Константин Соловьев - Я сказал: вы – боги…

«В начале июня у меня были Алексеев с Эховой. Я им дала три рекомендательные письма на границу, т. к. они хотели разделиться на три пары. Ужасно удивляюсь, что их до сих пор нет» [14-180,2].

Лидия Эйгоф в Россию не вернулась и продолжала жить в коммуне, вместе с Фреем (возможно, она вернулась с полдороги). Остальные же пятеро: А.К. Маликов с К.С. Пругавиной, В.И. Алексеев с Е.А. Алексеевой и Г.И. Алексеев. Нелегально перейдя границу, они уде летом 1977 г. были в России. Тогда же летом из коммуны уехала жена Н.В. Чайковского с детьми, С.Л. Клячко, с женой и Хохлов. Сначала, они, как до этого Чайковский, перебрались в Филадельфию, а там их пути разошлись: Чайковские уехали в Англию, Клячко – во Францию. Путь Хохлова не прослеживается. Н.С. Бруевич, по данным российской полиции, в 1877 г. содержался в арестантском отделении дома умалишенных в Берлине [15-314,29–30]. Так закончился самый длительный этап в существования «богочеловечества» – этап жизни в коммуне.

Многие авторы точно подметили причины, вследствие которых для «богочеловеков» пребывание в коммуне стало невозможным. Повторим те из них, которые считаем наиболее значимыми: отсутствие эмоционального и психологического единства коммунаров – единства веры (Фрей, Пругавин); запутанность личных отношений (Короленко, Полнер); неумение физически трудиться и, как следствие физическое перенапряжение и нищета (Короленко, Полнер); тоска по Родине (Полнер).

Менее убедительными представляются аргументы Д. Хечта: чувство невероятного одиночества перед лицом сил природы («богочеловеки» не были пионерами прерий, они поселились в уже достаточно обжитом районе); незнание специфики американской жизни (за два года можно было узнать, если совершенно не игнорировать – как Фрей – эту специфику).

Еще один аргумент, выдвигаемый и Хеттом и Полнером – враждебность соседей фермеров – никак не подтверждается источниками. Ни в переписке «богочеловеков», ни в их воспоминаниях ничего о враждебности соседей не говориться. Наоборот, американские фермеры вели себя по отношению к коммунарам вполне лояльно, а их добродушные насмешки над неумелостью колонистов и незнанием реалий сельской жизни никак нельзя назвать «враждебностью». Сохранился, например, рассказ А. К. Маликова о том, как колонисты продали соседу дерево, которое не смогли вывезти из оврага и о том, как тот, посмеиваясь, дал цену выше той, что за это дерево запрашивали [65].

Все же и те замечания, которые мы считаем справедливыми, играли второстепенную роль. Да, была тоска по родине, но сразу вернулись в Россию (не считая детей) лишь пять человек – меньше половины взрослого населения коммуны. Да, в общине «богочеловеков» жили очень бедно, но та жизнь, которую вел Н.В. Чайковский, после того как эту общину покинул – жизнь грузчика, разнорабочего, безработного – была еще тяжелее, А Маликов и Алексеев, с семьями, по возвращению в Россию, по свидетельству последнего, просто голодали [7,325]. Что же касается «запутанности отношений» и роли в этом В. Фрея, то не надо забывать, что тот был приглашен в коммуну, чтобы наладить расстроенные дела. Участие Фрея в коммунальных конфликтах была сильно преувеличено (Маликовым), о чем писал уже Н.В. Чайковский в своей автобиографии для «Русских ведомостей» [87,283]. Переписка

Чайковского 1877–1878 гг. убеждает в том, что самые сердечные отношения сохранились между Чайковским и Алексеевым, Маликовым, Клячко, Эйгоф, Марией Фрей. С самим Фреем было трудно дружить даже по переписке, но он «богочеловеком» никогда и не был.

Существует и еще одно, достаточно простое объяснение распада коммуны, выдвинутое А. К. Маликовым и неоднократно им повторенное в беседах с разными людьми. Бесхитростный корреспондент газеты «Приволжский край» постарался сохранить интонацию рассказов Маликова, которую сочли необходимым несколько смягчить и Л.Н. Толстой и В.Г. Короленко. Вот как выглядит самый «прямой» пересказ слов Маликова:

«–  Что же вас заставило вернуться оттуда? – спросил я как-то Маликова.

