Иэн Лесли - Прирожденные лжецы. Мы не можем жить без обмана

Маленькие дети, как правило, очень быстро сознаются в том, что подглядывали, или же придумывают настолько неправдоподобные отговорки, что их ничего не стоит раскусить. (Талвар рассказывала мне: «Когда я спрашиваю у трехлетнего ребенка, как он узнал о том, что у него за спиной лежит мячик, то обычный ответ: „Я его видел“».) Помимо хитрости, хорошая ложь нуждается в превосходной физической и эмоциональной организации. Ребенок должен контролировать свои эмоции и действия, чтобы не выдать себя глупой улыбкой, блеском глаз или дрожащим голосом. Как вы понимаете, эти навыки улучшаются с возрастом. Трехлетние малыши начинают путаться в своих рассказах и иногда даже смеются над собственными выдумками, в отличие от пятилетних детей, способных невозмутимо изложить более-менее правдоподобную историю (лживую, конечно).

Такая модель поведения прослеживалась у учеников из школы А, в то время как ученики школы В оказались на удивление талантливыми обманщиками. Все — и трехлетние, и шестилетние дети — с возмущением отрицали, что подглядывали, уверенно придерживаясь стройной линии доказательств. Более того, старшие дети поначалу выдавали неверный ответ, дабы создать ощущение того, что их догадка — результат сложных последовательных размышлений и отчасти интуитивен: «Сначала я подумал, что это напоминает мобильный телефон. Но я точно знаю, что в школе ими пользоваться строго запрещено. Поэтому это должно быть что-то другое… наверное, какое-нибудь животное…» Согласитесь — очень искусное представление. Без определенного уровня смекалки, креативного мышления и актерского мастерства обмануть так вряд ли возможно.

В начале девяностых Талвар под руководством Эндрю Вайтена училась в шотландском Университете Святого Эндрюса. Главное, что она поняла из работ своего учителя и его коллеги Ричарда Бёрна, — это то, что ложь является неизбежной частью общественной жизни и что дети считают обман лучшей стратегией, способной помочь им в адаптации к социальной среде. Бёрн и Вайтен, основываясь на своих наблюдениях, утверждали, что именно самые молодые или самые одинокие обезьяны чаще всего используют тактику обмана. Современный философ Сиселла Бок предположила, что дети привыкают врать ради защиты от множества не самых приятных факторов, играющих роль в жизни взрослых. «Слабый не может быть искренним», — говорит французский писатель и философ-моралист XVII века Франсуа де Ларошфуко. Постоянно напоминая о наказании за ложь, родители и учителя могут вынудить детей к активному сопротивлению, способному привести к различным непреднамеренным последствиям.

Дети из школы А хорошо понимали, что в их случае наилучшая тактика — почаще говорить правду и лишь изредка прибегать к обману. Они знали, что неправда может доставить им неприятности, но не очень значительные. А дети из школы В, напротив, выстраивали свое поведение в соответствии с тем, что Талвар описала как «карательную обстановку», в которой самозащита находится в приоритете. У них не было сомнений в том, что именно правда зачастую приводит к наказанию. Однако они не упускали из виду и то, что даже самая маленькая ложь может повлечь за собой болезненные меры. Поэтому они привыкли, даже в трехлетнем возрасте, делать ставку на обман, руководствуясь такой логикой: «Если лучше соврать, чем попасть в неприятную ситуацию, то обман надо сделать правдоподобным». К этому Талвар добавила: «Если у тебя неприятности из-за мелочей, то эти мелочи вполне могут привести и к более серьезным последствиям».

В школе В строгий, но эффективный подход к воспитанию, основанный на порядках, заложенных еще католическими миссионерами, предполагал привитие детям честности. Исследование Талвар показало, что такой порядок не смог избавить школу от лжи. Скорее наоборот: он помог воспитывать умелых маленьких обманщиков.

Дети получают от родителей довольно противоречивые сведения о лжи. С одной стороны, их учат, что ложь — это плохо, с другой — просят не говорить бабушке правду о том, что шарфик, который она подарила на Рождество, так и остался ненадеванным. Дети видят, что в таких случаях родители всецело одобряют их обман, и, соответственно, стараются придерживаться именно такой линии поведения. Будучи очень наблюдательными, они также замечают и особенности поведения родителей, когда те разговаривают по телефону с работником социологической службы, проводящим опрос, или со знакомым, задающим неуместные вопросы. Когда дети вырастают, они начинают понимать, что ложь одновременно и неправильна, и необходима.

