Анатолий Цирульников - Бамс!

Страстным увлечением всей его жизни была фотография. Он снимал знаменитостей: поэта Теннисона, великую актрису Эллен Терри, физика Фарадея… Но больше всего Чарльз Лютвидж Доджсон любил запечатлевать на пленке детей, общество которых предпочитал компании взрослых. Недаром он признан лучшим из детских фотографов XIX века. Сохранились фотоснимки Элис-Алисы, по просьбе которой была написана ставшая бестселлером книга. На фотографии 1859 года мы видим золотистый июльский полдень. Алисе семь лет. Она, босая и в шутку одетая как попрошайка, стоит у стены, поставив одну ногу на ее выступ. В фотостудию Доджсона на верхнем этаже его дома вела дубовая лестница. Элис Лидделл на склоне лет вспомнила: «Гораздо интереснее, чем фотографироваться, было получить доступ в темную комнату и смотреть, как он проявляет большие стеклянные пластины…»

Профессор был холост, но все же трудно понять, как он столько всего успевал: читать лекции, писать математические труды, иные из которых опередили свое время, изобретать, фотографировать и сочинять, как бы между делом, свои ставшие классикой сказки…

После смерти Кэрролла обвешали сомнительными ярлыками. Чудак, предпочитавший общество детей. Прелестных девочек из своего круга. Минни, Луи, Эдит, Энни, Люси, Роза, Грейс. Из этого делали выводы, не имевшие ничего общего с действительностью. Доктор Доджсон был обыкновенным мужчиной, отнюдь не застенчивым и не замкнутым. День напролет мотался по Лондону, обедал с богемными друзьями, наслаждался компанией женщин. А дети… Он никогда и не скрывал своей привязанности к ним, напротив, был предельно откровенен. Дети вырастали, и привязанность пропадала. «Я думаю, наверное, в девяти случаях из десяти моя дружба с детьми терпела крушение в тот решающий момент, „когда ручеек вливается в реку“…»

А разве у нас с детьми не так?

— Зелененькая, а у тебя мама есть?

— Во дает! Ну как же я без мамы!

— А как ее зовут?

— Будто не знаешь. Баба-яга — костяная нога.

— А папу как зовут?

— Кощей Бессмертный.

— Ой, это твой папа? А где он сейчас?

— Улетел в командировку.

— А братика твоего как зовут?

— Кощейчик. Во-он на той горе живет.

Ребята попросились к нему в гости.

Стали мы собираться.

Принц сам хотел ступу поднять, но, как всегда, слова волшебные перепутал. Потом на березу полез, Кощейчику меда собрать, еле отговорили. Потом Дружка позвал, который тоже мед любит, — мохнатого такого, косолапого, такого большого, что в Ёжкину ступу не поместится. Пока лесные гостинцы собирали, солнце уже высоко встало над родным болотом, комарики зажужжали. Юля с Машей успели во все игры переиграть. Наконец, с волшебным словом «крабле-бабле-бумс», мы поднялись в воздух и полетели к братику Зеленой.

По дороге, у горы, сделали остановку — чая попить. «С печеньем», — уточнила Юля, которой уже годика четыре. А может, меньше? Нет, когда было меньше, мы в основном по лесу гуляли, по опушке, которую она называла «пушкой» (заходить в чащу в сказке она побаивалась). И мы гуляли по опушке-пушке и собирали грибы, узнавая, какие можно кушать, а какие нет:

— Вот этот очень вкусный, наверное, — говорил папа, — красивый такой: ножка у него тоненькая, а шляпка беленькая в красный горошек. Будем его кушать?

— Не, незя, — отвечала совсем маленькая еще Юля, — мухомол…

Ну, а теперь-то уж она большая, можно и к Кощейчику слетать, но только пока папа Кощей Бессмертный в командировке. «В вечной, — недавно заметила мне она. — Он уже 10 лет в командировке…»

Теперь-то «Зелененькую» я рассказываю ей время от времени, когда попросит. «Каждый день неохота, — сказала она мне однажды, и я вдруг понял, что она выросла, — а хорошо, когда устала, трудный день, тогда хорошо, с теплым молоком…» Я это понимаю так: сказка до определенного времени как грудное молоко. А потом ребенок переходит на обычное питание.

— Итак, — говорит папа, — ребята приземлились у горы — проведать кое-кого по дороге к Кощейчику. Вылезли из ступы и пошли по тропинке в горку. Из пещеры клубами вырывался дым и слышался плачущий голос: «Опять!»

— Это мой троюродный брат Дракоша учится, — сказала Зеленая. — Маленький еще, у него вместо пламени изо рта дым идет, видите.

— Опять не получилось! Опять! — плакал Дракоша.

