Дмитрий Семеник - Выход есть! Как быть, если не хочется жить

Но это желание не должно доходить до перфекционизма, страха несоответствия абсолютному идеалу, что порождает внутреннее напряжение и тревогу, отнимая силы, необходимые для достижения поставленных це­лей. Эта тревога может распространяться и на окружа­ющих, переходя в нездоровую требовательность к ним. Перфекционизм — следствие гордыни.

Примириться с реальностью, это быть терпимым к Другим и терпимым к самому себе. Потому что, мы можем сделать только то, что мы можем сделать, что от меня за­висит. Бывает так. что наша невротическая потребность побуждает нас сделать все по максимуму, быть гиперот­ветственными. Но не следует браться за вещи, которые тебе пока не по плечу. Наше желание соответствовать вы­соким эталонам должно быть соотнесено с мерой наших возможностей.

Один из святых делился своим опытом, как не превоз­носиться, и в то же время чрезмерно не фиксироваться на своих недостатках. Он рассказывал, что в своей келье повесил на стену лист, разделенный пополам. В одной колонке были записаны все его хорошие поступки, а в другой все промахи. И как только его начинало заносить, он смотрел на колонку с ошибками. А как только обуревало недовольство, он смотрел в колонку с положитель­ными примерами. Своеобразная, но очень эффективная коррекция самооценки.

Выпячивание и демонстрация своих достоинств чаще всего происходит от ощущения недоверия к людям -страха быть непризнанным, недооцененным. Уверенно­му в себе человеку не нужно подтверждение извне соб­ственной полноценности, он в определенной мере само­достаточен.

Ирина Рахимова, психолог

Каждый человек знает, с одной стороны, что бытьэгоистом, жить только ради собственного удо­вольствия — это плохо. А, с другой стороны, нет для каж­дого темы интересней и заботы насущней, чем собственное счастье, собственная судьба и жизнь. Хорошо это или пло­хо — любовь к себе?

— На первый взгляд, когда мы читаем Священное Писа­ние, возникает впечатление, что вообще ни о какой любви к себе и речи быть не может, потому что, как говорит Иисус Христос, «любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную».

В последнее же время я заметил появление такой тенденции: из заповеди «возлюби ближнего своего, как самого себя» делают такой интересный вывод, будто это заповедь не только о любви к ближнему, но и о любви к себе. Что если ты себя не любишь, это тоже грех. И даже более того, стали обращать внимание на часть «как само­го себя» больше, чем на «возлюби ближнего своего».

Я здесь поспорю. Мне кажется, что изначально, когда давалась эта заповедь, делался акцент именно на любви к ближнему, а «как самого себя» говорилось только по­стольку, поскольку само собой разумеется, что каждый себя любит более, чем кого бы то ни было. Просто для того и сказано, чтобы научились так же любить ближне­го, как самого себя.

— Так все же любить ли себя или не любить?

— У многих святых отцов постоянно подчеркивается мысль о том, что надо полностью забыть себя, надо полно­стью отдать себя. Вот и сегодня на литургии звучали слова: "Желающий следовать заМной oтвергнись себя, возьми крест свой и следуй за Мною». «Отвергнись себя»! То есть откажись от себя. Самоотречение, полное забвение о себе самом — вот нравственный идеал христианства.

С другой стороны, мы можем прочитать у многих отцов мысль о том, что главная твоя задача — это забота о своей душе, и что главное дело в твоей жизни — это твое личное спасение. Единственное, что тебе дано, — это трудиться нал спасением своей души в Вечности, и это самое лучшее, что ты можешь делать для всего мира, потому что, когда спаса­ешься ты сам, то вокруг тебя спасаются тысячи. Мы знаем, что святые отцы очень часто уходили вообще от этого мира, чтобы сосредоточиться именно на своей душе.

Возникает противоречие.

Есть очень хорошая древняя книга, в которой есть та­кие слова: «Забывающий себя обретает себя». Вот в этих словах и вижу я выход из противоречия.

Мне думается, что любовь к себе, конечно, должна быть, но она должна быть правильной.

