Джон Стотт - Джон Р.У. Стотт Великий Спорщик

А теперь Он говорит церкви: «Как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас» (Ин. 20:21; ср.: 17:18). Миссия церкви отражает в себе миссию Сына, и обе они выражают характер Отца. В чем он заключается? Бог — это не только Судия, но и Спаситель. Он не раздает заслуженные награды, но наделяет нас милостью. Он — Пастырь заблудших овец, Врачеватель больных душ, Отец, обладающий бесконечным терпением. Теперь Он посылает нас в мир, как послал когда–то Христа — не для того, чтобы мы в страхе убегали и прятались, а для того, чтобы войти в страдания отчаявшегося человечества, прочувствовать и понять людские сомнения, трудности и печали, стать источниками Божьей любви, будучи одновременно и свидетелями и служителями, нести людям все облегчение, какое только возможно, и Благую Весть о спасении через смерть

Христа и Его воскресение. Вот в чем заключается наша обязанность. Подлинным христианство будет лишь тогда, когда самоотверженно вмешается в жизнь мира; всякий уход в сторону — это фарисейство. «Как Господь наш принял нашу плоть, так Он призывает Свою церковь принять на себя безбожный мир». Иначе мы не сможем «всерьез относиться к Воплощению»[134].

Этот вывод подводит нас к одному из величайших парадоксов христианской жизни. Бог призывает всю церковь (и каждого ее члена) одновременно и участвовать в жизни мира, и отделиться от него, и «быть в мире», и быть «святыми». Он не хочет, чтобы мы жили в мире, оставив святость, или были святыми, оставив при этом мир. Мы призваны быть «святыми в мире»: воистину посвятить себя Господу, являя Его жизнь и святость в мире — в том мире, который Он сотворил и для искупления которого послал Своего Сына.

Только Божья сила может избавить нас от осуждения и зависти «старшего брата», отложного фарисейского страха оскверниться от общения с миром и от отстраненности, от нежелания вмешиваться. Вместо всего этого нам необходимо Христово сострадание. И пусть фарисеи современных церквей недовольно ропщут, если им так хочется; главное, чтобы при этом они могли сказать о нас с вами (как их предки говорили о нашем Господе): «Этот человек принимает грешников и ест с ними».

Скрытые мотивы играют большую роль в нашем ежедневном поведении. Важно знать не только, что именно делает тот или иной человек, но и почему он это делает. Современная психология старается познать основные человеческие мотивы. Промышленность и торговля изучают человеческую мотивацию для своих целей, прежде всего, для того, чтобы привлечь к себе хороших работников, а затем побудить их трудиться на совесть.

Конечно, ни один человек не узнает себя как следует до тех пор, пока не спросит сам себя о своих стремлениях. Что является главной движущей силой его жизни? Что преобладает и управляет им?

По большому счету, существуют только два основных жизненных стремления, к которым можно свести все остальные. Одно из них — это желание нашей собственной славы, а второе — славы Божьей. Четвертый евангелист описал их как непримиримые противоположности и таким образом раскрыл сущность фундаментального разногласия Христа с фарисеями, ибо они «возлюбили больше славу человеческую, — писал он, — нежели славу Божию» (Ин. 12:43).

Но что же такое «слава Божия», которую мы должны «возлюбить», всеми силами стремясь к ней? Само выражение по–гречески звучит несколько двусмысленно. Буквально оно читается, как «слава Бога». Вообще, подобные словосочетания, где одно из слов стоит в родительном падеже, можно понимать по–разному: не всегда понятно, где здесь подлежащее, а где дополнение. Возьмем сходную по структуре греческую фразу: «хвала Бога». Если слово, стоящее в родительном падеже, является подлежащим, то становится ясно, что Бог здесь главный и именно Он кого–то хвалит. Если же, с другой стороны, в родительном падеже стоит дополнение, то подразумевается, что Бог является объектом нашей хвалы (мы хвалим Бога). То же самое и с нашим выражением: «слава Бога». Если слово в родительном падеже рассматривать как подлежащее, то здесь имеется в виду слава, исходящая от Бога; если же рассматривать его как дополнение, то речь идет о славе, которую мы воздаем Богу. Некоторые переводы Библии предпочитают первый вариант и передают процитированный нами стих (Ин. 12:43) следующим образом: «они возлюбили больше славу человеческую, нежели славу от Бога». И лингвистически, и контекстуально это, несомненно, правильно. Тем не менее, можно утверждать, что этой фразе намеренно была придана некоторая двусмысленность и что Иоанн хотел выразить сразу оба ее значения. Конечно же, фарисеи были виновны в обоих грехах. Они желали, чтобы похвала и слава была воздаваема человекам, а не Богу, и хотели получать эту похвалу и славу от человеков, а не от Бога. В этом — вся вершина (и глубина) фарисейского безумия. Ибо все Писание учит, что Бог (а не человек) должен быть источником славы и Ему же должно воздавать всю славу и честь. Только Он один по праву может наделять других славой и принимать ее как должное. Нам нужно рассмотреть эту двойную истину и увидеть, насколько далеки были от нее фарисеи.

