Андрей Кострюков - Русская Зарубежная Церковь в первой половине 1920-х годов. Организация церковного управления в эмиграции

Последний аргумент интересен тем, что в сложившихся условиях он приводил к отсрочке патриаршего указа на неопределенный срок. Во-первых, до предоставления митрополитом Евлогием проекта должно было пройти время, во-вторых, проект должен был быть доставлен в Москву, утвержден там, а затем вновь передан за границу. Кроме того, нужно было созвать Зарубежный Собор для реорганизации ВЦУ. Для всего этого потребовалось бы очень много времени.

Итак, уже в июне 1922 г. авторитетное собрание представителей Зарубежной Церкви высказалось против выполнения указа. Дальнейшие события не могли изменить этой установки. То, что происходило впоследствии, только укрепляло зарубежных архипастырей в уверенности, что указ не должен быть исполнен.

Таким образом, в период от получения патриаршего указа до Собора 1922 г. зарубежные архиереи определили свою позицию по отношению к указу. В большинстве своем они или изначально были настроены против него, или постепенно склонились к его невыполнению. К сентябрю 1922 г., зарубежные архиереи в большинстве своем были исполнены решимости указ Патриарха не выполнять.

1 сентября 1922 г. состоялось заседание Высшего Церковного Управления заграницей. В заседании приняли участие два митрополита – Антоний (Храповицкий) и Евлогий (Георгиевский), один архиепископ – Феофан (Быстров), восемь епископов – Сергий (Петров), Феофан (Гаврилов), Гавриил (Чепур), Гермоген (Максимов), Михаил (Космодамианский), Дамиан (Говоров), Вениамин (Федченков), Серафим (Соболев), два члена Церковного Совета – протоиерей В. Востоков и генерал Н. С. Батюшин, а также Секретарь ВЦУ Е. И. Махароблидзе. Заседание началось с чтения указа, после чего собрание перешло к его обсуждению[256].

Наиболее обширными на заседании были доклады Секретаря ВЦУ Е. И. Махароблидзе и члена Церковного Совета генерала Н. С. Батюшина. На основании их доводов (и, в первую очередь, доводов Махароблидзе) было вынесено решение отложить выполнение указа. Как было показано выше, такое решение можно было предугадать заранее. И все же оппозиция патриаршему указу включала в себя не всех зарубежных архиереев и церковных деятелей. Помимо митрополита Евлогия, постепенно поменявшего первоначальное мнение относительно указа, за послушание высшей власти стоял и епископ Вениамин (Федченков). Однако на заседании ВЦУ они оказались в меньшинстве. Более того, вследствие постоянных колебаний митрополита Евлогия единственным сторонником выполнения указа оказался епископ Вениамин.

И все же на заседании не могло не возникнуть споров, представляющих немалый интерес.

Сохранилось три основных доклада, прочитанных на заседании. В первых двух, принадлежащих Махароблидзе и Батюшину, нашла отражение позиция противников указа. Третий доклад, принадлежащий епископу Вениамину, выражает мнение немногочисленных сторонников выполнения данного постановления. Архиепископ Никон (Рклицкий), говоря об этом заседании Зарубежного ВЦУ, не упоминает доклад епископа Вениамина, хотя доклад, по всей видимости, был прочитан 2 сентября.

Все выступления интересны тем, что содержат противоположные мнения. Несмотря на то, что на заседании были споры и дискуссии, доводы «за» и «против» выражены, в основном, в этих выступлениях.

Поэтому, чтобы понять, какие аргументы выдвигали защитники и противники указа, нужно остановиться на этих докладах более подробно.

Начать рассмотрение этих выступлений следует с доклада Секретаря ВЦУ Е. И. Махароблидзе[257]. Доклад написан его рукой, текст занимает 18 страниц. В конце документа стоит число – «19 августа / 1 сентября 1922 г.», место – «Сербия, Срем[ские] Карловцы» и подпись: «Секретарь Высшего Русского Церковного Управления за границей Е. Махароблидзе». Очень важно, что доклад Махароблидзе, не имевшего права голоса, оказал наиболее значительное влияние на собравшихся и сыграл на заседании едва ли не ключевую роль. Что касается епископа Вениамина, выступавшего на следующий день, то он готовил свой доклад, ориентируясь именно на выступление секретаря Зарубежного ВЦУ.

