Анатолий Иванов - Второе падение Монсегюра

- Марк в качестве епископа Ломбардии;

- Бернар Раймон в качестве епископа Тулузы;

- Гиро Мерсье в качестве епископа Каркассонна и

- Раймон де Казальс в качестве епископа Ажена.

В последнем случае Ж. Дювернуа исправляет текст оригинала, в котором стоит Валь д'Аран[201]. Пилар Хименес не соглашается с этим исправлением[202], но это вносит лишь незначительные вариации в общую картину распространения катаризма.

Здесь надо пояснить, что такое «консоламентум». Это главное таинство катарской церкви, соединявшее в себе крещение, причастие (совершалось также над умирающими) и, как видим, рукоположение. Оболочка обряда была христианской, со ссылкой на Иисуса, который крестил Духом Святым в отличие от Иоанна, крестившего водой. Дух Святой именуется в христианской и, кстати, в манихейской традиции «Утешителем», отсюда и название обряда. Однако все это лишь внешнее обрамление. Подоплека явно гностическая: в рукописях Наг Хаммади крещение водой отвергается по той причине, что вода считается «нечистой стихией». Отвергал это крещение и Мани. Консоламентум символизировал окончательное и вечное спасение духом души, попавшей в телесную тюрьму.

Нетрудно заметить вполне определенное сходство между наложением рук у катаров и манихейским символическим рукопожатием. Суть этого символа в том, что согласно учению манихеев Живой Дух подал руку Первочеловеку, попавшему во власть сил тьмы, и таким образом спас его[203]. Цель обряда и у катаров, и у манихеев одинаковая – спасение, различны лишь движения рук.

Успехи ереси на юге Франции беспокоили церковников. Пон д'Асса, архиепископ Нарбоннский, опасался, как бы под напором еретиков ладья Святого Петра не пошла ко дну[204]. Тревожились и светские владыки. Граф Тулузский Раймон V писал в 1177 г. английскому королю, что церкви в его графстве покинуты и разрушаются, сетовал, что его собственных сил недостаточно для борьбы с ересью и уповал на вооруженное вмешательство короля Франции. Папскую миссию, которая прибыла в Тулузу в 1178 году наводить порядок, горожане освистали[205]. Однако сами катары еще не считали себя достаточно сильными, чтобы вступать в открытый бой – этим Ж. Дювернуа объясняет публичное отречение от ереси катарского епископа Тулузы Бернара Раймона[206]. Однако к началу XIII века ситуация изменилась. На диспуте в Каркассонне в 1204 году катары выступают уже не как обвиняемые, а спорят с католиками на равных[207]. Но самым большим успехом катаров был диспут в Монреале в 1207 году, когда они навязали католической церкви открытую дискуссию и опять выступили на ней в качестве равноправных партнеров[208].

На этом успехи кончились. 14 января 1208 г. в окрестностях Тулузы был убит папский легат Пьер де Кастельно. Это стало предлогом для организации крестового похода против еретиков Лангедока.

Участников этого похода К. Маркс назвал «разбойничьим сбродом негодяев»[209]. Но, может быть, прав не он, а Л. Гумилев и иже с ним, утверждающие, что катарская цивилизация была настолько скверной, что ее и надо было уничтожить?

Л. Гумилев со злорадством писал: «То, что манихеи к концу XIV века исчезли с лица Земли, неудивительно, ибо они, собственно говоря, к этому и стремились»[210]. Под «манихеями» он несомненно имел в виду катаров. И даже такой глубоко проникший в суть катаризма ученый, как Г-Ч. Ли, не удержался от банального вывода: «Если бы катаризм стал господствующей религией,.. то несомненно его влияние было бы гибельным. Аскетизм повлек бы за собой вымирание человеческого рода». Победа сходных «антисистем», буддизма и христианства, не повлекла за собой столь катастрофических последствий. Катаризм одно время был, по сути, господствующей религией на юге Франции, однако его влияние было таково, что результаты полностью опровергают мрачные предсказания американского историка.

И это не случайно. Начать с того, что сам Мани был хорошим художником и иллюстрировал свои произведения странными орнаментами, но не изображал Бога или ангелов, поскольку эти изображения были запрещены в его религии как идолопоклонство[211] – этим манихеев напоминают современные мусульмане, Ильва Хагман, сравнивая катаризм с манихейством, отмечает, что последнее внесло богатый вклад в области поэзии, музыки, литературы и живописи. Хотя расцвету катаризма сопутствовала культура, характеризуемая бурным художественным, поэтическим и музыкальным творчеством, влияние катаризма на искусство, по мнению И. Хагман, нельзя сравнивать с влиянием манихейства. Она считает манихейство одной из самых эстетизирующих и художественных религий, какие только знал мир[212]. Различие это вводится И. Хагман как одно из доказательств ее тезиса, что катаризм не являлся «нео-манихейством».

