Мортимер Адлер - Шесть великих идей

Специалисты не всегда могут соглашаться по вопросу градаций совершенной красоты. Их мнения о том, какой объект красивее другого, а какой самый красивый, могут различаться. Но они, скорее всего, согласятся в своих суждениях, какие объекты заслуживают восхищения своей совершенной красотой, а какие лишены этого совершенства.

Если, согласно суждению специалистов, некоторые объекты совершенны, а некоторые нет, то почему не все видят красоту, приносящую удовольствие, в объектах, отобранных таким образом? Дело обстоит следующим образом: многие люди скорее увидят красоту, приносящую удовольствие, в объектах, которые, по мнению экспертов, лишены ее. Точно так же, если эксперты соглашаются, что один объект прекрасен в большей степени по сравнению с другим, это не означает, что все обнаружат в нем больше красоты, приносящей удовольствие. Напротив, многие найдут больше такой красоты в менее совершенных объектах.

Согласиться с тем, что различия во вкусе не могут быть оценены, означает признать отсутствие связи между красотой, приносящей удовлетворение, и совершенной красотой, а также отсутствие всякой корреляции между тем, что эксперты находят более восхитительным, и тем, что остальные считают более приятным. Если мы могли бы оценить такие различия во вкусах, то смогли бы найти и средство для их устранения.

Наличие экспертов по двум видам красоты, приносящей удовольствие и совершенной, может дать нам зацепку для решения этой проблемы. Обычно специалисты и судьи, оценивающие прекрасное, обладают тонким и развитым вкусом, проявляющимся в том, что они видят красоту, приносящую удовлетворение, в совершенных объектах в силу своей внутренней безупречности.

Каков источник их тонкого и высокоразвитого вкуса? Как эксперты приобретают его? Ответ может быть найден в факторах, которые в процессе развития личности делают их профессионалами в определенной области. Эти факторы включают в себя богатые знания в области рассматриваемых объектов, терпеливое, внимательное и вдумчивое их изучение, понимание процесса создания таких объектов и даже некоторую квалификацию по их изготовлению.

Если я прав по поводу факторов, благодаря которым люди становятся специалистами в вопросах совершенной красоты, то мы также можем оценить их вкус в отношении красоты, приносящей удовлетворение.

Из этого мы делаем вывод, что неразвитый вкус может быть оценен таким же образом. Низкий вкус является результатом отсутствия в развитии некоторых людей тех же самых факторов, сыгравших свою роль в воспитании специалистов.

Люди с неразвитым вкусом в состоянии обнаружить в объектах красоту, доставляющую удовольствие, но в них нет совершенства. Наша способность оценить степень развитости вкуса дает возможность решить проблему. Это решение состоит в воспитании вкуса с помощью тех же самых факторов, которые объясняют обладание способности понимать совершенную красоту.

Понять, как решить больной вопрос, — это одно. Однако суметь применить решение эффективно и универсально — совсем другое. Мы знаем, например, что нравственный и благородный человек получает удовольствие от приобретения настоящих благ и от правильного выбора. Но мы также знаем, насколько тяжело, если вообще возможно, воспитать юношу, чтобы он стал высоконравственным и благородным человеком.

Мы остаемся в том же самом затруднительном положении, зная, что благородная или эстетически воспитанная личность — это та, которая умеет увидеть совершенную красоту. Мы должны также признать, что чрезвычайно сложной, если вообще возможной, является задача воспитания художественного вкуса, которое приведет к тому, что все или хотя бы большое количество людей приобретут тонкий вкус, каким обладают эксперты.

Таким образом, читатели сами для себя должны ответить на следующие вопросы. Может ли быть оценен вкус к красоте? Может ли хороший вкус быть развит, а плохой — исправлен? В какой степени эти цели могут быть достигнуты?

Положительные и оптимистичные ответы дадут нам надежду, что совершенство в сфере прекрасного должно вызывать наше восхищение и доставлять нам полное удовлетворение, и чем безупречнее объект, тем больше восхищения он будет вызывать.

