Тило Саррацин - Германия: самоликвидация

Меня так и подмывает сказать: дорогой Саррацин! если уж вы восстали против политкорректности, то идите до конца: признайте же, вслед за Кораном, очевидное: мужчины и женщины действительно созданы разными. Если это не так, то я должен выколоть себе глаза: они мне врут. Но на такую самоотверженность автора уже не хватает: видимо, он боится объяснений со своей женой.

Не менее странно выглядит рассуждение автора о сравнительных преимуществах иммигрантов с Дальнего Востока и из Индии. Он не скрывает своего сожаления по поводу того, что возможности увеличения такой иммиграции весьма ограничены. Далее следуют эмоционально довольно убедительные пассажи автора о том, что немецкий этнос умирает и вместо культуры Гёте и Шиллера в германские города приходят банды арабских тинейджеров, говорящих, подобно робинзоновскому Пятнице, на жуткой смеси номинативов и инфинитивов.

Но ведь если вместо арабов и турок немецкие города заполонят вьетнамцы, китайцы и индусы, то язык Гейне, Фейхтвангера и Кафки всё равно будет утерян. Его в лучшем случае вытеснит английский, а в худшем — мандарин и хинди. Так может быть, проблема сохранения национальной идентичности вообще не решается путём манипулирования миграционными потоками, даже если бы приехавшие с Дальнего Востока и придали необходимый динамизм немецкой экономике?

И вот тут мы подходим к главному: как сохранить и преумножить национальную идентичность в условиях старения и сокращения этноса? Ответ один: если этот тренд задан, то никак. Нужно во что бы то ни стало переломить этот тренд и начать рожать. Рожать, чёрт подери, и всё. Без выкрутасов и политкорректных завываний про то, что женщина — это не свиноматка и у неё есть свои карьерные амбиции.

Применительно к немцам это означает то, что немецкая женщина и немецкий мужчина должны хотеть родить немца. Немца, а не эскимоса или зулуса. А для этого они должны гордиться своим народом. Как гордятся своими народами американцы, индусы или турки. Послевоенная же традиция национального самоуничижения, укоренившаяся в немецком сознании, действует деструктивно.

Улыбку понимания вызывают, например, бесконечные реверансы Саррацина в сторону евреев. Если бы я вырос в послевоенной Германии, то для меня такие пассажи были бы вполне органичны. Но поскольку я вырос в Советском Союзе, мне они кажутся неуместными и притянутыми за уши: ведь книга не об этом. Евреи никак не мешают формированию немецкого самосознания и в плане иммиграции не вызывают никаких опасений как в силу небольшой численности, так и в силу высокой способности к адаптации. Зачем же об этом так подробно и комплиментарно писать? Существенно большая по численности и не менее успешная иммиграция в Германию этнических немцев из стран СНГ удостоилась у Саррацина буквально нескольких строк.

Я понимаю: комплекс вины, действительно чудовищная трагедия Холокоста и реальные успехи евреев в науке и бизнесе — это всё так. Но «поза покорности», в которую по поводу и без повода норовит встать любой немецкий автор, затрагивающий тему национальных отношений, напоминает мне канон, существовавший в Советском Союзе, в отношении кандидатских диссертаций: чему бы ни была посвящена диссертация (хоть бы даже особенностям вакцинации баранов), будь любезен вставить цитату из классиков марксизма-ленинизма и ссылку на материалы последнего съезда КПСС. Иначе есть риск провала на защите.

Или взять его рассуждения о школьных тестах по языку и математике. Ой, Господи! Так много хочется ещё всего сказать и написать, но мне не нужно отнимать у вас, мои дорогие читатели, удовольствия от чтения самой книги. Поэтому я закругляюсь: Тило Саррацин написал свою книгу как приглашение к дискуссии, а не как готовые ответы на поставленные вопросы. И ценность этой дискуссии выходит далеко за рамки Германии. И в России сейчас те же проблемы: абсолютное сокращение населения, низкая рождаемость, приток иммигрантов. Тем всегда и ценны такого рода постановки задач: они заставляют людей думать. Думать о самом, может быть, главном в нашей жизни: кто мы, для чего мы и что будет с нами завтра.

