Джон Стотт - Джон Р.У. Стотт Великий Спорщик

Но подобная демонстрация единства на публике — это всего лишь игра, где надо притворяться, это не жизнь в реальном мире. Конечно же, все мы можем только благодарить Бога за ослабление жестких правил и за новое осознание Писания в Римско–католической церкви. В результате всего этого многие католики начали понимать библейские истины лучше и глубже, чем когда–либо раньше, и некоторые, повинуясь своим убеждениям, покинули свою церковь. II Ватиканский собор дал такую свободу истолкования Священного Писания в церкви, что никто не знает, что из этого выйдет. Мы молимся о том, чтобы под Божьей рукой все это привело к глубокой трансформации, согласно учению Библии. Однако в некоторых местах возникает тревожная обратная тенденция — богословский либерализм, который по решительности можно сравнить с самыми радикальными либералами протестантских традиций. Возможно также, что вообще победа отойдет к силам реакции.

Нам приходится с сожалением признать, что поскольку Рим горделиво заявляет о своей постоянной неизменности (semper eadem, всегда тот же. — Примеч. пер.), ни одна из его определенных когда–то доктрин официально еще не получила нового определения. Это логическое следствие притязаний Рима на непогрешимость. Всем понятно, что если какое–то высказывание непогрешимо, то изменить его невозможно. Мы должны по крайней мере отметить, что какие бы изменения и преобразования там ни произошли, в них не было ни малейшего открытого отрицания каких–либо утверждений или доктрин, принятых в прошлом. Не было никакого публичного и покаянного признания прошлых грехов и ошибок, хотя и для церкви, и для каждого отдельного человека покаяние является незаменимым условием примирения. Вместо этого современные богословы Рима колеблются между прогрессивными и консервативными веяниями, обнажая тем самым болезненное напряжение внутри церкви. Время от времени Рим обращается со словами ободрения к ученым–богословам, изучающим Библию, и это позволяет надеяться, что когда–нибудь Католическая церковь наконец позволит Писанию рассудить и изменить в ней все, что необходимо. Но тут же эта трепещущая надежда оказывается задушенной реакционными высказываниями «старой гвардии».

Поразительным примером стал так называемый символ веры «Божьего народа», составленный папой Павлом. Всем, кто считает, что сейчас между Римско–католическими и Реформатскими церквами нет явно видимой разницы, необходимо тщательно взвесить следующие обстоятельства.

Был последний день июня 1968 года. Около пятидесяти тысяч человек собралось на площади святого Петра в Риме на празднование мессы, которая должна была отметить конец «года веры», провозглашенного папой Павлом, а также начало шестого года его «царствования». Это происходило за несколько дней до того, как в Уппсале открылась четвертая Ассамблея Всемирного совета церквей, — некоторые наблюдатели считают этот факт значительным. Папа воспользовался этим событием, чтобы провозгласить исповедание веры, которое он сравнил с исповеданием, произнесенным апостолом Петром в Кесарии Филипповой. Он решил это сделать, как он сказал, из–за некоторого «беспокойства, появившегося в определенных кругах в связи с верой», а также потому, что «даже католики позволяют себе поддаться некоему стремлению к переменам и новшествам». Он начал с расширенного объяснения Никейского символа веры, излагая историческую веру всей церкви в «единого Бога, Отца, Сына и Святого Духа». Затем последовали слова о Марии, матери Иисуса, где в самых ясных выражениях говорилось о ее постоянной девственности, непорочном зачатии и телесном вознесении. Далее было сказано: «Мы верим, что блаженная Матерь Божия, новая Ева, Матерь церкви, и на небесах продолжает оставаться Матерью по отношению к членам Тела Христова, содействуя рождению и росту Божьей жизни в душах искупленных». Затем небесная Церковь была названа «множеством собранных вокруг Иисуса и Марии в раю»[12].

В этом исповедании также содержалось бескомпромиссное утверждение непогрешимости папы и епископов: «Мы верим в непогрешимость Преемника Петра, когда он учит ex cathedra как Пастырь и Учитель всех верных, каковою непогрешимостью несомненно осенены и епископы, когда они вместе с папой исполняют высшее служение». Из этого ясно, что новое понятие «коллегиальности», объемлющее всех епископов, не отменило учения о непогрешимости, но расширило его. Далее провозглашалась единственность Римско–католической церкви: «Мы лелеем надежду на то, что те христиане, которые еще не вошли в общение с единственной единой Церковью, однажды объединятся в одно Стадо с единым Пастырем»[13].