Собственно, что такое «Я»? Что такое вообще чело­век? Прежде всего, это образ Божий. И этот образ во мне очень сильно поврежден и очень сильно искажен. Человек похож на старую, испорченную, закопченную икону, которую можно реставрировать. Образ Божий на этой иконе не исчез, но он накрыт массой наслоений, и поэтому на этой иконе можно написать все, что угодно, вплоть до каких-то неприличных изображений. И чело­век, не знающий что там, под этими наслоениями, бу­дет глядеть на нее и видеть то недостойное, что какой-то мазила на ней написал. А человек, который понимает, например, реставратор, может по каким-то отдельным штрихам увидеть, что надо с этой иконой поработать, начинает снимать слой за слоем и, в конце концов, добирается до ее подлинной красоты. И все восхищаются: надо же, там, оказывается, была такая красота!

А кто-то, может быть, наоборот, расстроится. Ему больше по душе была та мазня, что заслоняла подлинное изображение. Когда мы любим себя как этот чело­век — это порочная, ложная любовь. Именно от такой любви к себе необходимо отвергнуться ради подлин­ной любви.

Взгляд на нас окружающих, наш собственный взгляд на себя бывает неправильным именно потому, что все видят не ту красоту, которая в глубине, а эти наслоения. А Бог видит сквозь наслоения, и поэтому Он нас любит. Святые люди, люди, исполненные благодати, тоже видят человека сквозь эту грязь, и тоже его любят.

Беда заключается в том, что вот этот образ Божий во мне, который и есть мое подлинное «Я», я не только не вижу в себе, но я даже уже это наслоение, эту грязь по­любил. И люблю себя такого!

Мне думается, что отвергнуться себя — это именно отвергнуться всего того, что искажает, закрывает образ Божий. А любовь к себе — это любовь именно к той глу­бинной красоте, которая во мне есть.

Вся духовная жизнь должна сводиться к тому, чтобы постепенно, через покаяние, через труд, через молитву я освобождался от всего наносного, от того, что не есть «Я», и увидел эту красоту, которая во мне. Вера в то, что во мне живет эта красота, вера в Бога подразумевает, в частности, веру в то, что Бог отражается во мне, что я несу в себе эту красоту и что я могу до нее добраться, могу добраться до того света, о котором сказано, что он «...во тьме светит, и тьма не объяла его».

Вот такая любовь к себе, любовь к тому свету, к той красоте образа Божия, который во мне есть, — это пра­вильная, достойная любовь к себе. Эта любовь подра­зумевает определенную безжалостность и беспощадность к себе, потому что для того, чтобы освободить мое под­линное «Я», нужно пройти болезненный путь. Короста сдирается как бинты, приросшие к коже, с кровью сди­рается. Но это действительно подлинный путь, которым мы должны идти в этой жизни.

— И все-таки, в современном сознании человека «любовь к себе» и «самопожертвование» воспринимаются как две противоположные вещи, как два полюса.

— Представьте себе, что перед нами какой-то человек, которого мы любим и который знает, что мы его любим и мы можем для него сделать что-то хорошее. Если я емускажу: «Я тебя люблю, я тебе могу сейчас сделать что-тоочень-очень приятное, но в конечном итоге ты умрешь. Или я тебе сделаю что-то очень, может быть, болезненное, но это избавит тебя от смерти, которая тебе грозит».

Вот такая ситуация, она и не очень-то надуманная Врач тоже больному говорит: «Я могу вас начать лечить, но будет операция, будет химия, все это будет очень бо­лезненно, но, я надеюсь, что если мы все это вытерпим, то мы преодолеем болезнь, и вы будете жить». Больной может ответить: «Нет, не надо операций, не надо ничего. Лучше чаю нальем, торт и коньяк». Чем это кончится - мы все понимаем.

Если я себя люблю, то чего я для себя хочу? Чтобы какое-то короткое время земной жизни пожить в свое удовольствие — и потом вечная смерть, или по-другому поступить и в конечном итоге иметь вечную жизнь? По­нятно, что если я хотя бы допускаю, что вечная жизнь возможна, то ради этого стоит от многого отказаться. И моя любовь к самому себе ни в чем не может выразить­ся так правильно, как в том, чтобы дать себе возможность войти в вечную жизнь.