Петр Люкимсон - Фрейд: История болезни

Конечно, можно принять и это объяснение. Но можно усмотреть в самом этом тексте признание в том, что Фрейд постоянно страшился того, что на самом деле он является не сыном, а внуком человека, которого называл отцом.

Как бы то ни было, но все эти особенности его семьи невольно должны были привести маленького Фрейда, возможно, поначалу и не до конца осознанной, но всё же к достаточно четкой мысли о том, что сексуальные отношения являются главными, доминантными в жизни взрослых людей, определяя в конечном счете все другие стороны их бытия.

Наконец, еще одна загадка раннего детства Фрейда связана с его воспоминанием, как он вместе со своими племянниками-друзьями Джоном и Полиной играли на лугу с одуванчиками и местные мальчишки украли у Полины собранные цветы. Сам Фрейд настаивал на том, что это так называемое «покрывающее воспоминание», призванное скрыть, упрятать в глубины подсознания нечто куда менее невинное. Но что?! Не попытался ли маленький Сиги склонить племянницу поиграть во «взрослые игры» и не уговорил ли ее, по меньшей мере, показать ему свои гениталии?[32] Что именно не хотел вспоминать Зигмунд о своих фрейбергских играх с племянницей?

«В 1859 году Фрейды решили переехать. Почему — неизвестно. Одно из предположений заключается в том, что мануфактурное дело было в упадке, а чехи, составлявшие большинство населения, были недовольны евреями. Возможно (есть и такая идея), Эммануил и Филипп вложили семейные деньги в разведение южноафриканских страусов и обанкротились. Или же братья опасались, что их заберут в имперскую армию, потому что Австрия в то время участвовала в кратковременной войне с Италией. Оставив Фрейберг, Фрейды переехали в немецкий город Лейпциг»[33], — пишет Пол Феррис.

На самом деле ни один из этих мотивов переезда нельзя считать убедительным. В чешском Фрейберге действительно хватало антисемитов, но в немецком Лейпциге их было никак не меньше, так как чехи традиционно лучше относились к евреям, чем немцы. Жизнь в Лейпциге была куда дороже, чем во Фрейберге, и, если Фрейды остались без денег, им никак не стоило никуда переезжать.

Впрочем, не только Феррис, но и все остальные биографы Фрейда называют мотивы переезда из Фрейберга «неясными», «загадочными» и т. д. Сам Фрейд однажды обмолвился, что во Фрейберге произошла некая «катастрофа».

Между тем для того, кто более или менее знаком с еврейской традицией, понятно, что после распространения слухов о любовной связи Амалии и Филиппа Фрейды не могли оставаться во Фрейберге. Связь мачехи с пасынком является с точки зрения иудаизма одним из самых страшных сексуальных преступлений, требующего от мужа грешницы как минимум немедленно прервать с ней все отношения и дать ей разводное письмо. Дети, рожденные от такой связи, объявляются мамзерами, то есть незаконнорожденными, и им запрещено вступать в законный брак с евреями по рождению. Отказ Кальмана Якоба развестись с женой мог повлечь за собой наложение на них «херема», то есть отлучения от еврейского народа, и тогда вся семья оказалась бы на положении изгоев. Возможно, Олег Акимов при всей его почти болезненной неприязни к Фрейду прав, когда предполагает, что няня Фрейда грозила раскрыть всему Фрейбергу семейную тайну Фрейдов в отместку за то, что Филипп обвинил ее в краже и заявил на нее в полицию[34]. Во всяком случае, удивление Акимова по поводу того, почему няня, которая до того несколько лет честно вела хозяйство, вдруг была уличена в краже, выглядит вполне логично.

Не исключено, что, опасаясь такого развития событий, Фрейды и поспешили покинуть Фрейберг и перебраться в Лейпциг, где у них не было никакой родни и где их никто не знал. Попытка с помощью переезда в другой город скрыть семейный позор или некую страшную семейную тайну, далеко не нова и хорошо известна многим, более или менее знакомым с всемирной историей. Если это так, то обмолвка о «катастрофе» становится совершенно понятной.

Фрейд вспоминал, что первую часть пути в Лейпциг они проделали в телеге и пронесшийся мимо них поезд поверг его в ужас.

К этому периоду жизни Зигмунда Фрейда (трем с половиной — четырем годам), вероятно, относятся и его первые опыты в занятии онанизмом — то, что он потом называл «второй фазой детской мастурбации». Думается, когда Фрейд писал, что «когда-нибудь в детском возрасте, обыкновенно до 4-го года сексуальное влечение этой генитальной зоны опять просыпается и держится затем снова некоторое время до нового появления или продолжается беспрерывно», он говорил опять-таки о себе. Возможно, Кальман Якоб заметил эти действия сына и прибег к традиционному для еврейского сексуального воспитания методу запугивания: пригрозил «отрубить руку» (как это рекомендует сделать по отношению к онанисту Талмуд); сказал, что в результате таких занятий у него «оторвется писька» и т. д.

