Том Райт - Иисус. Надежда постмодернистского мира

Позволю себе небольшое автобиографическое отступление. Несмотря на то что вот рке много лет я довольно ясно вижу свое призвание, мне нередко приходилось принимать на первый взгляд сомнительные решения. Я живу в мире, который, со времен Просвещения, прилагает все усилия для отделения Церкви от образовательной сферы. По моему глубочайшему убеждению, это несправедливо в отношении обеих сторон. Всю свою сознательную жизнь я стараюсь находиться одновременно в двух противоборствующих лагерях, зачастую наталкиваясь на непонимание обоих. Я живу в мире, где искренне верующие христиане встречают попытки серьезного исторического анализа Нового Завета подозрением, а иногда и полным неприятием, в то же время с радостно приветствуя всякие выражения исторической небрежности. Я уверен, что это может иметь разрушительные последствия для благочестия, и стараюсь делать все возможное, чтобы в проповеди и молитве оставаться ученым, а в своих исторических исследованиях хранить верность евангелию. В результате мои ученые коллеги окрестили меня фундаменталистом, а собратья по вере — беспринципным псевдо–либералом, и ирония всего происходящего нисколько не облегчает боли.

Рассказывав вам об этом, я не ищу сочувствия, поскольку именно в молитве на одной из таких «линий разлома», в моем собственном Гефсиманском саду (где я переживал моменты мучительного отчаяния), я познал утешение от присутствия живого Мессии. Я сгонял, что боролся не с кем иным, как с ангелом Господним. Он оставил меня «хромым на бедро», но при этом открыл глаза на мое истинное призвание, которое заключается вовсе не в сокращении дуалистической пропасти между наследием эпохи Просвещения и печальной реальности эпохи постмодернизма. Я вижу свое предназначение в молитве за раны этого мира и уверен, что благодаря ей, моя профессиональная деятельность станет еще продуктивнее, а моя церковь откроет для себя новые направления роста на гораздо более глубоком уровне, чем можно было бы ожидать от попыток практического решения проблемы. Следствием этого, я надеюсь, будет еще более успешный труд на ниве миротворчества. Трудные времена всегда оказывались для меня самыми плодотворными. Мы, британцы, не любим говорить о себе на людях, и мне не хотелось бы выставлять себя в качестве примера. Но, возможно, мой опыт найдет отклик в сердцах читателей этих слов и ободрит тех, для кого переживания Гефсиманского сада до сих пор оставались явлением неизвестным, и потому — непонятным. «Как послал Меня Отец, — сказал Иисус, — так и Я посылаю вас; примите Духа Святого; прощайте и оставляйте грехов. Нам необходимо больше размышлять над значением этих слов и учиться жить в соответствии с их смыслом.

Сохраняя верность своему призванию, мы, в свою очередь, становимся для мира тем же, чем Иисус был для Израиля. Но самым пугающим и неожиданным (по крайней мере, для многих протестантов) результатом этого является следующее: наше присутствие для мира означает то же, что означало присутствие Яхве для Израиля и всей Вселенной. Так происходит со всеми, в ком живет и действует Святой Дух Божий. Мы с вами призваны явить миру истинную человечность. Но помочь нам в этом, возродить в нас Божий образ может лишь сам Бог, обитающий в нас. В одной своей знаменитой лекции Клайв Льюис сказал, что за исключением самой Евхаристии, у нас нет ничего более святого, чем наши ближние, христиане, ибо в каналом из них живет сам Христос.

Мы редко задумываемся об этом и, в результате, чрезвычайно обедняем самих себя. Всякому, кто хотя бы вскользь начинает говорить об этом, спешим напомнить о собственном несовершенстве, слабости и непостоянстве, об ошибках, грехах и страхах. Разумеется, все это правда. Но прочитайте еще раз слова Павла или Иоанна разве не мы с вами те самые хрупкие сосуды, наполненные славой, разве не мы — израненные целители? Пусть Бог простит нас за то, что мы позволили идеям Просвещения дать определение истинной человеческой сущности. Ведь мы вообразили, будто настоящий человек всегда и во всем преуспевает, знает правильные ответы на все вопросы, никогда не делает ошибок и держит в своих руках весь мир. Но живой Бог явил свою славу в Иисусе Христе, который, умирая на кресте, взывал к оставившему его Отцу. Изливая в молитве свою боль, следуя за Христом и преображая окружающий мир, мы не только открываем для себя понятие истинной человеческой сущности, но и познаем смысл, который Православная церковь вкладывает в слово — да, да — обожествление». В конечном итоге, не верующий в это отвергает Духа Святого. Если подобное заявление кажется вам излишне самоуверенным, представьте себе всю самонадеянность попытки воздействовать на мир без помощи Божьего Духа, живущего внутри пас, наставляющего и придающего нам силы. Осознав, что сущность истинного божества открывается не в стремлении к величию, как учили просветители, а в любви и самопожертвовании, поклоняясь откровению Божьему в Иисусе и становясь все более ясным отражением образа Божьего, вы увидите неразрывную связь между смирением Бога и возвышенным благородством настоящего человека.

