Киприан Керн - Литургика

Дому Твоему подобает святыня. Господи, в долготу дний.”

В будние дни:

“К Тебе возведох очи мои. Живущему на небеси. Се яко очи раб в руку господий своих, яко очи рабыни в руку госпожи своей: тако очи наши ко Господу Богу нашему. дондеже ущедрит ны.”

“Помилуй нас. Господи, помилуй нас, яко по многу ис-полнихомся уничтожения. Наипаче наполнися душа наша поношения гобзующих, и уничтожения гордых.”

На Успение Пресвятой Богородицы:

“Воскресни, Господи, в покой Твой, Ты и кивот святыни Твоея.”

“Клятся Господь Давиду истиною, и не отвержетсяея.”

“Стиховные” стихиры поются не только на вечерне, но также и на повседневной утрене, и в таком случае они имеют стихи:

“Исполнихомся заутра милости Твоея, Господи, возра-довахомся и возвеселихомся: во вся дни наша возвесе-лихомся. За дни, в няже смирил ны еси, лета в няже видехом злая, и призри на рабы Твоя, и на дела Твоя, и настави сыны их.”

“И буди светлость Господа Бога нашего на нас, и дела рук наших исправи на нас, и дело рук наших исправи.”

На вечерне стиховные стихиры торжественнее и значительнее по своему содержанию, чем стихиры на “Господи воззвах.” Также и на праздники, в частности, на Пасху, на Рождество и др. Происхождение “стиховен” достаточно древнее. В синайской утрене VII века уже имеется одна стиховна, называемая там “Тропарь на Свете Тихий или на Сподоби Господи.” “Стиховнами” они названы в уставах IX в. и встречаются уже в том же числе, что и в наше время. Воскресные стиховны, называемые “стихирами по алфавиту,” напоминают первую главу трех стихир на “Господи воззвах.” Приписываются они св. Иоанну Дамаскину. как о том свидетельствуют уставы студийские в южно-итальянской редакции и типики грузинские. Некоторые греческие иерусалимские уставы их именуют “восточные по алфавиту”.

4. Хвалитные стихиры

— είς τούς άίνους, названные по имени “хвалитных псалмов” (148, 148, 150). Эти псалмы призывают всю тварь к торжественному прославлению Господа, почему и приуроченные к ним стихиры по содержанию торжественны и полны славословия. В архитектонике нашего суточного круга это особенно заметно и показательно. Вечерня начинается с покаянно-скорбных стихир на “Господи воззвах”; несколько более величественны стихиры “стиховные,” однако, все это в тонах ветхозаветных, преобразовательных, как и соответствует вечернему богослужению. Утреня, начинающаяся тринитарной доксологией “Слава Святей, Единосущной…” и по существу уже более близкая к новозаветному благовестию, нарастает в своем настроении через весь канон и чтения, и к моменту хвалитных достигает своего апогея. Это — самая торжественная часть утрени.

Это заключительная часть утренней синагогальной молитвы (Скабалланович). С древнейших времен она входила в состав христианского утреннего богослужения, чему доказательством служит их наличие и в римо-католической утрени в виде laudes и у всех восточных диссидентов: коптов, армян, несториан, иаковитов. В утреннем богослужении VII века эти стихиры уже присутствуют под именем “тропарей.” Позднейшие типики, как Константинопольский Студийский, так и Савваитский Иерусалимский их содержат. Воскресные стихиры предписаны даже в увеличенном числе — восемь.

Как особенно торжественные, эти стихиры имеют свой нарочитый “славник” в воскресные дни и свое всегда одно и то же “и ныне” — “Преблагословенна еси….” “Славник” носит особое наименование “евангельской” стихиры, так как подобно эксапостиларию (о чем ниже), он пересказывает содержание утреннего воскресного Евангелия. Автором их считают императора Льва VI Мудрого (886–911). Если почему-либо при сочетании праздника, имеющего свой “славник,” евангельская стихира уступает ему место, то все же она не отпускается совсем. Ее положено исполнить в конце утрени, перед оглашением преп. Феодора Студита.

Канон.

Канон — наиболее поздний облик византийского песнетворчества, в настоящем своем объеме и формах закончившийся в VIII–IX вв. Это сложная цепь разных ветхозаветных гимнов, переплетенных с христианскими песнопениями. Этот тип гимнографического творчества полюбился византийским писателям; первые попытки составления канонов легко нашли себе подражателей, и очень быстро каноны заняли в богослужебном обиходе первенствующее место, совершенно вытеснив из употребления кондаки. Трудно сказать, в чем секрет такого успеха. Нельзя, однако, не признать, что в большом числе случаев позднейшие подражания первым образцам оставляют желать многое; необходимость придерживаться одной определенной формы и мерки зачастую придают отдельным тропарям и даже песням канона характер малосодержательных похвал данного лица или события. С вопросом о канонах встает ряд параллельных тем, разрешение которых важно для литургиста: это связь канонов с библейскими песнями, история канонов, состав канона; кроме того, весьма поучительна история научной разработки канонов и в связи с этим — история греческой гимнографии вообще.