Основные проблемы и наиболее важные вопросы, касающиеся истины, блага и красоты, опираются на объективность этих трех фундаментальных ценностей. Когда речь заходит о свободе, равенстве и справедливости, перед нами предстает совершенно иная картина.

При объяснении этих идей мы видели, что каждую из них можно понять самыми разными способами. Мы рассмотрели различные степени свободы, несколько измерений равенства, различные аспекты справедливости. Вопросы, которые сейчас выходят на первый план, связаны со спорами о том, какая из концепций свободы, равенства и справедливости единственно правильная, берет ли она верх над другими или является наиболее прочной и адекватной теорией, которая упорядоченно и репрезентативно охватывает все прочие концепции.

Если говорить о свободе, то лишь одна из трех основных ее форм никогда не отрицала реальность. Это свобода действий в обществе — косвенная привилегия индивида поступать так, как ему заблагорассудится, без разрешений и препятствий, при условии, что осуществление такой свободы не превратится в своеволие, нарушение законов, которые запрещают причинять вред окружающим или обществу.

Даже среди тех, кто избегает либертарианской ошибки и не просит неограниченной свободы действий, без различия между свободой и своеволием, существует расхождение во мнениях о соотношении свободы и права — естественного нравственного закона или позитивного права гражданского общества.

Некоторые, подобно Джону Стюарту Миллю, считают, что люди свободны только в той области человеческого поведения, которая не регулируется законодательством, поэтому сфера свободы сокращается, как только расширяется сфера права.

Другие, подобно Джону Локку, придерживаются противоположного мнения: люди свободны не только когда «закон ничего не предписывает», но и когда они действуют в соответствии с законами, конституционно закрепленными правительством, которому люди дали свое согласие. Будучи политически свободными гражданами республики и обладая голосом в собственном правительстве, они также свободны, когда подчиняются законам, в создании которых они прямо или косвенно участвовали.

Заняв эту позицию, Джон Локк провозглашает еще один вид — свободу, которой обладает добродетельный человек, имеющий возможность проявлять волю, как должно, и приводить ее в соответствие с моральным и гражданским правом, которое определяет лишь образ действий и запрещает несправедливость.

Только те, кто признаёт, что добродетельные индивиды находятся в специальных отношениях с законом, весьма отличающихся от столкновения с ним порочных или преступных лиц, могут понять, почему повиновение справедливым законам ни в коей мере не ущемляет свободу действий. Эти особые отношения заключаются в их возможности проявлять свою волю и поступать, как должно.

Порочные и преступные лица, не имея такой свободы, рассматривают принуждающую силу закона как сильно ограничивающую их поступать так, как заблагорассудится. Они реагируют не на авторитет закона, но только на его принуждающую силу; и, будучи стесненными ее рамками, чувствуют себя несвободными.

Это показывает значительную разницу между точкой зрения тех, кто признаёт только косвенную свободу поступать как угодно и кто указывает на возможность действий, подчиняющихся свободе, которая приобретается с добродетелью, — свободу проявлять волю и поступать, как должно.

Можно зайти довольно далеко, подчеркивая важность последней свободы. Рассматривать ее как единственную, которой стоит обладать, и тем самым игнорировать свободу действий (как малозначительную в жизни человека) означает стереть различие между свободным человеком и рабом или, что еще хуже, думать, что даже раб в цепях может достичь счастья, поскольку обладает всем, что для этого необходимо: добродетельной волей и моральным Выбором смиряться с судьбой.

Наиболее спорный вопрос, касающийся свободы, — это вековой спор о присущей человеку доброй воле, а с ней и о свободе выбора.

Детерминисты, отрицающие такую свободу на том основании, что она несовместима с причинными законами, управляющими физическим миром, частью которого является человек, могут подтвердить лишь одну из трех основных форм — свободу действий в обществе, независимость от принуждений или ограничений.

Они должны вынужденно отрицать приобретенную свободу поступать как должно в пользу нравственной возможности выбора. Отрицая моральную свободу, которая предполагает добровольное подчинение диктату морального и гражданского права, они также должны отвергать разницу между свободой и своеволием и думать, что люди свободны только тогда, когда их поведение никак не ограничено сдерживающей силой закона.