Наряду со всем этим мы призваны к истинному познанию. Вопрос этот — о способах познания, о понятии «знания» как такового и т. п. — постоянно витал в воздухе на конференции, давшей начало этой книге, иногда становясь главной темой многочисленных бесед. Он особенно актуален для нас, преподавателей, ведь знания — это наше «орудие производства». Нам необходимо позволить евангелию пересмотреть само понятие знания и дать ему новое определение. Каждый христианин, независимо от области своей деятельности, призван к познанию Бога, самого себя, своих ближних и окружающего мира. В чем же это должно выражаться?

Здесь нельзя обойти стороной возникшую сравнительно недавно критику в сторону теории познания, получившей распространение в эпоху Просвещения. Объективный подход, столь высоко превозносимый просветителями («Мы смотрим на вещи честно и ничего не приукрашиваем») и в самом деле очень часто служил прикрытием для тех, кто стремился заполучить политическую власть и контроль над обществом. Однако в конечном итоге познание Бога, ближних и окружающего мира является частью общечеловеческого призвания, впервые прозвучавшего в книге Бытия и утвержденного во Христе. Павел говорил (Кол. 3, 10) об «обновлении в издании по образу Создавшего». Такого рода познание не имеет ничего общего с простыми догадками, которые могут в любой момент рассыпаться на бессмысленные, противоречащие друг другу элементы.

Современные представления о познании отдают предпочтение такому, которое претендует на некую объективную научность (бесчувственная эпистемология пробирки, если можно так выразиться). Всякое отступление расценивается как шаг в сторону неизвестности, неопределенности и субъективизма. Именно поэтому, слыша мои рассуждения об Иисусе, подобные изложенным в этой книге, люди часто спрашивают меня, действительно ли я полагаю, будто Иисус не узнал», что он Бог? Я отвечаю им; «Если вы вкладываете в понятие знание» тот же смысл, что и просветители, то нет, не знал». Уверенность Иисуса в своем призвании была несравненно богаче и глубже. Мы, христиане, не имеем нрава довольствоваться эпистемологией, навязанной нам одной философской школой, которая, к тому же, возникла в прямой противовес христианству. Следовать за распятым и воскресшим Мессией означает, помимо всего прочего, познавать истину в соответствии с тем, что мы знаем о нем самом, и, что еще более важно, в соответствии с тем, что он знает о нас. По моему убеждению, с библейской точки зрения нам следует, подобно великому философу Бернарду Лонергану, избрать в качестве метода познания любовь, а затем уже двигаться от Божьей любви — величайшей из существующих форм знания — «вниз» к себе самим.

Но что такое любовь? У Имело она побуждает человека увидеть различия между ним самим и тем, кого он любит. В противном случае это была бы не любовь, а вожделение. И в то же время, возлюбив, мы не можем оставаться бесстрастными наблюдателями, подсматривать в скважину объективистской эпистемологии. Всем своим существом мы будем проникать в жизнь предмета нашей любви – будь он одушевленный, неодушевленный или же сам Бог. Иными словами, полное погружение в процесс познания не означает отсутствие объекта такового, И, напротив, изучение реальности, существующей за пределами моего создания, не делает меня бесстрастным наблюдателем. Я убежден, что мы, христиане, живущие в постмодернистском мире, можем и должны дать определение человеческому познанию, которое можно было бы применить к музыке и математике, биологии и истории, богословию и химии. Мы призваны поведать миру, который придет на смену постмодернизму, о так называемого эпистемологии любви.

Именно это дает нам замечательную возможность уже сейчас с радостью приступить к серьезному миссионерскому служению в мире, грядущем на смену современному. Мы живем во времена культурного кризиса. В настоящий момент я не знаю никого, кто был бы способен указать миру на способ выбраться из трясины постмодернизма. Некоторые люди до сих пор прячутся за закрытыми ставнями, пытаясь навсегда остаться в премодернистском мире. Другие всеми силами стараются удержать уходящую эпоху модернизма. Многие не предпочитают питаться отбросами постмодернизма. Но есть лучший выход из положения.