Томас Балфинч - Всеобщая мифология. Часть I. Когда боги спускались на землю

Он заботился о статуе и делал ей подарки, как юной возлюбленной девушке – яркие раковины и полированные камни, маленьких птичек и цветы разного цвета, бусинки и янтарь. Он одевал ее, надевал на ее пальцы кольца, а на шею – ожерелье. На уши он навешивал серьги, а на грудь – нити жемчуга. Ее платье шло ей, и она смотрелась в нем не менее очаровательно, чем без одежды. Он положил ее на постель, покрытую тирийским сукном и называл своей женой, а голову ее клал на подушку из самого мягкого пуха, словно она могла насладиться ее мягкостью.

Приближался праздник Венеры – праздник, который весьма пышно отмечался на Кипре. Пигмалион исполнял свою часть в торжестве, он стоял перед алтарем богини и робко произнес:

– Вы боги, которые могут все, прошу вас, дайте мне в жены (он не осмелился сказать «мою деву из слоновой кости») ту, что похожа на мою деву из слоновой кости.

Венера, которая присутствовала на празднике, услышала его и узнала мысль, которую он должен был произнести; и, как знак своего расположения сделала так, что пламя на алтаре трижды взметнулось в небо.

История Пигмалиона – это история о силе искусства

Когда Пигмалион вернулся домой, он пошел посмотреть на свою статую и, склонившись над постелью, поцеловал ее в губы. Они показались теплыми. Он снова их сжал, и положил на нее свою руку; слоновая кость была мягкой при его прикосновениях и отдавалась на его пальцы, как воск. Пока он стоял, пораженный и радостный, то, хотя сомневался и боялся, что может ошибаться, но снова и снова с рвением любовника трогал предмет своих надежд.

Она и правда была живой! Вены, когда их сдавливали, поддавались пальцам и снова возобновляли кровообращение. Когда, наконец, почитатель Венеры нашел слова, чтобы поблагодарить богиню, он приложил свои губы к губам статуи, как к родным.

Дева почувствовала поцелуи и зарумянилась, и открыла свои робкие глаза на свет, в тот же момент сосредоточив взгляд на любимом. Венера благословила брак, который она создала, и от этого союза родился Пафос, в честь которого получил название город, посвященный Венере.

Прим. редактора: у русского поэта Владимира Соловьева есть стихотворение «Три подвига», где имеется упоминание об этом сюжете:

У одного царя и царицы было три дочери. Две старшие особым очарованием не выделялись, но красота младшей была столь удивительной, что не выразить словами. Слава о ее красоте была столь громкой, что гости из соседних стран приходили толпами, чтобы насладиться ее видом, и смотрели на нее с восхищением, оказывая ей такой почет, который полагался лишь самой Венере.

И действительно, алтари Венеры в те годы оказались заброшены, тогда как люди обратили свое служение во славу этой юной деве. Когда она шла одна, люди пели ей хвалы и устилали ее путь венками и цветами.

Такое служение, которое надлежит проявлять только к бессмертным силам, возвышающее простую смертную, сильно обидело саму Венеру.

Встряхнув с возмущением своими благоухающими локонами, она воскликнула:

– Неужели мою славу затмит смертная девчонка? Неужели зря королевский судья, чья справедливость была подтверждена самим Юпитером, отдал мне пальму первенства в красоте над моими славными соперницами Палладой и Юноной. Но она не сможет так спокойно присвоить мою славу. Я заставлю ее пожалеть о такой незаконной красоте.

И она зовет своего крылатого сына Купидона, и так довольно вредного по своей натуре, и раздражает, и раззадоривает его еще больше своими жалобами. Она указывает ему на Психею и говорит:

– Сын мой дорогой, накажи эту непослушную красотку; отомсти за мать на столько, насколько велик вред; всели в грудь этой надменной девчонки страсть к какому-нибудь низкому, жалкому, убогому существу, это сможет ее унизить настолько, насколько велико сейчас ее торжество и триумф.

