Критика идеологических основ православного монашества - Кирилл Иванович Никонов

Забота о памятниках культуры и истории нашей Родины, о замечательных творениях зодчества — одна из характерных черт советского общества. Не удивительно, что проблемы сохранения и восстановления памятников культуры народов нашей страны привлекают большое внимание общественности. В самом деле, величие содеянного народом воспитывает нравственные и патриотические чувства, позволяет шире смотреть на мир, побуждает к творчеству.

Вместе с тем в последнее время в нашей печати стали появляться статьи, в которых, наряду с выражением заботы о сохранении памятников истории и наследовании традиций культуры, проявляется повышенный интерес к монастырям и монашеству¹. Например, в статье «Время собирать камни», в которой рассказывается об Оптиной пустыни, автор Вл. Солоухин продолжает давний и актуальный разговор о необходимости сохранять и восстанавливать памятники архитектуры. Видимо, Оптина пустынь, о которой он ведет речь, должна быть сохранена и в той мере, в какой это найдут нужным специалисты, восстановлена. Но в этой же статье делается попытка представить русское православное монашество, особенно «старцев» Оптиной пустыни, духовными наставниками народа, а монастырь — чуть ли не центром культурной жизни.

Один из героев этого очерка, обращаясь к писателю и его спутникам, говорит (дело происходит на кладбище Оптиной пустыни): «А откуда дети могут набраться ума-разума, если не от вас. Не от нас. А мы... от них, лежащих под этими плитами». О ком же здесь идет речь и у кого советуют нам набираться ума-разума? В книге «Историческое описание Козельской Оптиной пустыни и Предтечева скита» мы находим следующие сведения: с 1774 г. «определено погребать внутри монастыря только знатнейших лиц и благодетелей обители». «В обители сей с древних времен, кроме иноков, много похоронено дворянских фамилий и купечества». Например, иеродиакон Палладий, который «на лесной засеке много перенес искушений от бесов», помещик Желябужский, почетные граждане Брюзгины, один из которых «мануфактур-советник», «благочестивая болярыня Мария из фамилии господ Кавелиных» — двоюродная сестра героя севастопольской обороны адмирала Нахимова. Но разве заслуги перед отечеством адмирала Нахимова могут служить основанием для того, чтобы преклоняться перед памятью «болярыни Марии»? А где другие основания для упоминания о ней в очерке Вл. Солоухина? Не в том ли, что ее сын был иеромонах и она «ежегодно говела здесь «во все четыре поста», молилась, чтобы матерь божия сподобила ее быть погребенной в стенах монастыря»², следовала всю свою жизнь советам старца?

Первыми в списке погребенных в Оптиной пустыни, у которых нас призывают учиться, указаны оптинские старцы: Лев, Макарий, Амвросий, Иосиф, Анатолий, Варсонофий и Анатолий³.

Старчеству и старцам в статьях Вл. Солоухина и Н. А. Павлович выражена самая теплая симпатия: это люди высокой духовной жизни, в келье которых «пробуждалась спавшая совесть и осмысливалась жизнь»⁴. Они занимались переводческой, издательской и даже научно-литературной работой, набирались «той мудрости, которая будет покорять Достоевского и Льва Толстого»⁵. Но оправданна ли такая высокая оценка монашества?

Внимательное ознакомление с историей старчества, изучение сочинений старцев Оптиной пустыни и воспоминаний современников о них не позволяют согласиться с положительной оценкой роли монашества в истории русской общественной и духовной жизни.

Изучение первоисточников приводит к выводу, что пиетет перед старчеством в работах некоторых современных литераторов навеян пафосом православной теологии, в которой ярко выражено благоговейное отношение к этим ревнителям монашества. «Журнал Московской патриархии» (1980, № 8, с. 75), например, недавно поместил пространную статью, в которой превозносится принцип старческого руководства духовной жизнью, восхваляются такие «добродетели», как «совершенное послушание» и «отсечение собственной воли». Критический анализ идеологических основ православного монашества, выявление подлинной роли оптинского старчества в развитии русской культуры становятся актуальными также и потому, что в последнее время этой теме посвящается все больше и больше зарубежных публикаций и радиопередач, направленных на нашу страну. В течение многих лет исследованиями старчества как идеологической основы православного монашества занимается И. Смолич, опубликовавший ряд книг, в которых пытается обосновать ведущую роль старчества в истории русской культуры. Благодаря его стараниям и усилиям других буржуазных идеологов сочинения оптинских старцев переводятся на немецкий и английский языки. Вокруг оптинского старчества разрастается обширная литература, в которой дается апологетическая трактовка социальной и культурной роли монашества.

Вот почему необходимо вернуться к, казалось бы, давно истлевшему наследию оптинского старчества, взять на себя утомительный труд перечитывания сочинений старцев Оптиной пустыни и посвященных им работ церковных историков. Как говорил Герцен, начало премудрости — в уважении к истине. А поиски истины заставляют обратиться к фактам. Попробуем, опираясь на фактический материал, разобраться в идеологических основах православного монашества, в институте старчества и его роли в социальной и духовной жизни русского народа.

Оптинские старцы оставили после себя многотомную переписку, которая органически вошла в традицию монашеской аскетической литературы. Во всех этих сочинениях мы найдем пространные выписки из творений отцов церкви, житейские советы, жалобы на телесные недомогания, описания встреч с бесами и богородицей, рассказы о своем времяпровождении и многое другое. Вместе с тем по письмам оптинских старцев, если пристально изучить их содержание, можно понять, к какой жизни призывали старцы народ, какова социальная роль монашества, его мировоззренческие и нравственные принципы,

Монашество. Монашество — особая группа лиц, посвятивших себя аскетическим «подвигам» и ушедших от мира во имя достижения религиозного спасения⁶. Оно сложилось как продукт эволюции христианства в результате действия ряда общественно-экономических, исторических и социально-психологических факторов. Кризис рабовладельческого общества не только порождал потребность масс в фантастическом, религиозном преодолении своих земных тягот, но и формировал у некоторых людей особый склад мироощущения, который включал отказ от общепринятых ценностей, отвращение к «мирскому», уход во внутренние переживания, а нередко и аскетический энтузиазм. Такое мироощущение могло привести человека к асоциальному поведению, к разрыву связей со своей общественной средой. Уже в III в. появилось немало анахоретов (от греч. «анахоретес» — отшельник), удалявшихся в пустынные места, и людей, ведущих дома аскетическую жизнь в одиночестве или небольшими группами.

Такие настроения в немалой степени поддерживались идеями и представлениями, на основе которых формировалось раннее христианство. Достаточно вспомнить в этой связи не только ессеев, но и стоиков, в учениях которых в эпоху кризиса рабовладения господствовали настроения мировой скорби, разочарования и наклонность к аскетизму.

Первоначальное христианство, будучи движением угнетенных, побуждало наиболее фанатичных своих последователей к отказу от имущества