Этьен Кассе - Туринская плащаница

Они достигли своего апогея в год 1119-й. Скромный дворянин Гуго де Пайен вместе с Готтфридом Сант-Омером и кучкой верных по­следователей отправляются в Иерусалим. Кем были эти люди — рыцарей шесть или семь, — не совсем понятно. Считается, что вместе с ними в Святую землю отправился Андре де Монбард (дядя Бернара Клервосского, к то­му времени святого). Далее называют имена Нивара де Монтдидье, Аршамбо де Сант-Амана, Жоффруа Бизола, Гюго Риго и двух монахов-цистерцианцев — Конрака и Гундемара.

Прибыв в Иерусалим, они предстали перед тамошними патриархами и в тот же день ока­зались признаны братством мирян. И опять происходит нечто чрезвычайно странное: Балдуин II, король Иерусалимский, освобождает для этой кучки так называемого братства часть своего дворца. Ничего удивительного в том, что их стали называть храмовниками, нет, потому что дворец Балдуина находился не где-нибудь, а на месте бывшего храма Соломона! Уорвик Зиппель писал по этому поводу: «Выбор имен­но этого места кажется чем-то иным, неже­ли обычным подарком короля Балдуина рыцарям-храмовникам. Ничего подобного ранее в истории не случалось».

Зачем тамплиерам Иерусалим? Что они так настойчиво ищут там? Возможно, некие сле­ды легендарного Грааля? Или магические ру­кописи восточных мудрецов? Все это вполне вероятно. Но...

Но следует понять еще одно: Иерусалим в эпоху Средневековья считался центром земно­го круга. Место, о котором идет речь, бывший храм Соломона, было центром этого центра. Король Иерусалимский, естественно, выбрал его своей резиденцией — но чтобы сдвинуть­ся с места ради группы невесть откуда взяв­шихся нищих рыцарей? И если уж это про­изошло — освободил король помещение, — то, несомненно, для этого должна была иметься какая-то очень веская причина. Потому что, после того как Балдуин II перебрался в ново- отстроенный дворец поблизости от башни царя Давида, ордену уже принадлежала вся терри­тория храма.

«До тех пор пока Иерусалим оставался хри­стианским, — пишет Моника Хауф, — это место было бесспорной резиденцией тамплиеров. Там избирали великого магистра, там он вместе со своим советом принимал решения, имевшие зна­чение для всей страны... Люди эпохи Средневе­ковья благоговели перед святостью этого места. В их глазах было только хорошо и правильно, что именно там располагался орден храмовников».

То есть данное обстоятельство приобретало экстремальную важность для людей, очень ско­ро названных «бедными рыцарями храма Соло­мона» или, упрощенно, «храмовниками». Даже если не сохранилось письменных упоминаний об этом, Гуго Пайенский искал то, что когда-то принадлежало Христу. Восемь лет подряд храмовники оставались в Иерусалиме. В 1125-1126 годах к ним присо­единился Гуго Шампанский. Неоднократно им писал Бернар Клервосский. Парижский исто­рик Алан Демурье говорит: «Поведение Бернара Клервосского понять можно — этого сбежавше­го из мира рыцаря, — когда он расстраивался по поводу вступления графа Шампанского в 1126 году в орден тамплиеров, ведь сам-то он вступить в храмовники не мог».

Одной лишь «легендой прикрытия» было за­явление первых храмовников о том, что они собираются охранять в дороге христианских пилигримов в Святую землю. Вряд ли были спо­собны семь или девять (впоследствии, возмож­но, даже тридцать) рыцарей охранять бесчис­ленных странников от многочисленных отрядов сарацинов. Ни в уставе ордена от 1129 года, ни еще где-либо в других документах и хрониках того времени, — даже у Фалько Шартрского, исповедника Балдуина II, — не найти ни од­ного слова об этом. Фалько вообще ни разу не упоминает храмовников!

Мартин Бауэр пишет по этому поводу: «Да­же несколько удивительно, что не существует практически никаких свидетельств о начале ордена тамплиеров... Вплоть до Собора храмов­ники были маленьким, элитарным братством... Только вследствие признания их церковными авторитетами братство официально преврати­лось в настоящий орден в полном соответствии с каноническим правом. Достоин упоминания весьма странный пробел в уставе. Нигде не найти указания на первоначальную цель ор­дена — защиту пилигримов... Мы могли бы ожидать, что правила храмовников начинались бы так: „Цель нашего ордена такова...". Столь образованные люди, как Гуго де Пайенский и Бернар Клервосский, словно позабыли указать в уставе цель основания...»