Увидев ребят, он обрадовался, предложил подымить вместе, а они угостили его самыми вкусными пирожками из всех тех, которые Красная Шапочка носила бабушке. И все было хорошо, но в это время на небе вдруг появилась большая темная туча и стала приближаться. Оказалось, что это не туча вовсе, а Дракошин родственник Змей Горыныч. В гости пожаловал. Спустился с шумом, огляделся вокруг и уставился на ребят тремя парами глаз. Первая голова была вежливой и доброжелательной.

— Здравствуйте, — сказала она, — как доехали?

Вторая была несколько скрытна.

— Привет, — процедила она сквозь зубы.

А у третьей головы Змея Горыныча оказались совершенно определенные намерения. Оглядев ребят, она облизнулась и произнесла:

— Лангет.

— Что-что?! — обиделась Зелененькая, — это я-то — лангет?!

— Да ладно, — сказала первая голова, — не обращай внимания, сами не знаем, куда от нее деваться, прожорливая такая. Я, например, сейчас совсем даже не хочу кушать.

— Хм, — промолвила вторая голова.

— Ланге-ет! — повторила третья, явно выбирая, с кого начать.

— Знаешь, — сказал Зелененькой папа, — раз такое дело, давай лучше продолжим путешествие, тем более, нас Кощейчик ждет…

— Ну, погоди, — погрозила Зеленая третьей голове, — я вот папе скажу, он тебя накажет.

— Правильно, — сказала первая голова, — не будет детей пугать.

— Ну, уж не знаю, — пробурчала вторая голова.

— Лангет, — грустно произнесла третья, сглотнув слюну…

Папа объяснил ребятам, что лангет — это продолговатый, обжаренный в сухарях кусок мяса, и рассказал им, что это блюдо упоминает герой сказки Василия Макаровича Шукшина «До третьих петухов». Потом мы полетели дальше.

И вот наконец высокая-высокая гора в шапке из вечных снегов. Когда нет тумана и сверкает солнце, кажется, что вершина парит в небе.

— Я, — говорит папа, — три раза в жизни видел такие вершины. Одну в Армении — она зовется Массис. Другую в Японии — ее называют Фудзияма. А третью — в Якутии, в Кислярских горах. Знаете, ребята, такие горы?

— Нет, — говорит Маша.

— И Юля не знает? Вам обязательно надо на них посмотреть! Когда подрастете немножко, я возьму вас в командировку…

— А Кощей Бессмертный не вернулся? — на всякий случай уточняет Юля по пути к Кощейчику. Всякое может случиться в сказке: планируешь одно, а выходит по-другому. Вон, к Дракоше заглянули, а там — Змей Горыныч.

— Не вернулся, — твердо обещает папа, — будьте спокойны, у него очень дальняя командировка, надолго.

И вот все вылезают из ступы и, поднявшись на вершину горы, входят в пещеру, полную чудес: с потолка свисают громадные сосульки, ледяные столбы, сталактитовые иголки. Вокруг тишина, шорохи, бульканье, многоголосие капели, как в заповеднике Шульган-Таш. Какое гулкое в пещере эхо! Крикнешь, а оно отзовется тысячью голосов: «Ю-у-у-у-у-у-ля-а-а-а-а…»

А наверху, под самым сводом, висит на железной цепи люлька, которую кто-то раскачивает, качает туда-сюда, как качели. И из этой люльки слышится звонкий голосок, поющий знакомую нам с детства песню: «Ой, цветет кали-и-на в поле у ручья-а!»

Одна из наших с Юлей любимых песен, как же ее не спеть Кощейчику?

Да, не забыть, знакомая рассказывала: были когда-то молодые ребята, играли на скрипочке, трубе, пели детские песенки. И почему-то этот ансамбль назывался «Последний шанс». Зрители спросили: «Почему такое странное название, а не „Кузнечик“, например»? Один из тех ребят ответил: «А потому, что каждый раз, когда мы выходим на сцену, у нас должно быть ощущение, что это в последний раз. Всякое может случиться, может, завтра этого не будет, но сейчас мы выходим и поем — как в последний раз».

Так вот серьезно назвали ансамбль, исполняющий детские песенки. Наверняка у тех ребят был «бамс!»…

Джанни Родари был страшно популярен в СССР не только из-за любимого всеми Чиполлино, но и благодаря принадлежности к компартии, которая, по-моему, шла ему не на пользу, политизируя его сказки. Но написанная Родари в зрелом возрасте «Грамматика фантазии» — вещь великолепная, сродни «Психологии творчества» Л. С. Выготского.

«…На ошибках учатся… фантазировать» — этот тезис Родари я бы повесил во всех средних школах.

Тем не менее совершенно непонятно, как он стал писать детские книжки. Рано оставшись без отца, который был простым булочником, Джанни прошел суровую школу жизни.