Области человеческого бессознательного: Данные исследований ЛСД - Гроф Станислав

Одна из терапевтических комнат в Пражском научно-исследовательском институте психиатрии ко времени ее использования в качестве помещения для ЛСД-терапии была оборудована односторонним полупрозрачным зеркалом. Перед началом одного из сеансов в наше отделение проникли двое нетерпеливых и не очень деликатных студентов-психологов. Когда я проводил сеанс с Армидой — молодой девушкой с пограничной симптоматологией психоза, они без моего разрешения и без согласия пациентки решили понаблюдать за происходящим через односторонний экран. Не подозревая о том, что правильное его использование требует затемнения в комнате наблюдателей, они оставили свет, открыв обратную часть зеркала. В результате их образы, похожие на привидения, возникли на экране в терапевтической комнате. Армида, увидев их, отреагировала вспышкой паники и страшной ярости. Более часа она визжала, билась и каталась по полу. В течение всего этого времени я не имел с ней никакого контакта. Лишь после того как девушка успокоилась, она смогла объяснить, что же произошло. Когда она взглянула на экран, все окружающее внезапно превратилось в пугающий лес. Похожие на привидения фигуры студентов трансформировались в двух агрессивно настроенных молодых людей, по вине которых в возрасте семнадцати лет она пережила тяжело травмировавшее ее событие. В момент крайнего возбуждения и неспособности к коммуникации, она оказалась полностью втянутой в повторное проживание этого случая. Согласно ее описанию, эти два негодяя воспользовались ее наивностью, заманили в лес и изнасиловали ее, несмотря на отчаянное сопротивление. В результате этого случая Армида заразилась гонореей, которая приобрела хронический характер и доставила ей множество неприятных гинекологических хлопот. Биологические и эмоциональные последствия этого случая вошли в число проблем ее сексуальной жизни.

Важность терапевтического отношения как основного определяющего фактора содержания ЛСД-сеанса можно убедительно продемонстрировать на примере первого сеанса Шарлотты, двадцатитрехлетней медицинской сестры. За несколько лет до ЛСД-терапии она была помещена в закрытое отделение государственной психиатрической лечебницы в состоянии ступора, с диагнозом шизофрения. После выписки она в течение нескольких лет проходила систематический курс психотерапии, что предшествовало ее первому ЛСД-переживанию. На протяжении этого времени она последовательно проявляла симптомы невроза навязчивости и конверсию, а также тревожную истерию. Важным фактом ее биографии были холодные взаимоотношения в семье без понимания ее потребностей и буквально полное отсутствие эмоциональной поддержки со стороны ее родителей. Атмосфера в доме определялась непомерными религиозными требованиями и была особенно нетерпимой по отношению к сексуальным проявлениям любого рода. Шарлотта находилась в полной изоляции, и терапевт был ее единственной эмоциональной опорой. Во время сеанса у пациентки весьма резко проявился эффект переноса, и ее захватила идея сломать искусственные и профессиональные рамки терапевтического отношения, изменить их на эротические и включить в свою жизнь. Эта проблема серьезно повлияла на содержание и характер ее первого ЛСД-сеанса.

В начале сеанса Шарлотта осознала силу своей эмоциональной привязанности к терапевту и спросила, интересуется он ею только как пациенткой или же имеют место и «реальные, человеческие интересы». Она не выносила мысли о том, что у него были и другие пациентки и что он не всецело принадлежит ей. Сам же факт пребывания ее в роли испытуемой казался вполне приемлемым. Неожиданно она взглянула на свое тело и с особой улыбкой бросила замечание: «У меня такое чувство, будто на мне ничего нет… я имею в виду, во мне ничего нет; по крайней мере того, чем вы могли бы заинтересоваться. Я ничего для вас не значу». Некоторое время спустя тенденция, проявившаяся во фрейдовской языковой оговорке, полностью вскрылась. Шарлотта видела себя прекрасной обнаженной моделью, а терапевт превратился в легкомысленного художника, представителя богемы. Терапевтическая комната стала уютной мастерской на Монмартре. В этот момент все казалось прекрасным, и Шарлотта чувствовала себя совершенно счастливой. Эта короткая романтическая интерлюдия была грубо прервана видением чертей и адского пламени на стенах. Когда Шарлотта взглянула на терапевта, она вообразила, что у него вырастает язык, а лицо темнеет. Тогда она начала воспринимать его как дьявола с ужасными глазами и маленькими рожками на лбу.

