Георгий Бабат - Магнетрон

Михаил Григорьевич, чего с ним никогда не бывало, закурил и закашлялся.

— И вот я, человек с высшим образованием, инженер одного из лучших в мире заводов, нахожусь под следствием, дал подписку о невыезде, и двадцатого числа этого месяца меня будут судить.

— Миша, я ровно ничего во всем этом бреде не понимаю.

— Будьте откровенны! — сверкнул глазами Муравейский. — Вы могли бы сказать: «не могу, не хочу и не стану понимать». Не так ли? Но у вас не хватает жестокости или смелости заявить мне это прямо. Искусством чтения мыслей на расстоянии я не владею. Но искусство чтения бумаг вверх ногами, как я однажды говорил вам, мне было доступно с детства… Что вы смотрите на меня, как кролик на удава? Я прочел содержание авторского свидетельства, лежащего перед вами на столе. А мой удел, как сказал поэт, катиться дальше вниз… Счастье есть ловкость ума и рук, а неловкие… Оказалось, что неловкий — это именно я.

Веснин отер пот со лба и положил тяжелый лабораторный дневник на письмо из Киева.

— Да, Володя, — продолжал Муравейский. — Я все вижу и все понимаю. Я вам абсолютно не нужен в данный момент. Но человек, попавший в беду, будь он даже семи пядей во лбу, никогда не устанет говорить о себе и о своем несчастье. И вот, вместо того чтобы кратко изложить суть дела, за которым я пришел сюда, мне неудержимо хочется во всех подробностях сообщить вам о том, как старший товаровед «Гастронома № 1» Степан Кондратьевич Старков, которого дамы всегда звали экзотическим именем — Стефан, составлял акты усушки и порчи нежных колбасных изделий и сыров, якобы вращавшихся на моей карусели. Не могу не рассказать вам, каким образом ему удалось представить дело так, будто я и есть самый главный виновник.

И Веснин вынужден был с начала и до конца выслушать историю о том, как хитроумный Степан Кондратьевич, по прозванию Стефан, пытался ввести в заблуждение Сельдерихина и ревизоров конторы «Главгастроном».

На знаменитой карусели, построенной Муравейским, вращались, само собой разумеется, только муляжи сыров и колбас, коробки со шпротами и та самая бутылка с пивом, которая послужила причиной разрыва дипломатических отношений между юным художником Васей Светлицким и «Гастрономом № 1».

«А что было бы, если бы мы поместили на карусель некоторые сорта сочных продуктов?» — совершенно невзначай, так, между прочим, после обильного ужина с возлияниями спросил Стефан Муравейского.

Михаил Григорьевич подхватил мысль на лету и развил ее. Он дал техническое обоснование смутным намекам старшего товароведа.

«Вращение карусели, — сказал Муравейский, — вызывает усиленную циркуляцию воздуха и, следовательно, повышенную отдачу влаги продуктами и резкое уменьшение их веса».

Оперируя этим научным заключением, Стефан произвел списание какого-то астрономического количества продуктов Возвратившийся вскоре из отпуска Сельдерихин не пожелал с этим согласиться. Была назначена ревизия. Проблемой усыхания продуктов на каруселях занялась городская прокуратура. Стефан был заключен в тюрьму. Муравейский вызывался к следователю. Сначала в качестве только свидетеля. Затем бухгалтеры подняли все счета. Разговоры стали крайне неприятными. Михаилу Григорьевичу делали очные ставки со Старковым.

— И этот человек, с которым мы говорили о таких материях, как проблема угасания солнца, заявил следователю. что всецело подпал под мое тлетворное влияние, поверил мне слепо и, не проверив, просто списал продукты согласно моим математическим вычислениям! И это в то время, когда он купил рояль и сшил жене каракулевое манто! А я почти ничем не пользовался.

— Почти! — сказал Веснин.

Муравейский весь подобрался, подтянулся:

— Что было, Володя, то было. И я, так сказать, готов к ответу, но мама этого не перенесет.

Веснин на миг закрыл глаза.

— На этот раз я имею в виду мою мать! — Муравейский сверкнул зубами. — Я, Володя, все-таки не был в ту девушку настолько влюблен, чтобы дать себя оженить. Я подарил ее маме чудо-печку просто так, из галантности.

— Миша, право…

— Знаю, знаю! Вам сегодня, как вчера, как завтра, — некогда. Но я к вам по очень коротенькому делу: не сможете ли вы попросить для меня у Жукова характеристику? Он вас уважает.

— Могу, потому что, как инженера, он и вас уважает. Вы хороший инженер.

Муравейский встал, выпрямился и крепко пожал руку Веснину.