Отсюда, как может заметить проницательный читатель, остается не так уж далеко до известного фрейдистского понятия о «кастрационном комплексе» и страхе перед отцом, угрожающем сыну кастрацией, через которые, по его мнению, проходит в детстве почти каждый мужчина.

Тем не менее, несмотря на эти страхи, Фрейд, видимо, время от времени возвращался к занятию онанизмом вплоть до своей женитьбы в 30 лет, а может, и позже. Об этом свидетельствует хотя бы то, что он считал курение и употребление наркотиков признаками, свидетельствующими о пристрастии субъекта к онанизму, по меньшей мере в детском и юношеском возрасте. Достаточно сопоставить эти слова с тем фактом, что в молодости Фрейд прошел через увлечение кокаином, а затем почти до самой смерти не разлучался с сигарами — и «пасьянс сошелся».

Впрочем, к теме онанизма мы еще вернемся, а пока же заметим, что жизнь Фрейдов в Лейпциге вряд ли была благополучной. Отношения между членами семьи оставались напряженными. Как следствие, в 1860 году Эммануил и Филипп принимают решение переехать в Англию, в Манчестер, а Кальман Якоб и Амалия вместе с маленькими Сиги и Анной перебираются в Вену — поближе к Натансонам, родителям Амалии.

По дороге в Вену Фрейду, опять-таки по его собственному признанию, довелось испытать еще одно сильное эротическое переживание.

«…(Между двумя и двумя с половиной годами)[35] мое либидо пробудилось и повернулось к матери благодаря путешествию из Лейпцига в Вену, которое я совершал вместе с ней и во время которого я, уложенный спать в ее комнате, несомненно, мог видеть ее обнаженной», — писал он в письме своему другу Вильгельму Флиссу, датированному 3 октября 1897 года.

Но не противоречит ли это признание предположению, что до этого он ребенком был свидетелем интимной близости родителей? В принципе — нет. Говоря о том, что он впервые увидел мать обнаженной, Фрейд мог иметь в виду, что в Лейпциге он первый раз в жизни ясно увидел и успел рассмотреть ее половые органы. Хотя до этого он наверняка видел гениталии своей младшей сестры Анны (и, возможно, племянницы Полины), вид половых органов матери поразил его, так как до того маленький Сиги, видимо, верил, что потом у женщины всё же отрастает пенис или нечто подобное.

Роже Дадун дает этому письму чуть иное объяснение: «Ошибка, сделанная здесь Фрейдом, уменьшившим на год свой действительный возраст, побуждает нас придать этому воспоминанию особое значение. В два — два с половиной года маленький Зигмунд всё еще находился во Фрейберге, и его либидо уже было обращено к матери, которую он должен был неоднократно видеть обнаженной и за интимными занятиями в единственной комнате, где жила вся семья. Возможно, во время путешествия он вновь увидел мать „обнаженной“, но возникшее при этом чувство, на что указывает его ошибка, появилось значительно раньше. Оно лишь было возрождено и оживлено, вызвало сцену скопофилии, побудив Фрейда эротизировать путешествие, привело в действие эмоциональные ресурсы либидо, помогающие побороть тягостную ситуацию расставания и движения к неизвестному»[36].

А впереди Фрейда ждала Вена — город, в котором он прожил почти 80 лет и который он равно, или, как часто говаривал он сам, «амбивалентно» любил и ненавидел.

Как уже говорилось, с 1850-х годов десятки тысяч жителей восточных провинций Австро-Венгрии, и прежде всего населявшие их евреи, устремились на поиски счастья в Вену. В результате расположенный к северо-востоку от центра города еврейский квартал Леопольдштадт стал стремительно расти. Очень скоро он оказался настолько перенаселенным, что здесь стало трудно найти сколько-нибудь приличную квартиру на съем. Многие новые жители Вены довольствовались тем, что снимали угол в большой квартире или платили просто за право спать на кровати.

Поэтому, прибыв в 1860 году в столицу империи, Фрейды сначала поселились напротив Леопольдштадта, на другом берегу Дунайского канала, сняв комнату в квартире своего однофамильца-винокура. Лишь спустя какое-то время, благодаря помощи родителям Амалии, Фрейды всё же перебрались в Леопольдштадт.