В своем выступлении Махароблидзе выразил точку зрения большинства участников заседания. В докладе секретаря ВЦУ содержатся повторы, не всегда наблюдается здесь и четкая последовательность, что могло быть вызвано спешностью подготовки выступления.

В самом начале докладчик отметил, что первой реакцией на указ было желание немедленно его исполнить. Однако противоречия указа, заметные при внимательном его прочтении, заставили отказаться от этого желания.

Затем Махароблидзе поднял вопрос о подлинности указа. Несомненно, в условиях того времени этот вопрос могли задать себе многие. Однако докладчик сразу же отмел довод о подложности указа, ибо «подписи архиепископа Фаддея и делопроизводителя Нумерова, всем нам хорошо известные, исключают эту возможность». Махароблидзе отметает и возможность подделки, ибо «трудно симулировать и предложение Святейшего Патриарха, и самое определение Всероссийского Высшего Церковного Управления». Секретарь ВЦУ не скрывает того, что для него вопрос о подлинности указа решен. «Я лично, – заявляет он, – в подлинности указа не сомневаюсь»[258].

И все же вопрос не снимается – докладчику кажется странным, что этот указ не был опубликован в печати. Действительно, указ известен Церкви и выгоден для большевиков. Почему же они не опубликовали его? «Мы видим обратное, – говорит Махароблидзе, – об указе в печати ни в России, ни за рубежом – ни слова»[259].

Странно, по мнению Махароблидзе, звучат и слова патриаршего предложения о том, что Карловацкий Собор не имеет канонического значения, а также слова указа, что церковно-канонического значения не имеют и послания Собора. По мнению докладчика, это безграмотно, так как каноническое значение имеют только постановления семи Вселенских и девяти Поместных Соборов. Сомнительно, чтобы Махароблидзе действительно считал такое софистическое утверждение истинным, но понять докладчика можно – им двигало желание во что бы то ни стало доказать, что указ появился под давлением большевиков.

Кроме того, Махароблидзе считает, что столь важное постановление следовало бы подписать не члену Синода, а самому Патриарху, да и направить его следовало бы в ВЦУ в виде Патриаршего указа.

Итак, с одной стороны, Махароблидзе заявил, что не сомневается в подлинности указа, с другой – заставил слушателей тут же усомниться в этом. Заинтриговав собравшихся, он оставил все высказанные им недоумения без ответа и больше к этому вопросу в своем докладе не возвращался.

Для Махароблидзе более важны другие вопросы и, прежде всего, вопрос о том, свободная ли воля Патриарха выразилась в нем. Как уже говорилось, Соединенное присутствие Российского Заграничного Синода и Церковного Совета в своем заседании 30 июня 1922 г. почти не уделило этому вопросу внимания. Теперь же этот момент становится для ВЦУ одним из основных. У Махароблидзе нет никаких сомнений, что указ дан под большевистским давлением. Главная причина тому – неожиданность, скоропалительность патриаршего постановления. Ведь о постановлениях Карловацкого Собора Патриарх был осведомлен, что следует из его писем митрополиту Евлогию, приводившихся выше. Ведь даже о самом незначительном своем недовольстве Патриарх вполне мог сообщить в одном из этих писем. Всего за три дня до написания Патриархом своего предложения Синоду о рассмотрении вопросов о Зарубежном ВЦУ и посланиях Карловацкого Собора, 7 апреля 1922 г., Первоиерарх направил митрополиту Евлогию письмо о положении Православия в Америке. В письме не содержалось никаких намеков на скорое упразднение Заграничного ВЦУ. А это странно, ибо такое решение не могло возникнуть неожиданно и должно было бы явиться плодом многодневных раздумий.

Махароблидзе в недоумении: «Пять месяцев таить в себе недовольство и молчать, а в это время писать сюда письма, говорить в них о Высшем Церковном Управлении, передавать поклоны митрополиту Антонию и ничего об этом не сказать даже за три дня до этого акта… Я не могу считать и не считаю Святейшего Патриарха Тихона способным на это. Если только предложение было свободным выражением его мнения, безусловно Святейший, если не в прежних или нарочитом для сего письмах, то в письме, писанном за три дня до сего акта, безусловно бы отметил бы свое недовольство или просил бы через митрополита Евлогия быть осторожным в церковной тактике, или аполитичными, тем более, что такому письму, как отвечающему желаниям большевиков, ничего не угрожало бы со стороны их цензуры»[260].