Купидон рьяно приготовился исполнить волю матери. В саду Венеры было два источника: один со сладкой водой, а другой – с горькой. Купидон наполнил две янтарные вазы – каждую из одного источника и, подвесив их на конец своей стрелы, поспешил в комнату Психеи, которую застал спящей. Он пролил несколько капель из горького источника ей на губы, хотя ее вид почти разжалобил его; потом тронул ее в бок острием стрелы. От прикосновения она проснулась и открыла глаза, устремив их на Купидона (невидимого), который так испугался, что, смутившись, поранился сам одной из своих стрел. Неосторожный нанеся самому себе рану, он думал теперь только о том, чтобы устранить зло, которое он только что сделал, и облил врачующими каплями радости все ее шелковые локоны.

С тех пор Психея, осужденная Венерой, не получала пользы от всей своей красоты. Действительно, все взгляды жадно устремлялись на нее, и все языки произносили ей похвалы; но ни царь, ни царский сын, ни простолюдин не предлагали ей больше замужества. Две старшие сестры средней красоты уже давно были замужем за царевичами, но Психея в своей одинокой комнате оплакивала свое одиночество, уставшая от красоты, которая доставляла в изобилии лесть, но не пробуждала любовь.

Ее родители, боясь, что они невольно навлекли гнев богов, посоветовались с оракулом Аполлона и получили такой ответ: «Этой деве суждено быть невестой не смертного. Ее будущий муж ждет ее на вершине горы. Это чудовище, которому не могут противиться ни боги, ни люди».

Этот ужасный ответ оракула испугал всех людей, а ее родители предались горю. Но Психея сказала:

– Почему, дорогие мои родители, вы сейчас оплакиваете меня? Вы должны были больше горевать, когда люди осыпали меня незаслуженными почестями и в один голос называли меня Венерой. Теперь я понимаю, что я жертва этого имени. Я подчиняюсь. Ведите меня на скалу, к которой приговорила меня моя несчастная судьба.

И вот, когда все было готово, царственная дева заняла свое место в процессии, которая больше походила на похоронную, чем на свадебную, и со своими родителями среди плачущих людей взошла на гору, на вершине которой они оставили ее одну и с полными скорби сердцами вернулись домой.

Когда Психея стояла на гребне горы, задыхаясь от страха с глазами, полными слез, легкий Зефир поднял ее от земли и унес легким движением в долину цветов. Постепенно она пришла в себя и опустилась на траву поспать. Когда она проснулась, то, освеженная сном, огляделась вокруг и увидела рядом славную рощу высоких и статных деревьев. Она вошла в нее и в глубине нашла источник с чистой и прозрачной водой, а рядом великолепный дворец, чей царственный фасад производил на зрителя впечатление, что это была работа не рук смертных, а счастливое пристанище какого-то бога. Привлеченная восхищением и удивлением она приблизилась к зданию и отважилась войти. Все, что она встретила, наполнило ее радостью и изумлением. Золотые колонны поддерживали сводчатый потолок, а стены были украшены резьбой и картинами, изображающими зверей на охоте и деревенские сцены, призванные восхитить взгляд зрителя. Продолжая двигаться вперед, она поняла, что по сторонам от роскошных комнат были другие, наполненные всякого рода сокровищами и чудесными и прекрасными творениями природы и искусства.

Пока она все это рассматривала, к ней обратился голос, хотя она никого не видела, произнеся следующие слова: «О, повелительница, все, что ты видишь, принадлежит тебе. Мы, чьи голоса ты слышишь, – твои слуги и исполним все твои приказания с полным старанием и усердием. И потому иди в свою комнату, ложись на свою пуховую кровать и, когда захочешь, прими ванну. Ужин ждет тебя в прилегающей беседке, когда тебе будет угодно, займи там свое место».

Психея последовала увещеваниям своих говорящих слуг и после того, как отдохнула и освежилась в ванне, села в беседке, где немедленно сам собой предстал стол, без всякого видимого участия официантов или слуг и был накрыт самыми роскошными яствами и самыми чудесными винами. Ее слух тоже услаждался музыкой невидимых исполнителей, один из которых пел, другой играл на лютне, и все завершалось чудесной гармонией полного хора.

Она еще не видела назначенного ей судьбой мужа. Он пришел только в часы темноты и исчез утром, перед рассветом, но его речи были полны любви и зажгли в ней ответную страсть. Она часто просила его остаться и дать ей увидеть его, но он не соглашался. Наоборот, он наказал ей не пытаться его увидеть, потому что такого его воля – быть скрытым.