– Бабы. Как всегда и везде, они мешают. А отчасти, конечно, и наше неумение подладиться под американскую жизнь…» [65]

Эта прямолинейность ответа наводит на мысль о том, что Маликов сознательно выбрал для объяснения первое, что лежало на поверхности, и сделал это специально, чтобы не вдаваться каждый раз в тонкое разбирательство причин, по которым американский быт оказался сильнее «новой религии». Эту маскировку в свое время разгадал В.Г. Короленко, оставивший проницательное замечание:

«Они ехали в Америку, чтобы на свободе произвести опыт, рассчитывая найти там не только нужную свободу, но и связь, хотя бы с чужой жизнью. Свободу от внешних запретов они нашли, но связи с жизнью не было» [41,651].

Сами участники этой эпопеи не раз и не два пытались объяснить (а лучше сказать – уяснить) причины своих неудач. Эти объяснения выглядят гораздо более сложными, чем то, которое Маликов предлагал «посторонним». Вот они:

При всем различии подходов и оценок, ясно просматриваются две цели, с которыми «богочеловеки» ехали в Америку: а) преобразовать самих себя, добившись гармонии «души и тела», б) показать человечеству спасительный выход из состояния перманентной войны ко всеобщему единству на основе той гармонии, которая должна была возникнуть между человеком и природой, а также внутри человеческого сообщества. Понятно, что вторая (главная) задача могла быть решена только при успешном решении перовой. Вот здесь-то «богочеловеков» и постигла неудача: отношений братства и любви в коммуне наладить не удалось потому, что внешние обстоятельства оказались сильнее веры в собственные силы и коллективной воли к совершенствованию. Почти двухгодичной историей коммуны было неоспоримо доказано, что одного желания для достижения всеобщей гармонии недостаточно. Религия «богочеловечества» не прошла испытание коммунизмом нищеты. Осознание этого факта стало одновременно и признанием провала эксперимента, поставленного в «лаборатории» канзасской степи.

И тут перед «богочеловеками» встал вопрос: где была основная ошибка? Были ли неверными средства воплощения идеала? Или сам идеал был недостижим, а значит ошибочен? Признание второго означало окончание истории «богочеловечества» весной 1877 г. Однако те идеи, с которыми ехали в Америку для большинства «богочеловеков» не потускнели.

Летом 1877 г. начался новый этап в истории движения, этап своеобразный и достаточно значимый в жизни большинства «богочеловеков».

«Оставалось нести повинную или родной матери – родине или обратиться к добровольно признанной злой мачехе – Америке. Ты выбрал первую, я вторую. И вот, как видишь, я оказался в религиозной общине шекеров», – писал Н.В. Чайковский А.К. Маликову [14-147,38]. Выбор пути во многом определялся внешними обстоятельствами. Некоторым из бывших колонистов можно было не опасаться возвращения в Россию, поскольку их участие в деятельности революционных кружков начала 1870-х гг. было незначительным, других же (Чайковского, Клячко) ждал немедленный арест. Но еще более существенной, была та позиция в отношении идей «богочеловечества», которую занял каждый, при распаде коммуны.

Таких позиций было четыре:

Позиция первая. Идеал «богочеловечества» прекрасен, но недостижим. Поэтому надо заниматься иными делами, храня память о коммуне, как о красивой, но безнадежной попытке достичь совершенства. Пришедшие к таким выводам уехали из коммуны и больше не стремились ни к развитию идей «богочеловечества», ни к их пропаганде. Это С.Л. Клячко, Г.И. Алексеев, М.В. Хохлов.

Позиция вторая. Идеал и средства верны. То, что случилось – досадное недоразумение. Надо пробовать еще и еще, пока не получиться. Так видимо рассуждала Л. Эйгоф, оставшаяся в коммуне Фрея. В 1877 г. к ней (и, заочно, к Чайковскому) особенно близка была Мария Фрей, которая, не будучи «богочеловекам» разделяла их мысли и чувства.

Позиция третья. Идеал верен в своей основе, но концепция «богочеловечества» содержит неверные элементы, которые необходимо переработать. Это возможно сделать только в России. Так рассуждали А.К. Маликов и В.И. Алексеев, вернувшиеся на родину и продолжавшие собственные религиозные поиски.

Позиция четвертая. Идеал верен, но «богочеловеки» пытались в его достижении использовать негодные средства. Можно попытаться еще раз воплотить его в жизнь, но уже совершенно по-другому. Так полагал Н.В. Чайковский, вернувшийся к разработке теоретических основ богочеловечества.

Собственно говоря, первое, из обозначенных выше направлений, «богочеловечеством» назвать уже нельзя. Можно только присмотреться к тому, как по-разному отходили от «новой религии» бывшие ее адепты.

С.Л. Клячко сразу же установил однозначно «светские» отношения со своими товарищами. Он вел обширную переписку со многими из них, но тщательно избегал тем, связанных с «богочеловечеством». Вернувшись в Европу и включившись в деятельность революционных эмигрантских организаций, он постарался как можно быстрее вычеркнуть «богочеловечество» из памяти.