а) Библейские песни, о которых было сказано выше довольно кратко, представляют собою обоснование канонов. Надлежит ознакомиться с их содержанием и с взаимной связью между этими песнями и песнями наших канонов. Всего в Библии записано 12 песен, но песни Деворы (Суд. V гл.) и Езекии (Ис. 28:11–20) не вошли никак в богослужение наше и, таким образом, десять песней составляют фон нашего канона. При этом некоторые песни соединились в одну, а некоторые, наоборот, разделились. Схематически это выглядит так:

Песнь Моисеева (Исх. 15:1-19) дала 1 п. канона

(Вт. 32:1-43)

Анны (I Цар. 2:1-11)

Аввакума (Авв. 3:1-19)

Исаии (Ис. 26:9-19)

Ионы (Ион. 2:3-10)

3-х отроков составила две песни канона, а именно (Дан. 3: 26–56) дала 7 п. канона, а (Дан. 3:67–88)

Богородицы (Лк. 1:46–55) не создала отдельной песни канона, вошла неизменной частью и целиком во все почти дни года, как т. наз. “Честнейшая,” стоя щая между 8-ой и 9-ой п. канона.

Захарии (Лк. 1:68–79) дала 9 п. канона.

Скабалланович замечает: “Песни расположены в каноне приблизительно в хронологическом порядке; только песнь Аввакума переставлена с песнью Ионы, может быть, чтобы для 6-ой песни канона, как заключительной в отделе, взять более трогательную библейскую песнь. При этом нельзя не заметить, что песни радостные заняли нечетные места, а скорбные — четные (ср. Шестопсалмие), исключая песни 7 и 8, где для этого принципа пришлось бы конец песни поставить раньше начала…”

Обличительная песнь Моисея из Второзакония, по своему характеру составившая тему второй песни канона, приурочена только ко времени Великого Поста, так что в большую часть церковного года в каноне отсутствует вторая песнь.

Эти упомянутые девять библейских песен (или, точнее, восемь, так как песнь Богородицы стоит совсем особняком) дали темы авторам канонов для составления отдельных песен оного. Это совсем очевидно из содержания так наз. “ирмосов,” которые очень часто составлены из отдельных выражений данной библейской песни, или даже целиком ее воспроизводят. Как пример можно привести: “Помощник и покровитель бысть мне во спасение, сей мой Бог и прославлю Его, Бог Отца моего и вознесу Его, славно бо прославися,” или “Вонми небо и возглаголю….” Иногда эта связь — не буквальная, но все же идеологически вполне выдержанная, как например: “Водного зверя во утробе длани Иона крестовидно распростер, спасительную страсть проображаше яве…,” или “Образу златому на поле Деире…” и т. д. Но весьма часто никакой связи, ни буквальной, ни по содержанию в том или ином ирмосе не сохранится, как например, в таком случае, как наиболее частая в году катавасия: “Отверзу уста моя и наполнятся духа и слово отрыгну Царице Матери и явлюся светло торжествуя и воспою радуяся Тоя чудеса.” Или: “Царю царей, яковый от яковаго един слове происшедый….”

В идеале, который предстоит перед творцом канона, тема библейской песни должна быть выдержана не только в ирмосе данной песни, но и во всех ее тропарях, что, само собой понятно, невозможно. Кроме верности библейскому содержанию песни, автор ведь должен вложить в данную песнь канона и прославление святого сегодняшнего дня или празднуемого события. Иногда это делается мастерски, особливо, когда к тому есть прямая связь; чаще же приходится прибегать к натяжкам или игре слов, как например: Пелагея и πέλαγος — пучина; еще же чаще никакой связи идей найти невозможно, и никакая игра слов помочь не может автору, обязанному во что бы то ни стало вставить прославление какого-нибудь преподобного или иконы Божией Матери в рамки темы о переходе через Черное море или пребывании Ионы во чреве кита. Весьма часто поэтому авторы должны влагать в уста своих “героев” те или иные выражения данной библейской песни; в 8-ой песни поэтому очень многие мученики, преподобные, святители и благоверные цари неизменно “вопиют”: “Вся дела Господня Господа пойте и превозносите во вся веки.” Это указывается потому, что при писании кондаков Роман Сладкопевец или иные авторы, не будучи связаны никакой темой, кроме той, которая ими прославлялась, свободно развивали свои мысли, богословствовали, творчески провещавали о том или ином событии или лице. Они вышивали подчас смелые узоры, создавали свои образы, не боялись полетов своего поэтического дарования. Творец канона не может быть так свободен и всегда его язык и перо связаны этими девятью библейскими сюжетами: переходом через Черное море для 1-ой песни, обличением иудеев для 2-ой, пророком Аввакумом для 4-ой, Ионой для 6-ой и т. д. Понятно поэтому, что богословское и поэтическое качество канонов по сравнению с кондаками более слабо. Бесспорно, что плоды поэтических вдохновений Дамаскина, Косьмы, Андрея и Феофана для прославления великих Господских или Богородичных праздников находили свои прекрасные образы в некоторых песнях канона; но при подражании их учениками и последователями связь Ветхого Завета и церковно-исторического события улавливалась гораздо меньше и малоталантливее, и эти каноны, т. е. большинство их, в наших Минеях представляют собой натянутые сравнения, игру слов или часто просто риторические ухищрения. Да и нельзя просто требовать, чтобы на все дни церковного года для всех мучеников и преподобных, жития и подвиги которых так, в общем, мало отличаются одни от других, находились вечно новые обороты, образы и краски, обязательно к тому же связанные с этой именно библейской темой.