Владимир Головин - По ту сторону смерти. Ответы на вопросы

А мы знаем, что это не так, что тела – наследники вечности, поэтому имеем к ним особое отношение. Тем более что у тех, кто достиг высот святости, и тела-то другие, нетленные. Поэтому у нас есть почитание тел умерших. Пасха – празднование воскресения тела Христа, душою-то Он как Бог бессмертен. Память святых, например, перенесение мощей угодников Божиих. Канонизация – открывание мощей – почитания тела усопшего человека. Ну, представьте себе, какого-то угодника Божьего, его при жизни таким не считали, кремировали, а потом засвидетельствовали, что он – святой, а его мощи сожгли.

Всё-таки прямого запрета нет, сказать, что это влияет на душу, нельзя сказать, но если быть православным, то православие должно выражаться во всем: в одежде, походке, голосе, во взгляде и в форме похорон тоже. Поэтому для православных всё-таки ближе погребение в землю, тем более что и для нас, живых, это имеет значение. Когда мы идем на кладбище, мы видим: покойники лежат лицом на восток, крест на могиле – это всё о чем говорит? Почему на восток кладем? Потому что они воскреснут. Как солнце с высоты востока придёт Христос второй раз. Почему крест? Потому что для них есть возможность воскресения в жизнь вечную, а не в муку вечную, если они жили силой распятого Христа. Это ещё для нас имеет значение большое. А когда мы относимся к телам, как к мусору, понятно, – это не православно.

И да, и нет. Кто отошёл в вечность отсюда уже в состоянии предчувствия рая, и чем сильнее это, тем больше в нём именно свободы раскрывается. Но свобода не в смысле анархии, вседозволенности в нашем земном, ложном понимании, а в смысле свободы выражения в любви. То есть свобода, направленная лишь на благо. Не в смысле твори, что хочешь. А в смысле ничего не хочется, кроме блага, любви.

Для тех, кто в предчувствии ада сейчас пребывает, вот о них так можно говорить: в зависимости от степени падения о степени связанности воли. Поэтому, например, во время Ветхого Завета, до пришествия в мир Христа, вечность называлась шеол (обитель мёртвых в иудаизме – ред.) на языке библейском, страна забвения, полусон, кисельное состояние, даже у праведников. Одебелевшее от греха естество не могло принять Бога даже у праведников. Только после жертвы Христа, преображения во Христе праведники получили восход, а до этого пребывали в таком состоянии. Это можно назвать страной забвения. В Библии написано: «Не мёртвые воспевают Тебя, Господи» (Пс. 114), то есть все мертвые. В то время – да.

Для тех, кто в состояние ада войдет, связанная воля будет источником муки. Желания греховные сохранятся, например, я люблю изысканный извращенный блуд, но тело-то будет другое, возможности удовлетворить не будет, а жажда этого будет. Я люблю обожраться, а тело не сможет принять еду, её и не будет. Возможности удовлетворить не будет – это тюрьма. Желание есть, возможности нет. Для меня удовольствие – осуждать всех. Тогда не будет возможности осуждать. В раю – все вместе. В аду – все порознь. В аду не будет кучки грешников, каждый сам по себе – отдельно. Слово «ад» переводится, как тюрьма. Как камеры-одиночки, так можно сравнить. Никого не вижу, значит, и осудить не смогу. Желание есть, а нет возможности. Это, как например, если меня парализовало, я лежу, чувствую: перележал бок, а повернуться нет никакой силы, и некому помочь. Или чешется, а почесать нет возможности. Такое состояние нескончаемое, оно не усиливается, но не удовлетворяемое, поэтому страшно.

В древней церкви и новой церкви всегда были, есть и будут отдельные личности, которые выдумывают всякие ереси. Вот в наше время, например, в Сибирь ушел Вова Топорков, Виссарионом себя назвал, и тысячи с ним ушли, в Минусинскую тайгу. Он себя называет Богом, вот так, без лишней скромности. Постоянно откровения какие-то даёт. И за ним пошли толпы. Он не всех берет, только богатых. Обязательным условием является то, что нужно всё продать, деньги ему отдать. Желающих много. Сейчас, правда, поубавилось. Он много чему учит. Там послушать, не только перевоплощение душ, реинкарнация, там ещё много чего услышишь. Таких много было, есть и будет всегда. Но это всё не в церкви, а те, кто откололся от церкви. А в церкви никогда такого не было. В Библии четко написано: «И как человекам положено однажды умереть, а потом суд» (Евр.9:27). Слышите как? Смерть, потом Суд Божий – всё. Никаких перевоплощений не бывает. Христос сказал: «По плодам их узнаете их» (Мф. 7:16). Кто на ухо шепчет нам? Греши, греши, потом будет возможность. Чей шепоток-то? Вот он и учит реинкарнации. Чистая бесовщина, ничего с правдой Божией не имеющая.

