Брене Браун - Великие дерзания

Я знала, что это действительно плохие новости для нее, поэтому старалась не показывать своего облегчения, а я его испытала, потому что подумала, что случилось что-то действительно ужасное.

«Ты не понимаешь. Я не умею плавать брассом. Это ужасно. Ты не понимаешь. Я умоляла тренера не вносить меня в список».

Я подбирала слова поддержки, но она посмотрела мне в глаза, положила свою руку на мою и сказала: «Пожалуйста, мама. Пожалуйста, помоги мне. Я очень медленно плаваю – я еще в воде, когда другие девочки выходят из бассейна и начинается новый заплыв».

У меня дыхание перехватило. В голове все затуманилось. Внезапно я вернулась в свое детство, мне 10 лет, и я готовлюсь к заплыву за команду Memorial Northwest Marlins. Мой папа – судья, и он одаривает меня взглядом, в значении которого я не сомневалась: «либо победа, либо смерть». Я стартую в ближней к стене линии, то есть в медленной полосе. Это катастрофа. Несколько минут назад, когда я сидела на скамейке, то услышала, как тренер сказал: «Пусть просто проплывет в своей возрастной группе. Я не уверен, что она может закончить соревнование, но это будет интересно».

«Мама? Мама?? Мама!!! Ты слушаешь меня? Ты мне поможешь? Ты поговоришь с тренером, чтобы перенес мой заплыв на другие соревнования?»

Уязвимость была невыносимой, и я хотела закричать: «Да! Ты не должна участвовать в соревновании, если не хочешь этого, НИКОГДА!» Но я этого не сделала. Спокойствие было одной из моих новых практик искренности, так что я сделала глубокий вдох, посчитала до пяти и сказала: «Давай мы поговорим об этом с папой».

После того как дети легли спать, мы со Стивом в течение часа обсуждали эту проблему и наконец решили, что Эллен самой придется поговорить с тренером. Если он хотел, чтобы она участвовала именно в этом соревновании, то она должна это сделать. Каким бы правильным ни было это решение, я ненавидела каждую минуту. Для того чтобы уменьшить свой страх и ослабить уязвимость, я перепробовала все: от спора со Стивом до обвинения в адрес тренера.

Эллен была расстроена, когда мы сказали ей о своем решении. И еще сильнее она была расстроена, когда пришла домой после занятий и рассказала, что тренер считает, что для нее важно участие именно в этом мероприятии. Она положила руки на стол, опустила голову и расплакалась. Потом подняла голову и сказала: «Может, мне просто не пойти? Многие ведь пропускают свои заплывы». Какая-то моя часть подумала: «Прекрасно!» Но Эллен произнесла: «Я не выиграю. Я даже не смогу занять призовое место. А все будут на меня смотреть».

Это была возможность передвинуть рычаги – пересмотреть то, что важно для нее. Это была возможность сделать культуру семьи более влиятельной, чем плавание, круг ее знакомств и спортивные соревнования. Я взглянула на дочь и сказала: «Ты, конечно, можешь пропустить это соревнование. Я бы на твоем месте тоже, наверное, рассмотрела бы такой вариант. Но что, если твоя цель – это не победа и даже не отставание от всех остальных? Что, если твоя цель – просто показать себя и окунуться в воду?»

Она смотрела на меня как на сумасшедшую: «Просто показать себя и побыть в воде?»

Я рассказала, что провела много лет, стараясь не браться за то, чего я не умею делать достаточно хорошо. И такой выбор почти заставил меня забыть о том, каково это: быть храбрым. Я продолжила: «Иногда самое важное и смелое, что ты можешь сделать, – это просто показать себя».

Мы со Стивом постарались не находиться рядом с Эллен, когда ее группу вызывали на старт. Когда девочки вышли к кромке бассейна, я не была уверена, что увижу свою дочь рядом с ними. Но Эллен стояла на линии. Мы находились на противоположной стороне бассейна и наблюдали за происходящим, затаив дыхание. Дочь смотрела прямо на нас, потом кивнула и надела очки.

