Монах Лазарь (Афанасьев) - Торжествующий дух

В свое время Елисавета Феодоровна, когда она была еще не вдовой, а женой Великого Князя Сергея Александровича, осудила поступок Великого Князя Павла Александровича и не признавала ни его второй жены, ни сына и не видела их никогда. Но вот настал 1905 год. Муж ее убит, разорван на части бомбой… Она одна со своим горем. Из Петербурга никто не приехал к ней с утешением кроме К. Р., а спустя некоторое время прибыл Павел Александрович из Парижа. Ему позволено было Государем приехать на похороны брата. Эти два Великих Князя разделили горе Елисаветы Феодоровны, были возле нее все дни, пока жизнь ее не вошла хотя и в другую, вдовью, колею, но все же установилась.

Князя Владимира, своего непризнанного племянника, Елисавета Феодоровна впервые увидела в Алапаевске. Господь свел их здесь. Она не упорствовала в своем непризнании и, увидев чистую христианскую душу юноши, подружилась с ним, приняла наконец как родного. Они шли теперь одним путем к гибели. Владимир льнул к ней, как к матери. Он и в Алапаевске писал стихи, но тетради его пропали.

Князь Константин Константинович младший (у него с отцом совпадали имя и отчество) был офицером лейб-гвардии Измайловского полка, в котором когда-то отец его начинал военную службу на суше после ухода из флота. Молодой Князь храбро воевал, деля с солдатами все опасности и трудности фронтовой жизни. Бывший на фронте военным священником игумен Серафим (Кузнецов) видел его в окопах и под пулями во время атаки на врага. В одном из боев, когда его часть потеряла много солдат убитыми, он дрался до последнего и спас полковое знамя, сорвав его с древка и спрятав на груди. За это он был награжден, как когда-то и его отец, Георгиевским крестом. Получив краткий отпуск, он не поехал домой, а отправился прямо в Калужскую губернию, в уже знакомую ему Оптину пустынь.

Вот запись из «Летописи Оптинского скита» от 2 апреля 1916 года: «Воскрешение Лазаря. Скит посетил князь Константин Константинович, сын почившего Великого Князя Константина Константиновича. Высокий гость уклонился от встречи и подобающего его положению приема и, бывши в монастыре, дер жал себя в полной неизвестности. Когда же это, по нынешним строгим условиям военного времени, коих обязана держаться гостиница, сделалось невозможно, то Князь убедительно просил сохранить его имя в тайне и относиться к нему так, как и ко всякому богомольцу. В скиту сделаны были все приготовления к торжественной встрече, но последняя была отменена ввиду указанных причин, и Князь был в скиту запросто: осмотрел скит, был в храме и у старцев. Смирение, благоговение, искренняя религиозность и простота – достойны удивления». Князь Константин Константинович беседовал со старцем Нектарием и был в скитской церкви на службе. Таким образом, Оптина благословила его на великий подвиг мученичества ради Христа.

Самым младшим из Константиновичей, оказавшихся в Алапаевске, был Князь Игорь. Он, подобно брату Иоанну, был флигель-адъютантом у Государя и имел чин штаб-ротмистра лейб-гвардии Гусарского полка. Как и все его братья, Князь Игорь воевал не щадя своей жизни, не имея в сердце ни тени страха. Сколько он проделал тяжелых рейдов со своим полком, сколько раз ходил в атаку в общем строю кавалеристов! Между боями он встречался с братьями, был бодр и весел. Однажды Князь Игорь едва не погиб, но не от немецкой пули или сабли; пробираясь как-то со своим полком через топкие места, он попал в трясину и стал быстро погружаться в нее вместе с конем. Когда в трясине почти скрылась голова коня, он широким крестом перекрестил ее, а сам был спасен товарищами в последнюю минуту – уже только его голова и вытянутые вверх руки были видны на поверхности… Нет, он не погиб, не был и ранен ни в одном бою – Господь хранил его для славы другого рода.

Может быть, вспомнили братья у шахты своего брата Олега… Он незримо был здесь. Останься он тогда жив – стоял бы он здесь вместе с братьями, ожидая смерти. Он видел их с небес… Братья Константиновичи молились. Они стояли, возносясь душою к престолу Господню, и, еще живые, давали Ему отчет о себе: в секунды сжималась вся прошедшая жизнь каждого, чуть ли не всякий их день явился, мелькнув перед ними во всех подробностях светлого и греховного… А те, черные, на высоте воздуха, что готовятся испытывать их на мытарствах, ёжатся и жмурятся, уже зная, что приготовленная ими клевета не пройдет, что не за что будет зацепиться им, – нет, это не дети геенны… Если и были у них какие-то грехи, покроет Господь все Своею благостью за чистоту их душ, за искренность молитв, за то, что они сораспялись Ему.

