Томас Балфинч - Всеобщая мифология. Часть II. Люди, бросавшие вызов богам

Когда корабли покинули берег, она прыгнула в воду и, схватив руль того корабля, который нес Миноса, стала его нежеланным спутником. Морской орел, сидящий на реях (а это был ее отец, который принял такое обличье) увидев ее, набросился и стал бить неблагодарную дочь своим клювом и когтями. В страхе она отпустила корабль и упала бы в воду, но какое-то милосердное божество превратило ее в чайку.

С той поры морской орел по-прежнему питает к ней старую злобу; и где бы ни заметил ее в своем высоком полете, можно увидеть, как он бросается на нее и начинает бить клювом и когтями, чтобы отомстить за былое преступление.

Дриопа и Иола были сестрами. Первая из них была женой Андремона, любима мужем, и была счастлива рождением первого ребенка. Однажды сестры шли по берегу реки, который постепенно спускался к краю воды, а на возвышенности рос мирт. Они хотели собирать цветы для венков на алтарь нимф, и Дриопа несла своего ребенка, прекрасную ношу, на груди и нянчила его на ходу. Около воды рос лотос, покрытый пурпурными цветами. Дриопа собрала некоторые из них и дала ребенку, и Иола тоже собиралась это сделать, как вдруг заметила кровь, капающую с места, где ее сестра сломила цветы со стебля. Растение оказалось ни чем иным, как нимфой Лотой, которая, убегая от низкого преследователя, превратилась в такую форму. Это они узнали от сельчан, когда было уже слишком поздно.

Когда Дриопа поняла, что сделала, то, пораженная ужасом, была бы рада поспешить с этого места, но обнаружила, что ее ноги приросли к земле. Она пыталась вытянуть их, но могла двигать только руками. Оцепенение прокрадывалась вверх, и постепенно окутывало ее тело. В муках она попыталась рвать на себе волосы, но обнаружила, что ее руки полны листьев. Ребенок почувствовал, что грудь матери начала твердеть, и молоко перестало течь. Иола смотрела на печальную участь своей сестры, но не могла помочь. Она обняла растущий ствол, как если бы могла остановить происходящее превращение и словно была бы рада сама покрыться такой же корой. В это время подошли Андремон, супруг Дриопы, и ее отец; когда они спросили о Дриопе, Иола показала им на новообразованный лотос. Долго они обнимали ствол еще теплого дерева и покрывали поцелуями его листья.

Теперь от Дриопы ничего не осталось, кроме лица. Ее слезы струились и падали на листья, и, пока могла, она говорила.

– Я не виновата. Я не заслужила такой судьбы. Я никого не обижала. Если я говорю неправду, пусть моя листва погибнет от засухи, в ствол сломается и сгорит. Возьмите ребенка и отдайте его няне. Пусть его часто приносят и нянчат под моими ветвями, пусть он играет в моей тени; и когда он станет достаточно взрослым для разговора, скажите, чтобы он назвал меня матерью и сказал с грустью: «Моя мать сокрыта под этой корой». Накажите ему быть осторожным на берегах реки, пусть он опасается собирать цветы, помня, что каждый куст, который он видит, может быть замаскированной богиней. Прощайте, дорогой супруг, и сестра, и отец. Если в вас остается немного любви ко мне, не давайте топору ранить меня и скоту кусать и рвать мои ветви. Так как я не могу наклониться к вам, поднимитесь и поцелуйте меня; и пока мои губы продолжают чувствовать, поднимите вверх ребенка, чтобы я могла поцеловать его. Больше я не могу говорить, потому что кора уже поднимается по моей шее и скоро закроет меня. Вам не нужно закрывать мне глаза – кора закроет их без вашей помощи».

Потом ее губы перестали двигаться, и жизнь угасла; но ветви еще некоторое время сохраняли живое тепло.

