Брюс Мецгер - Канон Нового Завета Возникновение, развитие, значение

А вот имена японских ученых, занимавшихся разными аспектами проблемы новозаветного канона, — Ватанабе, Секине, Араи и Такемори. Последний опубликовал на английском языке обзор трудов, написанных [106]коллегами.

Перейдем к наиболее значительным трудам католических ученых. В прекрасно написанной книге аббата Жакье[107] представлено широкое историческое полотно; подробные данные расположены в соответствии с территориальным устройством ранней Церкви. Вдохновенный труд Лагранжа по ранней истории канона[108] нередко выражает частное мнение автора, оставаясь, однако, в общепринятых догматических границах[109]. Внушительнее по своим размерам труд Царба (Zarb) — о каноне Ветхого и Нового Заветов[110]. В диссертации Николаса Аппеля (N. Appel), выполненной в университете Падерборна, рассматривается вопрос о взаимоотношениях «канона и Церкви»[111]. Олиг (Ohlig), задавшись вопросом: «Из чего проистекает авторитет Библии?»[112], предлагает систематический анализ «богословских основ новозаветного канона в древней Церкви»[113]. Небольшая книга Шарансоля (Charensol) «Рождение Нового Завета»[114] обнимает историю развития канона до конца II века. Возвращаясь к теме своей диссертации, Аппель пишет книгу «Канон Нового Завета. Исторический процесс и свидетельство Духа»[115]. В чем–то с ней схожа по ориентации статья Роберта Меррея «Как Церковь определила канон Нового Завета?» (R. Murrey, «How did the Church determine the Canon of the New Testament?»)[116]. Читатели наверняка оценят насыщенную проблемами речь Р. Дж. Диллона (Dillon) в Американском католическом богословском обществе, озаглавленную «Евангельское единство в каноническом многообразии» («The Unity of the Gospel in the Variety of the Canon»)[117]. Сжатый, но полный анализ истории канона от начала до появления Мураториева фрагмента, выполненный Александром Зандом (A. Sand), вошел в капитальный «Учебник истории догматики» (Handbuch der Dogmengeschichte)[118]. Иоганн Бёмер (J. Beumer)[119] в сотрудничестве с Гельмутом Кестером (H. Koester) и другими провел тщательный анализ ранних свидетельств (до 200 г.) о писаниях Нового Завета; Алетти (J. — N. Aletti)[120] описывает историю формирования канона вплоть до конца IV века и рассматривает нормативную функцию канона в Церкви; Антон Цигенаус (А. Ziegenaus)[121] развивает мысль, согласно которой книги Нового Завета подчеркивают единство Церкви и никак не стимулируют плюрализма, хотя для составителей текста было неважно, един ли Новый Завет.

Ко второй половине XX века в Европе набирает силу интерес к определенным богословским аспектам канона. Вначале он выражался в новом взгляде на отношения между Писанием и Преданием в ранней Церкви. Доктор Эллен Флессеман ван Леер (Ε. F. van Leer) сделала обзор всего, что сказали об этом мужи апостольские и апологеты, а также Ириней и Тертуллиан[122]. Р. П. С. Хансон (R. Р. С. Hanson) продолжил эту работу, остановившись на трудах Оригена[123]. Кроме упомянутых в предыдущем абзаце монографий Аппеля и Охлига, важной в богословском отношении стала работа Дима, который пытался определить достоверность канона[124], и Франка, рассматривавшего «значение формирования канона». По Франку, «основания Св. Писания Нового Завета присутствуют в Дидахе (ок. 100 лет по P. X.)»[125].

Расхождения акцентов в разных книгах Нового Завета и даже в пределах одной и той же книги привлекали исследовательское внимание Эрнста Кеземана[126], Курта Аланда[127], Вольфганга Триллинга[128], Вилли Марксена[129], Джона Чарлотта[130] и других. Присутствие в книгах Нового Завета того, что стали называть «ранним католицизмом»[131] (в связи с чем встает еще и проблема оправдания[132]), побудило богословов, главным образом лютеранских, поискать «канон внутри канона»[133]. Крайняя форма применения Павлова принципа оправдания верой выражена Шульцем (Schulz)[134], который не требовал изъять «вторые» Послания Павла, Деяния и Соборные послания из состава Нового Завета, но считал, что надо противиться тому, чтобы тексты эти использовали в проповеди!