Она вылезла из воды последней. Другие пловцы уже ушли, и другие девочки готовились к новому заплыву. Мы со Стивом все время ее подбадривали. Эллен, когда вышла из бассейна, направилась к тренеру. Он обнял ее, а потом сделал ей какие-то замечания. Наконец она подошла к нам. На глазах ее блестели слезы. Она посмотрела на нас с отцом и сказала: «Все, конечно, получилось плохо, но я все равно сделала это. Я показала себя, и я намокла. Я была храброй».Я написала о случае с Эллен, потому что поняла, что мне необходимо рассказать об этом. Да и не только мне, но и Стиву. Непросто отказаться от существующих в культурном сообществе стереотипов, которые используются для того, чтобы оценивать достоинства человека с помощью его достижений. Поэтому я написала манифест. Он служит мне эталоном, молитвой и помощью в медитациях, когда мне тяжело испытывать уязвимость или появляется страх недостаточности. Он напоминает мне об открытии того, что изменило и, вероятно, спасло мне жизнь: кто мы есть и как мы взаимодействуем с миром – это гораздо более сильный прогностический параметр того, какими будут наши дети, чем разнообразные теории воспитания.

...

Манифест искреннего воспитания

Прежде всего я хочу, чтобы ты знала, что тебя любят и ценят.

Ты узнаешь об этом из моих слов и поступков – уроки любви заключаются в том, как я отношусь к тебе и как я отношусь к себе.

Я хочу, чтобы ты взаимодействовала с миром исходя из чувства собственного достоинства.

Ты узнаешь, что достойна любви, общности и радости, каждый раз, когда будешь наблюдать, что я практикую самосострадание и принимаю свои собственные несовершенства.

Мы будем практиковать в нашей семье мужество, показывая себя, настоящих, и позволяя друг другу это видеть; мы будем чествовать уязвимость. Мы будем делиться своими историями борьбы. В нашем доме всегда найдется время для этого.

Мы научим тебя состраданию, практикуя в первую очередь самосострадание, а затем и сострадание друг к другу. Мы установим наши границы и будем уважать их, мы не станем избегать тяжелой работы, а будем верить в надежду и проявлять настойчивость. Отдых и игры будут нашими семейными ценностями, так же как и духовные практики.

Ты научишься ответственности и уважению, наблюдая за тем, как я совершаю ошибки и исправляю их, прошу о помощи и рассказываю о своих чувствах.

Я хочу, чтобы ты знала, что такое радость, поэтому мы вместе будем учиться благодарности.

Я хочу, чтобы ты испытывала радость, поэтому мы вместе будем учиться уязвимости.

При неопределенности и ощущении недостаточности ты сможешь найти силы в той силе духа, которая является частью нашей повседневной жизни.

Вместе мы будем плакать и смотреть в лицо страха и горя. Я захочу забрать твою боль, но вместо этого я буду рядом с тобой и постараюсь учить тебя, как поступать в сложившейся ситуации.

Мы будем смеяться, петь, танцевать и творить. Мы всегда будем самими собой друг с другом. Ты всегда, независимо ни от чего, будешь частью нашей семьи.

В начале твоего пути к искренней жизни я могу сделать тебе величайший подарок – научить жить в любви и быть способной на «великие дерзания».

Я не смогу быть идеальной матерью или учителем, но я позволю тебе наблюдать за мной, и я всегда буду свято ценить твой жизненный рост. По-настоящему наблюдать и сопереживать.

Заключительное слово

«Нет, не критик, который ведет подсчет досадных ошибок, не человек, указывающий, где сильный споткнулся или что тот, кто делает дело, мог бы справиться с ним лучше, – уважения достоин тот, кто на самом деле находится на арене, у кого лицо покрыто потом, измазано кровью и грязью, кто отважно борется, кто допускает ошибки и раз за разом проигрывает, кто знает, что такое великий энтузиазм, великая преданность, и не позволяет себе свернуть с достойного курса, кто, если ему повезет, достигает в итоге высочайшего триумфа, а если не повезет, если он проигрывает, то, по крайней мере, это случается после великих дерзаний…»

Теодор Рузвельт

За девять месяцев, которые мне потребовались, чтобы сформировать и оформить десятки лет исследований в эту книгу, я возвращалась к этой цитате, по крайней мере, сто раз. И, честно говоря, я обычно вспоминаю о ней, когда на меня нападает приступ гнева или безнадежного отчаяния. В такие моменты я иногда думаю: «А, может, это все чепуха и это не стоит уязвимости?» Совсем недавно, после того как я прочитала несколько анонимных комментариев на новостном сайте, я положила эту цитату перед собой на письменный стол и мысленно задала себе вопрос: «Если ты не критик, который ведет подсчет досадных ошибок, то почему так больно?»