Альфред Кох

Публикация этой книги вызвала неожиданно бурную реакцию. Некоторых возмутило то, что я использую в этой книге социобиологические аргументы, и то, как я их использую. Пересказывая в прессе мои тезисы, критики иной раз прибегали к таким упрощениям, которые меняли мою точку зрения на прямо противоположную. В первую очередь это касается взаимодействия демографии и эволюционной биологии.

В этой книге делается попытка систематизировать мысли о будущем немецкого общества, которые занимают меня уже давно. Много передумано и о том развитии, временной охват которого заглядывает в будущее намного дальше, чем это принято в политическом дискурсе. В книге я указываю, насколько проблематичны демографические проекции, переброшенные через несколько поколений. Поэтому мои соображения о немецком обществе через сто лет, представленные в конце книги, несколько умозрительны. Вскрывая в некоторых местах вопросы генетического наследования свойств, я отдаю себе отчёт, что по современному состоянию исследований бессмысленно сталкивать лбами генетические задатки и факторы окружающей среды. Потенциал, заложенный в генах, и влияние окружающей среды сложно взаимодействуют между собой. Мы не можем изменить гены, но общественную среду мы обязаны сформировать политически как можно лучше. Поэтому книга содержит пространную главу о бедности и образовании. Здесь я нигде не утверждаю, что определённые этнические группы по генетическим причинам якобы «тупее» других. Кроме того, я в основном привожу аргументы, опираясь на данные статистики; а статистические распределения методически не допускают высказываний об отдельных людях.

Тило Саррацин Берлин, сентябрь 2010 г.

В весьма успешные — в экономическом и общественно-политическом отношении — десятилетия после Второй мировой войны в Германии крепло чувство гордости за способности и прилежание её граждан, постоянно растущий жизненный уровень и всё более развивающееся социальное государство. Четыре крупных экономических кризиса — 1966—67 гг., 1974—75 гг., 1981—82 гг. и, наконец, 2008—09 гг. — нанесли не такой уж большой урон этой гордости и вере в прочность собственной экономической и социальной модели. Даже последствия глобализации, смещение центров тяжести в мире, нагрузки на экологию и пугающие проявления климатических изменений до сих пор не причинили оптимизму немцев серьёзного вреда — хотя они и любят порой пожаловаться. Однако этот основополагающий оптимизм и десятилетия почти ничем не омрачённого успеха притупили зоркость немцев к угрозам и процессам разложения внутри общества.

«Германия самоликвидируется?» — что за абсурдные страхи, подумают многие, глядя на эту солидную страну с её 80-миллионным населением, расположенную в центре Европы: на её города, промышленность, автомобили, торговлю и преобразования, на её образ жизни. Но страна представляет собой то, что в совокупности представляют собой её жители с их духовными и культурными традициями. Без людей она была бы лишь географическим обозначением. Однако немцы постепенно отходят на задний план. Ведь тот нетто-коэффициент воспроизводства населения 0,7 или меньше, какой мы имеем вот уже 40 лет, означает, что поколение внуков по численности вдвое меньше поколения дедов. Число рождений в Германии постоянно падало начиная с первой половины 1960-х гг. — от более чем 1,3 млн рождений в год до 650 тыс. в 2009 г. Если так пойдёт и дальше — а почему что-то должно измениться в этой тенденции, которая держится уже больше четырёх десятилетий, — то через три поколения, то есть через 90 лет, число рождений в Германии окажется в пределах от 200 до 250 тыс. И лишь половина из них — это самое большее — будут потомками населения, жившего в Германии в 1965 г.

Тем самым немцы как бы самоликвидируются. Пусть кое-кто расценивает такую участь как справедливое возмездие народу, породившему эсэсовцев, — только этим и можно объяснить временами проскальзывающую затаённую радость по поводу сокращения немецкого населения. Другие находят утешение в том, что и маленький народ может жить и выживать, и кивают на Данию с её 5 млн населения. Мол, в будущем и Германия станет такой же Данией, только на чуть большей территории. Разве это так уж плохо? И чем это плохо? Может, оно бы и ничего, если бы не было качественных демографических сдвигов помимо чистого нетто-коэффициента воспроизводства населения, равно как и миграции бедности, а также наплыва населения из-за границы.