Напоследок отметим еще полдюжины недавно опубликованных работ по канону, где к предмету исследования применяются различные подходы. Особенно важна здесь магистерская диссертация фон Кампенхаузена[135] о развитии христианской Библии до времен Оригена. В рамках этого значимого, но короткого промежутка он сосредоточился на истории понятий «Писание» и «канон», приложив к своим рассуждениям обширную подборку документов о том, какую важную роль сыграли люди, определяющие Церковь того времени.

Следующей по степени важности стоит компиляция работ, написанных с 1941 по 1970 г. авторами, занимавшимися главным образом каноном внутри канона[136]. Ее составил Эрнст Кеземан. Два автора — католики[137]; среди протестантов больше экзегетов, чем богословов и историков Церкви, вместе взятых. Редактор живо разбирает и критикует каждый очерк, тщательно зондируя допущения и основные идеи экзегетов, выдвигая претензии экзегетического же характера.

В книге с подзаголовком «Экуменический подход» (An Ecumenical Approach[138]) протестантский историк Нового Завета и католический специалист по патристике соединили свои усилия, чтобы понять сложные проблемы, связанные с расширением канона. Уильям Р. Фармер (Farmer) придает слишком большую роль гонениям и мученичеству, считая, что именно они повлияли на развитие канона. Цистерцианец Денис М. Фаркашфальви (Farkasfalvy) сосредоточен на том, как понимал Ириней апостольство, столь важное для развития канона.

Особняком стоит попытка Антона Майера (Mayer) показать, как Павел, Лука и другие авторы Нового Завета подвергли цензуре и «депролетаризировали» подлинные изречения Иисуса и как потом их писания были канонизированы благодаря политической хитрости. Связывает он все это с проблемой социального неравенства, полагая, что в результате восторжествовали сексизм, антисемитизм и капитализм![139]

Бревард Чайлдс в книге «Введение в канон Нового Завета» (В. S. Childs, The New Testament as Canon: An Introduction)[140] (как и в более раннем труде о Ветхом Завете[141]) хочет поднять все текстологические и богословские вопросы, возникающие, когда Новый Завет в его нынешней канонической форме толкуют как Писание, имеющее верховный авторитет для Христианской церкви. Он считает, что процесс формирования канона начался в новозаветный период, а тексты постепенно обретали законченный вид. В послеапостольское время уже ничего существенного не происходило, поэтому автор его практически игнорирует. Поскольку он употребляет слово «канон» в трех явно различных значениях (фиксированное собрание книг; окончательная форма книги или группы книг; завершенность или авторитетность), читателя нередко ошеломляет применение термина «канонический» к самым разным словам. Получается что–то вроде мистификации[142].

Книга Гарри Гэмбла «Новозаветный канон, его возникновение и значение» (H. Y. Gamble, «The New Testament Canon, its Making and Meaning», Philadelphia, 1985) — краткая, но насыщенная. В ней содержится сжатый анализ исторических факторов формирования канона и богословских предпосылок, подвигнувших Церковь на решение определить свой канон.

В работе «Псевдонимы и канон» Дэвид Мид (D. G. Meade, Pseudonymity and Canon[143]) затрагивает напряжение между литературной критикой с ее историческими приоритетами, с одной стороны, и богословской проблематикой каноничности — с другой. Автор считает, что, как и для иудейской религиозной литературы, где авторство означает не буквальное происхождение, а принадлежность определенной традиции, так и в случае со «вторыми» Посланиями Павла и Петра в Новом Завете «открытие оригинальных текстов с псевдонимами или с анонимной редактурой нисколько не препятствовало бы признанию их каноническими. Приписывать новозаветный текст тому или иному автору в контексте проблемы канона означает возводить его к определенной авторской традиции»[144].

Еще одно издание, Джозеф Ф. Келли, «Откуда взялся Новый Завет?» (J. F. Kelly, «Why is There a New Testament?», Wilmington, 1986), предназначенное, по словам автора, для неспециалистов, рассказывает о том, как составлялись и передавались книги Нового Завета и как входили в канон.