Когда человек умирает, душа исходит из тела человека и уходит из этого материального мира в мир духа. Этот исход называется – мытарства. Описание мытарств мы находим не в Библии, а в церковном предании, в опыте некоторых святых.

В житии Василия Нового находим мытарства Феодоры. Это не единственный источник, который об этом повествует. Их много. Они ни во всем одинаково говорят, по-разному. Почему? Это легко понять. Реалии мира нематериального понятиями мира материального выразить очень тяжело. Общий вывод такой: после смерти душа человека испытывает нечто.

Само слово «мытарства» – славянское. Мытница – это застава, где пошлину берут, налог. То есть душа проходит какие-то испытания, как заставы. Но если внимательно прочитать некоторые жития святых, то мы увидим, что у них мытарства совсем отсутствуют. То есть душа сразу идёт пред Господом в состояние рая, без мытарств.

Встречается ещё другой вариант. Читая древние свидетельства церкви, мы встречаем уникальные факты, очень странные для тех, кто привык думать строго по шаблону. Прошло довольно много времени, как человек умер, а его душа всё ещё находится в состоянии неопределённости. «Как между небом и землёй», – говорят в народе. С такими фактами тоже приходится сталкиваться, такое описание в церкви тоже есть.

Например, известно житие одного подвижника, который подвизался на Крите. Он был православным монахом, известным своей прозорливостью, и к Нему обратились с просьбой помолиться об одном умершем человеке. Это был знаменитый политический деятель, сенатор в Константинополе. Он известен был двумя фактами: первое, он был человек такой благотворительности, что сотнями кормил нуждающихся, помогал, одевал, – не было в этом ему равных в то время. Когда он умер, голытьба его на руках несла, плакали в голос, без театра, – он был их опорой.

После похорон патриарх, который лично его отпевал, в разговоре с императором высказал свое мнение: «Я думаю, что он в Царствии Божием будет, сколько молитвенников за него, добрые дела его впереди него идут». Император возразил: «Не знаю, Владыка, как Вы рассуждаете, но у него ещё одна особенность была – он очень любил разврат». Вот такие две крайности. Так любил людей, помогал им, и известен свой развратностью был. Император сказал: «Такой-то разве может быть в Царствии Божием? Туда ничего скверное не войдёт».

Вот они подвижника и попросили помолиться. Не любопытства ради или решения каких-то частных вопросов, а чтобы вразумление духовное оставить всем. И тот молился, долго молился с постом, чтобы Господь открыл состояние души этого человека. Господь дал ему видение. Подвижник его потом описал и письмом отправил патриарху и императору. Видение было такое: как будто поле, гора, на горе прекраснейший дворец, город, сияющий весь. А в стороне – овраг, из которого доносятся стоны; чад, смрад идёт. Он даже во сне понял: аналог рая и ада. И увидел человека, привязанного к столбу ровно посередине. На этом видение закончилось. Монах понял, что это ответ от Господа. Вот странное состояние: ни в аду, ни в раю, между небом и землей.

Когда мы говорим о мытарствах, испытании души умершего, то пытаемся мир духовный мерять мерками мира материального. Нет там никаких застав, ни разговоров души с бесами или с кем-то ещё, – это всё притчеобразно и образно. Тут важно другое: когда человек уходит в вечность, ему раскрывается духовное состояние души, освобождённой от давления греха, перед ним открывается вся его жизнь и оценка слов, дел, мыслей через правду Божию – вот это мытарства. Это – страх. Это – суд. Причём известно, что бесы могут искушать человека не только при жизни, но и после смерти. Но после смерти это очень коротенький промежуток: когда душа только вышла из тела, но не вышла за границы материального мира. Только они уже могут искушать не на грех, а страхами. Ведь можно про каждого сказать правду: или хорошее, или плохое. И будет одновременно правда неправдой. Потому что во мне есть то и другое. И в житиях святых мы видим, что бесы искушают правдой о грехах. Стараются вогнать душу человека в отчаяние. Ненависть, злоба, зависть в них так выражается. Но вот только в полном смысле таких застав, где стоят, спрашивают, отвечают – этого, конечно, в вечности ничего нет. Духовный мир – он не материален. Нам важен вывод: за то, что мы делали при жизни, придётся отвечать. Что этому всему будет дана оценка. Что всё это не исчезает бесследно – вот это главное.