Зигмунд Перля - О станках и калибрах

Многих из туляков из собственных домашних мастерских погнали на оружейный двор работать под присмотром царских мастеров. Другие еще домовничают по-старинке, но и им приказано ответ держать за свою работу перед царскими старостами, сдавать свои изделия «казенным» приемщикам. И горе мастеру-оружейнику, если не выдержаны строго заданные размеры ствола или другой важной части, если присланное в армию оружие оказывалось негодным, если отказывал при выстреле замок или разрывался ствол. На голову виновных обрушивалась вся сила суровых законов, а на мастера, чье клеймо стояло на ружье, — самое тяжкое наказание — казнь.

Вот и теперь навстречу Батищеву двигалась процессия — шло двое караульных, а между ними, понурив голову, брел человек. Когда они поравнялись, Батищев увидел: у человека рабочие, мозолистые руки связаны назад. У порогов своих домов стоят туляки-оружейники, мастера да подмастерья, ученики. Они провожают арестанта сочувственными взглядами, хмуро, негромко разговаривают между собой.

Батищев остановился около группы взволнованных мастеровых и расспросил, кого ведут, за что взяли. И поведали ему туляки-оружейники о царском комиссаре Чулкове, который по-звериному лют и даже за небольшое упущение взыскивает плетьми. А за разорвавшееся ружье, правда, уже не казнит — умелых мастеровых людей ведь мало, ими — по царскому наказу — дорожить приходится. Таких оружейников посылает на уральские заводы, на каторжную подневольную работу в подземельях пушечных заводов. Вот и эти — указали на караульных — ведут одного из таких опальных мастеров.

А в чем его вина? Стволы фузей ведь обрабатываются вручную. Царь требует фузей больше, да больше; мастеров подгоняют, понукают, скорее, мол, работайте, меньше отдыхайте, а то мало даете фузей. {16}

Человек есть только человек и, когда устанет после многих часов изнурительной работы, нет-нет, а сдерет пилой в каком-нибудь месте побольше железа. Сделается ствол в этом месте потоньше, не выдержит выстрела, разорвется.

Хорошо еще, что многоопытный тульский мастер Марк Васильевич Сидоров — в помощь кузнецам-оружейникам — придумал махины для рассверливания отверстий в стволах. А ведь стволы нужно не только рассверливать, но и точно отделывать внутри и снаружи, а это до сих пор приходится делать вручную, пилами.

Очень заинтересовали Батищева рассказы туляков. Как делают мастера-оружейники части ружья? Какие-такие махины построил Марк Сидоров, о котором они хранят столь добрую память? Стал солдат задавать тулякам один за другим все новые и новые вопросы. И тогда вызвался один из них, да и другие согласились помочь, повести служивого человека по оружейному двору, показать ему тяжелый труд их умелых рук, да и кстати — новые «вертельные» махины, что сверлят отверстия в стволах.

Заглянули в один амбар, в другой — кузнецы ковали железные полосы — доски, «били» их «на стволы», искусно придавали полосам форму узких желобов; это были продольные половинки будущих стволов. Затем сваривали по длине кромки двух половинок, превращали их в толстостенную трубку с еще очень неточным продольным отверстием внутри.

Зашли в большое строение. В длинный широкий сарай через стену входил вал, вращающийся от водяного колеса. На валу — большое маховое колесо, а с обеих его сторон еще по два малых колеса. Передача ремнями от большого колеса к малым заставляет их вращаться, а с ними вращаются и отходящие от них длинные валы. На эти валы надеты точильные камни. У каждого камня — мастер; в руках у него ствол, надетый на длинный стержень. Мастер держит изделие за торчащие из него концы стержня, прижимает его к точилу, снимает металл, затем поворачивает ствол, еще раз прижимает к точилу, передвигает изделие и опять стачивает поверхность. Каждый раз отнимает ствол от камня, тщательно осматривает обработанное место. Работа идет медленно, крупинки металла впиваются в кожу, в глаза, каменная пыль забивает легкие. Люди быстро изнуряются, чахнут. {17}

Тут же в другом отделении строения то же самое делают другие мастера, но не на точилах, а обыкновенными пилами — «обтирают» стволы; здесь работа идет еще медленнее.

Батищев жалел мастеровых людей, глядя на их изнурительный труд. Снова заговорили все разом его провожатые. Ведь вот на этой самой работе и случалось самое плохое — часто не удавалось сделать стенку ствола ровной по толщине и... лютовали царские старосты, губили мастеров.