Позднее Шарлотта во время галлюцинации увидела восхитительно красивую женщину в черной маске, которая олицетворяла собой ее желание быть привлекательной, неотразимой и недоступной одновременно, так чтобы ни один мужчина не мог ей противостоять. Когда она бросила на терапевта дразнящий взгляд и он не ответил на ее пламенный призыв, она увидела стену, с которой на нее смотрели лица тупиц. Чтобы быть уверенной, что ее поняли на этот раз, она извинилась за свои видения, подчеркивая, что они были непроизвольными и не должны рассматриваться лично. Далее вся комната наполнилась различными эмблемами и родовыми гербами аристократов, составленными из разнообразный любовных символов — таких, как целующиеся голубки, сердца, обнимающиеся пары и слившиеся воедино стилизованные мужские и женские гениталии.

Спустя еще некоторое время Шарлотта визуализировала различные образы персонифицированных сов в очках, сидящих в лаборатории, затянутой паутиной и наполненной древними фолиантами в кожаных переплетах. Они выглядели смешными и абсурдными, подобно карикатуре на ученых. Когда она взглянула на терапевта, то не могла удержаться от смеха, так как он тоже трансформировался в одну из этих «ученых» птиц. Видение этого птичьего двора длилось недолго. Вскоре терапевтическая превратилась в космическую лабораторию, где все представлялось холодным и искусственным. В этой сцене преобладали поверхности из металла и пластика и длинные кабели[30]. Терапевт оказался облаченным в защитный скафандр космонавта, «предохраняющий от любых изменений температуры и внешних влияний». В следующей сцене терапевт трансформировался в носатого детектива с трубкой, похожего на Шерлока Холмса. Комната была наполнена табачным дымом. Шарлотта заметила, что скоро нельзя будет ничего увидеть, и радовалась такой перспективе. Не встретив ни какого отклика, она увидела бестолково глядящих на нее ослов с большими ушами. Она вновь подчеркнула, что не вызывала этих видений преднамеренно и что за них не перед кем извиняться. Последней трансформацией терапевта в этом сеансе стало его превращение в провинциального цирюльника, одетого в грязный белый халат.

Все вышеупомянутые феномены связаны с проблемой переноса у пациентки и имеют ярко выраженный двойственный характер. Ощущение Шарлотты, будто на ней ничего нет, — это, в целом, ее желание превратить терапевтическую ситуацию в эротическую и в то же время ее озабоченность тем, что она недостаточно привлекательна чтобы заинтересовать своего терапевта. Следующая сцена — желаемая эротизация. Вместо терапевта и его пациентки появляется уютная мастерская с художником и обнаженной моделью. Картины сексуализированных гербов — еще одна вариация той же темы. Сцены с дьяволом имеют сложный амбивалентный смысл. В связи со строгим религиозным воспитанием Шарлотты они символизируют наказание за запретные желания. С другой стороны, в них выражается развитие инстинктивных тенденций сексуальной и агрессивной природы (дьявол как соблазнитель). Видение сов — ироническая реакция на поведение терапевта, не ответившего на ее скрытые маневры по соблазнению и поддерживавшего все время объективную, «научную», позицию. Согласно ассоциациям Шарлотты, переживание, включающее космическую лабораторию, отражает ее восприятие холодности и неприступности терапевта и некое подобие тех защитных приемов, которые он использовал против ее кокетства. Полет астронавта к звездам символизирует фантазии Шарлотты относительно будущей научной карьеры ее врача. Многие из видений сеанса выражают также недовольство Шарлотты, иронию и критику непонимания ее желаний со стороны терапевта. Это включает видение ослов, сов и длинных кабелей в лаборатории. Трансформация терапевта в цирюльника представляет собой еще одну атаку на него и бросает вызов «белому халату» — общему символу медицинской профессии. Детальное обсуждение сеанса и тщательная его проработка оказались весьма полезными в идентификации и разрешении проблем переноса, отчетливо в нем проявившихся.