А ребенок ее стал богом Паном – творителем всего живого на земле. Китс в «Гимне Пану» упоминает Дриопу следующим образом:

Как-то раз Юпитера угораздило влюбиться в Европу, дочь Агенора, царя Финикии. Однако, поскольку в своем истинном облике он показаться не мог, опасаясь ревнивой Юноны, он принял образ быка унес и унес с собой девушку в море. Разгневанный Агенор приказал своему сыну Кадму отправиться на поиски его сестры и без нее не возвращаться. Кадм искал свою сестру долго и забрёл в её поисках очень далеко, но нигде не смог найти ее. Не осмеливаясь возвратиться, не добившись успеха, он посоветовался с оракулом Аполлона, чтобы узнать в какой стране ему стоило бы должен поселиться, чтобы не привлекать внимания отца. Оракул сказал ему, что ему надо найти в поле корову и следовать за ней, куда бы она ни пошла, и там, где она остановится, должен построить город и назвать его Фивами. Едва Кадм покинул касталийскую пещеру, из которой вещал оракул, как увидел юную коровку, медленно шедшую перед ним. Он следовал прямо за ней, принося в то же время молитвы Фебу. Корова шла, пока не перешла мелкий канал Кефиса и не вышла на равнину Панопе. Здесь она смирно остановилась и, подняв свою широкую морду к небу, наполнила воздух мычанием. Кадм принес благодарения и, склонившись вниз, поцеловал чужую землю; потом, подняв глаза, приветствовал окружающие горы.

Желая принести жертву Юпитеру, он послал своих слуг поискать чистую воду для возлияния. Недалеко стояла старая роща, которая никогда не осквернялась топором, а в центре нее была пещера, покрытая густыми зарослями кустов; ее крыша образовывала низкую арку, из-под которой вырывался источник чистейшей воды. В пещере скрывался ужасный змей с хохолком на голове и чешуей, сверкающей, словно золото. Его глаза горели, как огонь, его тело было раздуто от яда, его тройной язык дрожал и показывал тройной ряд зубов. Как только тирийцы погрузили свои кувшины в источник, и раздался плеск воды, сверкающий змей поднял свою голову из пещеры и издал ужасный свист. Сосуды выпали из их рук, кровь отхлынула от лица, они задрожали всем телом. Змей, извивая свое чешуйчатое тело в огромное кольцо, поднял голову так, что возвысился над вершинами самых высоких деревьев и, пока тирийцы от страха не могли ни бороться, ни убежать, погубил одних своими клыками, других – в складках тела, третьих – ядовитым дыханием.

Кадм, прождав возвращения своих людей до полудня, пошел на их поиски. Он был покрыт шкурой льва, и кроме копья, нес в руке меч, а в груди – бесстрашное сердце, более надежное, чем все остальное оружие. Когда он вошел в лес и увидел безжизненные тела своих людей и чудовище с окровавленной пастью, то воскликнул:

– О, верные друзья, я отомщу за вас или разделю вашу смерть.

Сказав так, он поднял огромный камень и со всей силой бросил его в змея. Такой камень мог бы сотрясти стену крепости, но не произвел впечатления на чудовище. Затем Кадм бросил копье, которое имело больший успех, поскольку пробило чешую змея и вонзилось в его тело. Озверев от боли, чудовище повернуло свою голову назад, чтобы увидеть рану, и попыталось вытащить оружие ртом, но сломало его, оставив железное острие в своей плоти. Его шея разбухла от ярости, кровавая пена выступила из пасти, и дыхание его ноздрей отравило воздух вокруг. Теперь он сплелся в кольцо, а потом простерся на земле, как ствол упавшего дерева. Когда он двинулся вперед, Кадм отступил перед ним, держа свое копье напротив открытой пасти чудовища. Змей схватил оружие и попытался откусить его железный наконечник. Наконец, Кадм, поймав момент, ударил копьем и так проколол его бок. От веса змея наклонилось дерево, когда он бился в смертельной агонии.

Пока Кадм стоял над поверженным врагом, созерцая его огромные размеры, он услышал голос (откуда, он не знал, но слышал его ясно), приказывающий ему собрать зубы дракона и посеять их в землю. Он послушался. Сделал борозду в земле и посадил зубы, из которых суждено было получить урожай людей. Как только он сделал это, почва начала двигаться, и над поверхностью появились копчики копий. Потом поднялись шлемы с раскачивающимися перьями, а затем – плечи, и груди, и тела вооруженных людей, и в свое время взошел урожай вооруженных воинов. Кадм, встревоженный, приготовился к схватке с новым врагом, но один из них сказал ему:

– Не вмешивайся в нашу войну.

Затем тот, кто это сказал, пронзил одного из своих появившихся из земли братьев мечом, и сам пал, пронзенный стрелой третьего. Последний пал жертвой четвертого, и подобным образом вся толпа поступала друг с другом до тех пор, пока все не пали от взаимных ран, за исключением пяти выживших. Один из них отбросил оружие и сказал: «Братья, давайте жить в мире!» Эти пятеро присоединились к Кадму в строительстве города, которому они дали название Фивы.