В одном из экспериментов Виктории Талвар ребенок получает подарок, который поначалу кажется какой-нибудь игрушкой, но на деле, после снятия красивой обертки, оказывается кусочком мыла. Подавляющее большинство семилетних детей открыто выражают свое неудовольствие по этому поводу. Но если повторить этот же эксперимент с одиннадцатилетним ребенком, то он, скорее всего, обманет, сказав, что подарок ему очень нравится[6]. Поэтому справедливо утверждать, что в контексте взросления ребенка большее значение приобретает вопрос не как обмануть, а когда обмануть.

Нэнси Дарлинг на протяжении двадцати лет наблюдала за подростками во многих странах, в том числе на Филиппинах, в Чили, Италии и США. В любом обществе практически все подростки во время интервью признавались в том, что обманывают дома. Их ложь, как правило, распространяется на такие темы, как романтические отношения, алкоголь, вредные привычки либо нарушение правил о том, когда и с кем им позволяется гулять. В то же время большинство подростков не отрицали важность и необходимость честности и говорили, что у них установились доверительные отношения с родителями. Однако истинные границы доверия они смогли оценить лишь в ходе беседы с исследовательницей. «Многие были удивлены, — рассказывает Дарлинг, — потому что не думали о себе как об обманщиках».

Как и у большинства из нас, у подростков весьма неоднозначное отношение ко лжи и обману. С одной стороны, они обманывают исключительно в личных интересах — чтобы избежать наказания или укрепить свою репутацию в глазах окружающих, с другой — оберегая родителей, ведь правда может их лишний раз расстроить. Родители в свою очередь понимают причину обмана и тактично стараются не вмешиваться в ту или иную область жизни своих детей, о которой им не стоит слишком много знать. Дарлинг приводит в пример собственного сына: «Он не врет мне о своей половой жизни, хотя бы потому, что я о ней не спрашиваю».

В школе, как и дома, в некоторых ситуациях ложь является наиболее приемлемой политикой. К примеру, клеймо ябеды и стукача — довольно распространенное явление, способное поставить детей в нелегкое положение, когда они пытаются балансировать между конфликтующими обязательствами перед учителями, родителями и сверстниками. Классический эксперимент, проведенный в 1969 году в одной из старших школ Америки, описывает всю тонкость неоднозначного поведения в подобной ситуации. Во время урока истории учителя просят выйти из класса, чтобы ответить на некий крайне важный телефонный звонок. Один из учеников поднимается со своего места, подбегает к учительскому столу и хватает горстку мелочи, лежащую на видном месте. «Как вам это?» — с вызовом говорит он, возвращаясь на место. Другие ученики не знают, что воришка играет роль, заранее согласованную с исследователями.

Этот сценарий повторили в двух разных классах, и оба раза роль возмутителя спокойствия играли совершенно разные ученики. В первом случае это был подросток-лидер, которого одноклассники не раз выбирали в школьный совет. В другом классе главная роль досталась школяру, не пользующемуся доверием. После того как произошли оба инцидента, подростков-свидетелей опрашивали психологи, вызывая к себе как группами, так и по отдельности. Им задавали три вопроса: «Знаете ли вы, что с учительского стола украли деньги? Видели ли вы, кто это сделал? Если видели, то кто это?» Все ученики, которых опрашивали поодиночке, сказали правду, независимо от того, каким статусом в школьной иерархии обладал воришка. Но когда ребят опрашивали группами, положение изменилось. Никто не хотел «заложить» лидера. Более того, подростки отрицали, что вообще слышали о краже. Парню-аутсайдеру повезло меньше — опять-таки все сказали правду, назвав его имя.

Причина, по которой ложь не относится к числу серьезных проблем детского возраста, кроется не в воспитании, а скорее в усвоении неписаных социальных правил, дающих понять, когда врать можно, а когда — нет. Родители могут помочь детям подстроиться под эти правила, но только в том случае, если между ними действительно существуют доверие и взаимопонимание.