Мы можем все-таки предположить, что это далеко не так, что задачи по охране и защите стояли. Но вот защите и охране кого?

1126     год как бы дает нам подсказку. Из Свя­той земли отбывают в Европу Андре де Монбарт и Гундемар. Цель путешествия —Клерво. Там они встречаются с Бернаром Клервосским, ожидающим их появления прямо-таки с нетер­пением. Бернар заготовил три письма: одно — к королю Франции, другое —к папе римскому и третье — оставшимся в Палестине рыцарям. Ко­гда последнее письмо пришло по назначению, двое или трое из оставшихся в Святой земле хра­мовников пустились в путь. В Труа созвали Со­бор и официально признали орден тамплиеров. Бернар набросал черновой вариант устава, Гуго де Пайен становится первым магистром (позд­нее называемым гроссмейстером), папа раздает благословения...

А в черновике орденского устава Бернар ве­лит записать: «С Божьей и Спасителя нашего Иисуса помощью закончено дело, после коего возвращаются друзья Его из святого города Иерусалима...»

Орден едва-едва сформирован, а Бернар пи­шет «закончено дело...»! Так что же здесь про­изошло, что случилось в Иерусалиме в период между 1105-1106 и 1129 годами? Судя по всему тому, что мы знаем, по тому, как нам сегодня представляют ход событий, можно сделать толь­ко один-единственный вывод.

Историк Луи Карпентье его как раз и де­лает: «Есть только одно объяснение подобного поведения: девять рыцарей появились не для того, чтобы защищать и опекать пилигримов, а для того, чтобы найти нечто особенно важное, защитить и взять с собой, нечто особенно свя­щенное, что находилось в храме Соломона». Он ошибся только в одном. Находка была сделана в Святой земле, но не в Иерусалиме.

Все начиналось опять же с легенды.

35 год до нашей эры. Царь иудеев Ирод Ве­ликий повелел воздвигнуть крепость на горе в трех километрах западнее Мертвого моря — бо­ясь своего собственного народа и ничуть не меньше опасаясь римлян. Крепость Масада: тридцать семь сторожевых башен выросли на большом, около девяти гектаров, плато, на ко­тором царь приказал построить великолепный дворец, многочисленные склады для продоволь­ствия и большие цистерны с водой. В 66 году нашей эры, то есть к началу вос­стания иудеев против римлян, Масада была занята мятежными зилотами. После завоевания Иерусалима римскими легионами уцелевшие мятежники бежали в горную крепость, казав­шуюся им неприступной, и уже отсюда Елиазар бен Яир продолжал руководить восстанием.

И тогда в 73 году после Рождества Христова Флавий Сильва повел десятый римский легион на осаду Масады. Шли месяцы, но решающей битвы не происходило. Флавий, быстро смек­нувший, что гору штурмом не возьмешь, велел построить вокруг стену и земляной вал, чтобы помешать мятежникам спастись бегством из крепости. Защитники Масады вынуждены были на­блюдать за всеми действиями римлян в полней­шей беспомощности, не в состоянии предпри­нять каких-либо ответных действий. Вечером перед решающим штурмом римлян мятежни­ки приняли непростое судьбоносное решение. Заметки иудейского историка Иосифа Флавия сохранили рассказ о развернувшейся трагедии очевидцев — двух женщин и пятерых детей. Они единственные смогли спастись, укрывшись в расселине скалы.

Елиазар бен Яир в ночь перед штурмом призвал осажденных: «Дайте же умереть на­шим женам, пока не осквернили их тела рим­ляне, дайте умереть нашим детям, пока не погнали их в рабство; а после того как будут убиты все они, умрем же славной смертью, сохранив свободу. Но прежде того подверг­нем огню крепость нашу, ибо уверен я, что будет сие величайшим разочарованием для римлян, когда не смогут они восторжество­вать над нашими телами и не получат нашего богатства...

И услышали его призывы: мужчины зако­лоли сначала всех женщин и детей, а потом среди друг друга начали сеять смерть, заранее поджигая все, что не должно попасть в руки римлян, и следя за тем, чтобы и в самом деле все защитники были умерщвлены. А затем по­следний из них пронзил тело свое мечом. Когда римляне на следующее утро вошли в крепость, их взору предстала ужаснейшая картина: сожженные дома, убитые мужчины, женщины и дети. И хоть и были те врагами, римляне испытали великое почтение пред му­жеством этих людей».