Что значит мыслить? Арабо-латинский ответ - Жан-Батист Брене

Таким образом, человек, отмечает исламовед Тосихико Идзуцу, не является субъектом опыта уничтожения: «этим субъектом является, скорее, сама метафизическая Реальность», и «человеческое переживание fanâ’» есть, в общем, не что иное, как «самосбывание Реальности». Описывая процесс, ведущий к прямому зрению (mushâhada), Авиценна между прочим говорит о посреднике, который соединяет (muwaṣṣil) нас с первым Благом, а затем исчезает в явленности Истинного, которое он передает: «посредничество состоит в том, чтобы в каком-то смысле избавиться от самого действия посредничества». Мыслить — не значит преображаться в некоем поглощении. Мыслить — не значит уничтожаться, растворяться, как капля или волна в океане, но значит обретать состояние парадоксального сознания, которое покидает свою собственную живую форму и, погрузившись в «Бога», преисполнившись Его, становится Его явлением и больше ничем. Это и есть вкус: состояние смерти для мира и для себя, в котором является в своем единстве Бытие, необходимое само по себе, принцип существования всех вещей. Ошеломляющая идея: помимо того, что характеристика вкуса как «переживания того, что происходит только в отсутствие сознания» близка к определению бессознательного (если не сказать — смерти), такое его понимание, как кажется, ведет — чему воспротивились бы все цитируемые нами авторы — к уничтожению свидетельства, самой идеи свидетеля, которая, между тем, служит в исламе основой понятия shâhada, то есть исповедания веры.

В своей «Книге, избавляющей от заблуждений» аль-Газали, стремясь растолковать идею вкушания, обращается к поэзии аль-Мутазза: «wa-kâna mâ kâna mimmâ lastu ’abhkuruhu», говорится в одном из его знаменитых стихов, что, среди прочих возможных вариантов, переводится как «Что бы ни случилось, я не скажу об этом ни слова». Принято считать, что в понимании аль-Газали вкусившему не хватает слов, чтобы выразить состоявшееся явление Бога. Однако, учитывая сказанное нами выше, следует читать эти слова иначе. Они не утверждают, что опыт вкуса неизъясним, что то, что произошло, произошло (kâna mâ kâna) и оно превосходит всё, так что вспомнить, назвать, выразить его невозможно. Нужно читать более буквально: то, к чему привел вкус, чему он дал место и о чем я не могу сказать ни слова по причине моего самоустранения,— это то, что зовется «Богом»: kâna mâ kâna, то есть Он был то, что было, всегда (в настоящем времени, подтверждающем прошлое): Он есть то, что есть.

«Kâna mâ kâna» — это арабская версия «Ego sum qui sum» из Вульгаты (Исх. 3:14), когда Бог отвечает спросившему его имя Моисею: «Я есмь Сущий», и затем добавляет: «так скажи сынам Израилевым: Сущий [тот, кто есть] послал меня к вам». Доставил же его вкус.

6. Удивительные отголоски этой идеи можно найти в современной феноменологии, в частности у Паточки. Для начала вспомним Аристотеля, для которого «некоторым образом душа есть всё сущее» («О душе», 431b21). Паточка перефразирует это так: «душа — это в некотором смысле вещи как таковые (в открытости)». Тогда вкус можно было бы понять как опыт, в котором происходит это открытие или, по-арабски, kashf или inkishâf, «раскрытие». Как способность преисполнения, совершенного совпадения, вкус даже, возможно, и есть эта «открытость» как таковая, открытие как таковое, словом — сама феноменальность в некоем акте на пределе чувств, который есть уже не явление кому-то (поскольку субъект уничтожается), а чистое явление чего-то (поскольку «объект», каков он есть в себе, дается). Именно так аль-Газали понимает то, что душа есть вещи, то есть что душа на своем пике есть Бог; она есть Бог не в силу онтологического слияния и не потому, что стремится к Богу и достигает его в некоем разумном акте, а потому, что обретает форму устраненного сознания, называемую вкусом, где Бог являет сам себя.

7. Однако это не последнее слово. Происходит еще один виток, возможно, ускользающий от самого аль-Газали и уводящий нас от явления без субъекта. Когда аль-Газали описывает в «Нише света» состояние тех, кому удается вкусить, он отмечает, что «они уже не осознают себя, ибо уничтожились для себя», и добавляет, цитируя Коран: «…больше ничего не осталось, кроме Одного, Истинного, и смысл Его слов (ma‘nâ qawlihi) „Всякая вещь гибнет, кроме Его Лика“ (Коран 28:88) стал для них вкусом и состоянием».

В этом уточнении дает о себе знать новая идея. Коран утверждает, что всякая вещь гибнет, кроме Лика Бога, пишет аль-Газали, и те, кто доходит до конца, сверх-мыслящие (sur-penseurs), суть те, кто понимает смысл (ma‘nâ) такого утверждения. Уничтожиться, вкусить — значит понять фразу. Или, вернее, поистине «понять», вобрать в себя фразу фраз, испытать ее смысл, вкусить ее смысла. Существенная деталь: прибытие (wuṣul, что также означает «связь», «сцепление») — это не такое состояние, в котором Бог обнаруживает себя, а такое, в котором вкушается смысл высказывания, изрекающего исключительность его существа. Когда мы прибыли? Когда смысл ключевого слова метафизики уже не только понимается, но и переживается. Когда мы прибыли? Когда мы вкушаем фразы, безусловно передающей нам смысл всего, сказал бы аль-Газали, когда ее суть, ее ключ — как сладость, у нас на языке.

1. В конце книги Аверроэса «Опровержение опровержения», которая представляет собой ответ на яростные нападки в адрес философии, собранные теологом аль-Газали в труде «Опровержение философов», есть удивительное рассуждение о будущей жизни и воскресении тел. Должно быть, как философ, Аверроэс в это не верит или, точнее, представляет себе смерть и потусторонний мир иначе, нежели религия. Жизнь после смерти существует, и даже бессмертие существует, но ни физическим, ни личным ни то, ни другое не является: с окончательным разрушением тела разрушается и душа, а сохраняется лишь разум без индивидуальности и воспоминаний. Тело не возрождается, конечно нет, и если что-то от нас выживает, то это оставшееся — не мы. Тогда что это? Способность мыслить, присущая человеческому роду: конечно, мы сами пользуемся ею во время нашей жизни, но она не несет на себе ничьей меты и без конца находит и будет находить другие тела для своей реализации.

Однако Аверроэс в своем «Опровержении» рассуждает иначе. Книга не предназначалась для ученых умов, хотя в ней нет ничего такого, что философ, читая между строк, не