Ближе к концу исповедания речь зашла о мессе, и папа недвусмысленно подтвердил доктрину пресуществления и жертвы евхаристии: «Мы верим, что месса… это Голгофская Жертва, во время причастия присутствующая на нашем жертвеннике. Мы верим, что… хлеб и вино, освященные священником, преобразуются в тело и кровь Христа, во славе Царствующего на небесах. Мы верим, что таинственное присутствие Господа за всем тем, что продолжают воспринимать наши физические чувства, является истинным, реальным и существенным. Христос может таким образом присутствовать в этой Святыне только посредством преобразования в Его тело самой сущности хлеба и преобразования в Его кровь самой сущности вина, оставляя неизменными только те качества хлеба и вина, которые могут ощущаться нашими органами чувств. Это таинственное преобразование Церковь справедливо называет пресуществлением… В самой же реальности, независимо от нашего сознания, хлеб и вино перестали существовать после освящения, и перед нами оказываются драгоценные тело и кровь Господа Иисуса в обличий элементов причастия — хлеба и вина… Единственное и неразделенное существование Господа во славе на небесах… остается и присутствует после Жертвы в блаженном Причастии, которое, находясь в святилище, является живым сердцем каждой из наших церквей. И это наш счастливый долг — почитать и любить в блаженном воинстве, которое видят наши глаза, воплощенное Слово, Которого мы не видим, и Того, Кто, не покидая небес, являет Свое присутствие среди нас»[14].

Провозглашение этих совершенно небиблейских традиционных взглядов, связанных с Девой Марией, папой римским и католической мессой, крайне прискорбно слышать, особенно когда они звучат непосредственно вслед за истинным учением Библии о Троице, как будто и то и другое было одинаково истинно, значительно и подтверждено Писанием.

В свете всего сказанного, сегодня между протестантами и католиками должна существовать не показная видимость единства, а откровенный и серьезный диалог. Некоторые протестанты считают, что вести разговор с католиками — значит идти на компромисс с совестью, но это не обязательно так. Греческое слово, от которого происходит слово «диалог», употребляется в книге Деяний, когда идет речь о рассуждении и доказательстве в разговоре с людьми. Такой диалог (для протестанта) преследует двойную цель: во–первых, можно внимательно послушать католика и постараться понять, что же он говорит, чтобы потом не вступать в бесплодный и бесконечный бой с собственной тенью. Во–вторых, протестант может ясно и твердо свидетельствовать о библейской истине, как он ее видит и понимает.

В таком диалоге богословское определение совершенно незаменимо. Два разных человека не смогут понять убеждения друг друга, если сначала не постараются как можно яснее выразить свои собственные взгляды. Многие дискуссии с самого начала обречены на провал как раз из–за недостатка понимания. «Есть много людей, предпочитающих вести свои интеллектуальные битвы в „условиях плохой видимости", как сказал об этом доктор Фрэнсис Л. Пэттон»[15]. Нам необходимо лучше определять свои термины, а не избегать такого определения. Это единственный способ разогнать туман.

Неприязнь к догматизму, ненависть к конфликтам, любовь к терпимости, призыв сомкнуть наши ряды, а также дух экуменизма — вот что мешает отнестись без предубеждения к теме данной книги. Но Христианская церковь, как поместная, так и Вселенская, задумана Богом как церковь, исповедующая свою веру. Церковь — это «столп и основание истины» (1 Тим. 3:15). Открытая Богом истина уподоблена здесь зданию, и церковь призвана быть ее основанием, «фундаментом» (то есть держать истину на себе, чтобы ее нельзя было сдвинуть с места), а также ее «столпом» (то есть подпирать и держать истину высоко, чтобы все могли ее видеть). И как бы недружелюбно ни был настроен дух века сего по отношению к открытому исповеданию истины, церковь не имеет права отказаться от задачи, возложенной на нее Богом.

В первой вступительной статье я попробовал доказать, что попытка дать определение тому, что мы называем христианством, — дело не только вполне законное, но, более того, мудрое и даже необходимое.