Ж. П. Картье видит в катарском Лангедоке «целую цивилизацию, которая была приговорена к смерти, несомненно, по той причине, что она появилась слишком рано и намного опередила свое время. Пришлось ждать Ренессанса, чтобы увидеть ее возникшей вновь, в иной форме». Картье называет эту цивилизацию «смеющейся»[213].

Б. Данэм тоже считает, что эпоху расцвета катаризма на юге Франции можно с полным основанием назвать Возрождением[214]. Лангедок, по его словам, стал тогда наиболее культурной частью Европы, где удивительно удачно сочетались воедино лучшие стороны рыцарства и деловая практика[215]. К. Маркс отмечал, что в ту эпоху «в южно-французских городах наблюдаются вольность и независимость, неизвестные еще нигде в Европе»[216]. Вольности эти, естественно, распространялись и на евреев, которых тогда повсеместно презирали, и Лангедок был единственным местом на Западе, где к ним относились терпимо[217].

Последнее обстоятельство очень не нравилось А. Селянинову. Он называл альбигойцев «сектой, созданной евреями»[218], ссылаясь при этом на французских авторов, таких как аббат Шарль, утверждавший, что «к XII веку евреям окончательно удалось завладеть Провансом, Гиенью и Лангедоком, где они... посредством альбигойского масонства совратили многих христиан», или Э. Мишле, который называл катарский Лангедок «французской Иудеей».[219] Известно, что А. Селянинову за всеми ересями мерещились евреи, но это далеко не единственная гипотеза: есть, например, версия, что за всеми ересями от арианства до катаризма, тамплиерства и масонства стояли потомки династии Меровингов[220].

Одни переносили на катаров свои антипатии к евреям, другие пытались сделать из катаров своих союзников в борьбе с евреями. Известно, что Розенберг стремился очистить христианство от иудейского наследия, поэтому его очень привлекало в катарах то, что они отвергали Ветхий Завет[221], но в отрицательном отношений к этой части Писания сходились и манихеи, и гностики, и даже Лев Толстой – вряд ли это достаточное основание для того, чтобы объявлять их «предтечами фашизма».

Вовсе не евреев и не фашистских предтеч ринулась искоренять крестоносная Люциферова челядь. По верному замечанию Ж. Дювернуа, это была самая настоящая крупномасштабная война, вторжение с целью завоевания, начавшееся с массовых убийств с целью устрашения[222]. Как евреи начали в 1948 г. завоевание Палестины с Деир Ясина, так и крестоносцы устроили для начала кровавую бойню в городе Безье, который был взят ими 22 июля 1209 г., где после этого не осталось ни одной живой души. Именно тогда папский легат Амальрик (душа коего ныне обитает в теле Ю. Бородая) бросил свой знаменитый лозунг: «Убивайте всех! Господь разберет своих».

15 августа того же года пал Каркассонн. Этот город, как и Безье, присвоил себе вождь крестового похода Симон де Монфор в качестве вознаграждения за свои «подвиги». Захватив после этого Кастр, Симон де Монфор сжег там всего двух катаров. Гораздо более трагичными были последствия падения замка Минерв в июле 1210 г. Захваченные там катары категорически отказались отречься от своей веры, вследствие чего были сожжены 140 человек. Следующей жертвой крестоносцев стал город Лавор, взятый ими 3 мая 1211, после чего были отправлены на костер, по разным данным, от 300 до 400 катаров. Еще 60 жертв добавились к ним после сдачи замка Кассес.

Хотя граф Тулузский Раймон VI принес церкви публичное покаяние еще в июне 1209, это не спасло его земли от вторжения крестоносных банд. В июне 1212 г. Симон де Монфор подошел к Тулузе. Город ему взять не удалось, но за год он завоевал почти все графство. На помощь своему родственнику Раймону VI в его борьбе против «крестоносцев» пришел ревностный католик, король Арагона Педро II. Однако в битве при Мюре 12 сентября 1213 они потерпели поражение, и Педро II погиб. Здесь следует отметить одно интересное обстоятельство. Наши историки давно гадают, почему Дмитрий Донской обменялся доспехами с одним из своих воинов накануне Куликовской битвы. Но то же самое сделал Педро II накануне битвы при Мюре – таков был обычай того времени[223].