдром.

– Клавдия Егоровна, ну что вы меня гоняете? Вы у меня уже все лекарства съели. Вам оперироваться надо, а не меня вызывать. – Доктор приехал к этой пациентке, судя по всему, далеко не в первый раз.

– Я тебя разговоры разговаривать звала? Ставь укол!

– У вас гангрена, вам надо эти пальчики ампутировать. Обезболивающее помогает временно, надо оперироваться.

– Не буду, я сказала! Укол ставь и ехай восвояси!

Пожилая женщина страдала сахарным диабетом – у нее была диабетическая стопа. Это приводит к сильным болям, к нарушению трофики тканей[7] и в итоге – к некрозу.

Второй вызов: женщина, 76 лет, высокое АД[8], не сбивается.

– Лекарства от давления принимаете?

– Ну да, вот мне назначили… Я это утром пью половинку, а это только что выпила, давление-то высокое…

– Подождите, вам ведь не так назначено! Вот же: «Индапамид – 2,5 мг, утром; эналаприл – 10 мг, 2 раза в день; амлодипин – 5 мг, на ночь».

– Я знаю, но уж много больно, чего я себя травить-то буду?

Гипертония – распространенное заболевание у людей пожилого возраста. Без медикаментозной поддержки она вряд ли отступит. Последствия могут быть плачевными, ведь высокое артериальное давление влияет на весь организм: страдают сердце, сосуды, почки, головной мозг, зрение. Но пожилые пациенты – как, впрочем, и не пожилые – этот факт признавать отказываются и считают, что лекарства навредят им больше, нежели сама болезнь.

Третий вызов: мужчина без сознания на улице.

Пострадавший действительно лежит неподвижно, лицо разбито и напоминает кровавое месиво. Врач, окликнув мужчину, дотрагивается до его плеча. Пьяное тело здоровается с нами перегаром и отборным матом.

– Ну что ж ты, дядя, так бухаешь?.. Лицо-то тебе кто разбил?.. – тяжело вздохнув, врач осматривает, кое-как поднимает и заталкивает субъекта в машину. Едем в токсикологию.

Спрашиваю по дороге:

– Саш, не противно тебе? Этот грязный, в крови, пьяный… А тебе его таскать. Ты для этого учился?

– Он человек. И от того, что он вот такой, он не перестал быть человеком.

На скорой я научилась многому: там я ставила первую внутривенную инъекцию, видела гангрену, рак в терминальной стадии, травмы – незаменимый опыт. Но самым важным уроком стало другое: каким бы ни был человек – грязным, пьяным, грубым, – он все равно заслуживает помощи. Врач, настоящий врач, не делит пациентов по статусу, доходу, внешнему виду – для него все равны.

Медиана. Есть такой праздник у будущих врачей – половина из шести лет учебы в медицинском вузе. Младшими считаются первые три курса обучения. И самыми тяжелыми. Тогда в основном студенты зубрят теорию, альфа и омегу, и, хоть мы и проходили практику на клинических базах каждый год, полного понимания врачебной профессии у нас еще не было. Теперь же, будучи четверокурсниками, отметив медиану и пережив сложнейшие годы учебы, мы могли перейти к самому интересному – к непосредственной работе врача. С этого момента студенты перестают ощущать себя планктоном в океане медицины и уже осознанно надевают белый халат.

Углубленное знакомство с практической медициной для нас началось с факультетской терапии. Она уже проходила не в университетских корпусах, а в больнице. Перед началом очередного цикла мы гадали, какой преподаватель нам достанется. Студент – существо предприимчивое: если есть возможность отлынуть от работы, он ею непременно воспользуется. Но нам не повезло. По крайней мере, мы тогда так думали, ведь нам досталась одна из самых эксцентричных и требовательных преподавательниц.

Она муштровала нас по поводу внешнего вида, общения, дисциплины, пунктуальности, наших знаний – в общем, пыталась из оболтусов сделать врачей. На ее же цикле нам предстояло написать первую в своей жизни настоящую историю болезни. Настоящую, потому что раньше нас обучали, а теперь мы должны были показать себя в деле. Нам раздали пациентов и отправили «в поля». У каждого была своя стезя – кардиология, пульмонология, гастроэнтерология. Мне досталась пульмонология – болезни дыхательных путей и все, что с ними связано. Нескольких пациентов нужно было просто вести, а по одному написать историю болезни.

Каждое наше утро начиналось с животворящих подзатыльников и объяснений, кто мы есть и чего мы стóим. Затем все во главе с преподавательницей отправлялись на обход. Когда мы добрались до моего отделения, я начала докладывать обстановку:

– Мужчина, сорок шесть лет. Бронхоэктатическая болезнь.

– И что вы можете сказать по этому поводу? Какая у него мокрота? Какой кашель? – преподавательница с энтузиазмом приступила к допросу.

– Кашель влажный, мокрота зеленоватая.

– «Зеленоватая» – это какая? Вы ее вживую видели?

– Ну… Нет, это со