— Я не знал, что вы такой… — Он лукаво, по-прежнему, сощурил глаза: — Я хотел сказать: «такой хороший товарищ», да, извините, вспомнил, что гусь свинье не товарищ. Ну, пока! Не буду больше отрывать вас от ваших высокоценных для всего мирового пролетариата занятий.

— Постойте, Миша, у меня к вам тоже есть просьба… И очень, очень большая.

Муравейский повернулся и встал, опершись обеими руками на спинку стула.

Он не мог лишить себя маленького удовольствия насладиться смущением Веснина. Но в чем именно должна заключаться просьба, даже он, при свойственной ему необыкновенной быстроте в мыслях, догадаться не мог.

— Помните, Миша, в последний раз, когда мы были с вами в Москве, зашел к вам в номер Цветовский… Когда вы, когда у вас…

— Не затрудняйтесь, все ясно! — перебил Веснина Муравейский. — Эта девица — я имею в виду мадемуазель Волкову — весьма энергичная барышня. Сегодня я от нее получил уже третье письмо о янтарях, а вчера к тому же пространную телеграмму. Очевидно, вам была поручена проверка исполнения. Ответьте ей, что пресловутое ожерелье выслано ей лично в Москву. Сознаюсь, — продолжал Муравейский, — после этих писем я совершенно разочаровался в Наташе. Никогда я не поверил бы, что дочь академика может писать в таком тоне и, мягко говоря, с такой экспрессией. Опасный тип эта Наташа!

Тут Михаил Григорьевич должен был сделать над собой почти физическое усилие, проглотив на лету рвавшуюся с языка фразу: «Валя — та была милей».

Он откашлялся и произнес:

— Есть такая теория, Владимир Сергеевич: чтобы выпрямить палку, ее надо перегнуть. Меня гнули и перегибали, возможно, чрезмерно. И у меня внутри что-то треснуло.

— Я уже сказал вам, что поговорю с Жуковым, — произнес Веснин, вставая.

Муравейскому осталось пожать протянутую руку и откланяться, что он и не замедлил сделать.

Мифические герои древности происходили от богов. Геркулес был сыном Зевса, Антей — сыном богини земли. Подобно своим божественным родителям, они не знали ни сомнений, ни усталости. В этом весь последний год жизни, год работы над магнетроном, Веснин был равен богам. Оставаясь после полного рабочего дня еще на много часов в лаборатории, он не испытывал усталости. Чем дольше он сидел за своими вычислениями и схемами, тем бодрее чувствовал себя. Кто много и упорно работает, знает, что такую бодрость поддерживает воля к победе.

Подчиненный упорному стремлению к цели, организм может выдержать очень большую нагрузку. Но когда дело завершено, когда оно входит в более спокойную стадию, то сказывается усталость, до тех пор не замечаемая, истощение сил, которым пренебрегали в увлечении захватывающей работой.

Горе и радость были неведомы мифическим героям, рожденным от богов. Вот почему они были так неутомимы, вот почему после совершения подвига силы их умножались. мощь росла. Но так бывает только в сказках.

Веснин всегда был уверен в том, что не существует силы, которая могла бы оторвать его от работы над магнетроном, нет такого препятствия, которого он не смог бы преодолеть.

Но теперь ему казалось, что работа, которая до сих пор составляла суть и смысл его жизни, уже никогда не сможет заполнить той зияющей пустоты, какую он ощутил, осознав, что нет больше на свете его матери.

Он почувствовал глубокую, безмерную усталость.

«Уйти, уйти отсюда…»

— Владимир Сергеевич, у меня случилась беда, — сказал Игорь Капралов и положил на стол Веснина конторскую книгу большого формата, которая стукнула, как деревянная доска. — Понимаете, Владимир Сергеевич, когда я начисто переписывал пояснительную записку к дипломному проекту, то прибавил в чернила сахару для блеска. Мне это ребята посоветовали. Было очень красиво. Вчера я все закончил и оставил здесь в шкафу. Там, вероятно, было сыро. Сахар набрал влаги, и теперь расклеить, раскрыть листы невозможно… Второй раз переписать — я уж никак к сроку не поспею. Как быть? Получился монолит какой-то…

В голосе Игоря слышались слезы. Его розовое, обычно сияющее, лицо выражало сейчас полное отчаяние.

— Читал кто-нибудь вашу пояснительную записку? — спросил Веснин.

— Сергей Владимирович Кузовков. Он обещал даже выступить на защите.

— Возьмите у Сергея Владимировича письменное заключение. Я буду на вашей защите диплома и со своей стороны смогу подтвердить, что в вашем проекте все правильно. Я ведь все ваши расчеты проверял.