И тогда еще больше захотелось Батищеву увидеть те удивительные махины, что избавили туляков от самой тяжкой ручной «вертельной» работы, от рассверливания вручную точных по размеру отверстий в стволах.

Повели солдата в еще недостроенный амбар побольше да повыше — в два настила. В нижнее помещение от трех водяных колес проходили три рабочих вала. На каждом — большое зубчатое колесо, а от этого колеса вращаются две шестерни, от них — два вала, а на этих валах еще по четыре зубчатых колеса, от которых вращаются еще двадцать четыре шестерни с рабочими валами. Все три водяных колеса приводили в движение 72 таких вала. А из торца каждого из них торчит длинный прут «сверлак» с особо твердыми режущими гранями на конце.

Против каждого сверла на обеих подпорах уложена и закреплена на скользящей рамке изготовленная кузнецами заготовка ствола. С помощью особого устройства мастер подавал эту заготовку на вращающийся сверлак — железная трубка как бы наползала на инструмент, на всю его длину. Просверлив ствол, меняли инструмент на сверлак большего размера и еще раз рассверливали трубку. 23 раза меняли инструмент, пока, наконец, получался ствол требуемого размера. И все же работа шла во много раз скорее, чем при ручном сверлении, и легче было ее выполнять.

По царскому указу два года назад начали строить оружейный двор, а в нем — амбары для махин Сидорова. Сам он и строил все это, готовился улучшать свои махины, измыслить новые для Других трудных работ. Царь указал покончить с деланием фузей по домам, переходить мастерам на оружейный двор, делать ружья с помощью новых махин. Но нет теперь Сидорова, умер {18} он с месяц назад, и не находится такой другой мастеровой человек, который сумел бы помочь тулякам-оружейникам в их трудном и столь важном для отечества деле.

Как зачарованный глядел Батищев на валы и шестерни, на все устройства махины, точно увидел что-то долгожданное, заветное. Долго, не произнося ни слова, разглядывал махину, наблюдал за ее работой. Раз, другой обошел ее, ближе разглядел отдельные части; там, где наползал ствол на сверлак, задержался, покачал головой, улыбнувшись каким-то своим мыслям...

А туляки-провожатые уже повели его в следующее строение. Здесь мастера «шустовали» отверстия в уже высверленных стволах. Это был особо тяжкий труд, требовавший от оружейника много сил, упорства, кропотливого изощренного мастерства. Длинный прут с насечками на конце вводился в отверстие; медленными, очень точными, продольными и вращательными движениями мастер выглаживал стенки отверстия, придавал им гладкость и правильность. На эту работу, самую трудную, уходило еще больше времени, и царские старосты не переставали понукать мастеров, стращать их наказаниями за нерадивость. Но ведь не было на них вины: человеческие руки, самые искусные, не могли делать эту работу быстрее — и здесь нужны были махины, такие же, как и «вертельные» сидоровские, но... не было теперь такого человека, который мог бы их измыслить и построить.

С великим вниманием слушал все это Батищев, приглядывался к работе мастеров-шустовальщиков, к их движениям, ухваткам, что-то соображал. Под конец перестал слушать, задумался. Сосредоточенным взглядом смотрел поверх людей, куда-то вдаль, будто видел перед собой что-то только ему понятное, ясное.

С трудом оторвался от своих мыслей. Больше уже и не было на что глядеть. Поблагодарил Батищев туляков-мастеров, простился с ними. Снова пошел он по улице оружейной слободы, думал свою думу.

С молодых лет любил Батищев всякое ручное мастерство, любил придумывать в помощь себе разные механические устройства. Да вот уж много лет, с тех пор, как взяли его в царево войско, не к чему было приложить свои умелые руки да заветные мысли о все {19} новых и новых устройствах, облегчающих и, ускоряющих труд мастеровых людей.

Вот и теперь, поглядел он на махину Сидорова, думает: хороша она, большую пользу приносит оружейному делу, да и ее можно сделать лучше, сделать так, чтобы еще скорее шла на ней работа. Думает он и о том, что силой воды — через колеса, валы, да шестерни — можно заставить инструмент не только сверлить, но и обтирать стволы снаружи и шустовать их внутри; можно заставить махину — ее инструмент — делать все те движения, какие должна делать рука мастера. И работа пойдет не только быстрее, но и точнее — махина ведь не устанет, ее «рука» не дрогнет, не ошибется.