Возлюбить славу Божию больше, нежели славу человеческую, значит стремиться воздать славу Ему, а не людям. Это значит желать того, чтобы все люди чтили Бога (а не нас с вами и не кого–то еще), желать, чтобы и мы, и все остальные воздавали Ему всю славу, которой Он достоин. Это значит исполнять все чаяния, выраженные в Молитве Господней («Отче наш!»), ревностно относиться к тому, чтобы святилось имя Господне, чтобы пришло Божье Царство, чтобы исполнилась Божья воля.

Будучи человеком, Иисус Христос буквально дышал этими желаниями. «Я не ищу Моей славы», — говорил Он. И снова: «Говорящий сам от себя ищет славы себе; а Кто ищет славы Пославшему Его, Тот истинен, и нет неправды в Нем» (Ин. 8:50; 7:18). «Отче, — молился Он, — прославь имя Твое!» В этом была высшая цель Его жизни и служения, и в конце жизни Он смог сказать: «Я прославил Тебя на земле» (Ин. 12:28; 17:4).

В этом же самом стремлении заключался, пожалуй, самый главный секрет силы протестантской Реформации. Одним из самых существенных различий между религией, бывшей до Реформации, и религией Реформации было то, что первая во многих отношениях была направлена на людей, а для приверженцев Реформации в центре всего стоял Бог. Что касается авторитетов, они отвергали человеческие предания, потому что верили в то, что высшим и достаточным авторитетом является Божье запечатленное Слово. Что касается спасения, они отрицали необходимость человеческих заслуг, ибо верили, что дело спасения было раз и навсегда совершено Христом. Вот почему они так выделяли учение об оправдании только по благодати и только верой. Кранмер писал об этом в своем наставлении «О спасении человечества только Христом, Спасителем нашим, от греха и вечной смерти» так: «Сие учение возвещает и являет истинную славу Христову и повергает наземь суетную славу человеческую»[135]. Как раз поэтому сторонники Реформации отвергли и мессу. Само понятие мессы, которая, в каком–то смысле, являла собой жертву Христа, было для них бесконечно ненавистным, потому что в ней они видели поругание славы единственной и совершенной жертвы Христовой. Николас Ридди сказал, что подобные действия были «великим и нестерпимым бесчестием для Христа, нашего Спасителя». Кранмер употребил еще более сильные выражения и назвал мессу «величайшим богохульством и оскорблением, которое только можно нанести Христу»[136]. Причины всех этих реформаторских протестов были четкими и ясными. Подчеркивая, что авторитетом церкви должно быть только Писание (sola scriptura), а спасение грешникам несут только благодать и только вера (sola gratia и sola fides), они стремились к тому, чтобы слава воздавалась лишь одному Богу — soli Deo gloria!

Наверное, ни о ком из вождей Реформации нельзя сказать всего этого в большей степени, нежели о самом Жане Кальвине. Все его богословие было построено вокруг Божьего всевластия и Божьей славы. Вот как один из биографов Кальвина завершает рассказ о его жизни: «Кальвин скончался 27 мая 1564 года на закате солнца. Его похоронили очень просто, на кладбище в Пленпале. На его могиле нет надгробия. Так без славы умер человек, всю свою жизнь провозглашавший, что вся слава должна принадлежать только Богу»[137].

В этом благочестивом стремлении сторонники Реформации отвернулись от фарисейства. Ибо фарисеи были одержимы тщеславием. Они не заботились о том, чтобы воздать славу Богу; им самим хотелось славы. Они «возлюбили больше славу человеческую» [то есть свою собственную], нежели славу Божию». Позднее мы увидим, как это обеднило и испортило их собственную жизнь. Сейчас же надо приостановиться и посмотреть, сколько фарисейства гнездится даже в христианских сердцах. Вообще, в нашей греховной натуре столько гордыни, что даже в самые священные минуты мы вдруг обнаруживаем, что нами движет не столько стремление к Божьей славе, сколько личное тщеславие. Примеры нетрудно найти в нашем поклонении, благовестии и служении.