Нет для них этой тысячеверстной тьмы – они осиянны светом, невидимым для убийц. Вот и ангелы святые – в их руках блистающие драгоценные венцы: не земные – небесные. Вот и сонм святых мучеников в белоснежных одеждах. Среди них царь Николай, царица Александра, царевич Алексей, царевны Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия. «Стойте крепко! – как бы слышатся их голоса. – Не бойтесь убивающих тело, но не могущих убить бессмертной души!»

Хоть и долго это пишется на бумаге, но еще раз напомним, что бывают минуты, когда и еще больше событий из прошедшей жизни проносится в голове чуть ли не в секунды, – особенно в такие мгновения, какие переживали алапаевские узники перед смертью. Может, в сжатом виде мелькнула в сознании Константиновичей счастливая, освещенная солнцем картина лета 1901 года, когда они жили всей семьей близ Оптиной пустыни в селе Нижние Прыски… А как протекала эта жизнь?

Еще в мае 1887 года К. Р. посетил Оптину пустынь. Он остановился в покоях настоятеля, архимандрита Исаакия. Посещал службы, беседовал в скиту со старцем Амвросием. Но второй раз он выбрался туда не скоро – в 1901 году.

К этому времени у К. Р. было уже шестеро детей. Отроки учились в кадетских корпусах, дочь Татьяна воспитывалась дома. Летнее время семья проводила чаще всего в Павловске. Прогулки дети совершали в обширном парке у реки Славянки, некогда воспетой великим русским поэтом Василием Андреевичем Жуковским в знаменитой элегии, которая так и называется – «Славянка». Среди разных предметов, которые изучались детьми под руководством педагогов, было природоведение, и они очень его любили. Учителем у них был знаменитый натуралист профессор Дмитрий Никифорович Кайгородов, автор увлекательных книг о лесах, цветах, птицах. Летом он проводил свои уроки прямо среди природы.

Вот К. Р., да и дети его, давно мечтавшие пожить не во дворце, а в русской деревне, погулять не в парке, а в настоящем лесу, получили возможность свою мечту исполнить. Осташево еще не было куплено. Было имение в Крыму (Ореанда), но туда никому не хотелось. Однажды представился случай нанять удобный барский дом близ Оптиной, в Нижних Прысках. Дом был приведен в порядок. В начале лета выехали. Дети не уставали смотреть в окна поезда, за которыми пробегали поля и леса, деревни, села с церквями, речки… Из Козельска в Прыски ехали в конном экипаже.

Там началась жизнь, которой раньше они не видели. Им сшили ситцевые рубашки и штаны и позволили ходить босиком. Начались прогулки в лес, где они собирали грибы, разжигали костры. Они плавали на лодках по Жиздре, купались на песчаных отмелях, – вода была прозрачная… А еще катались верхом на лошадях. Почти везде детей сопровождали крестьянские отроки, с которыми они совершенно искренне подружились. Константиновичи бывали в деревенских избах, где их встречали очень радушно. Они впервые видели крестьянский быт. Тут узнали они, что сельские дети с родителями по праздникам бывают в монастырях – в Оптиной пустыни и в Шамординской обители.

Им рассказали, что в скиту при Оптиной живет прозорливый старец Иосиф, ученик старца Амвросия, а в Шамордине настоятельница – слепая игуменья Евфросиния, прозорливая старица.

Таких высоких гостей, как члены царской семьи, в монастырях принято было встречать с большой торжественностью, но К. Р. попросил настоятеля Оптиной пустыни игумена Ксенофонта не делать такой встречи, чтобы не смущать детей, которые желают здесь быть как простые паломники. Настоятель согласился, но все-таки встретил их колокольным звоном. В первый же раз побывали они в скиту, и их принял старец Иосиф, который внимательно и ласково побеседовал с ними.

Князь Иоанн увидел в скитском храме икону Усекновения главы святого Иоанна Крестителя, точно такую же, что находилась у него дома в Петербурге. К. Р. обратил его внимание на лампаду, горевшую перед этим образом. «Вот огонек, – сказал он, – не угасающий никогда, соединяющий нас, русских богомольцев, с молитвенниками этого сурового и благодатного скита… Тебе был всего год возраста, когда я прислал эту лампаду старцам Амвросию и Анатолию, а они благословили тебя вот такой иконой Усекновения главы Предтечи».

В скитском храме Князь Иоанн внимательно прислушивался к оптинскому напеву, – а у него был хороший слух. Он любил церковное пение, сам всегда старался попасть на клирос и попеть, а потом стал и регентовать. Оптинский напев он воспроизводил со своим хором позже на службах в дворцовом храме.