Георгий Бабат - Магнетрон

«Русский человек на трех сваях стоит: „авось“, „небось“ да „как-нибудь“, — любил повторять Глеб Алексеевич. — Эти русские изобретатели с опасным жаром в глазах, эти отечественные самородки с пачкой засаленных рекомендаций, отзывов и письменных показаний свидетелей — признаться, я их боюсь… Возможно, конечно, что все они гении, но я-то ведь не римский патриций Меценат и не друг заключенных доктор Гааз. Я предприниматель, обязанный увеличивать тот капитал, который непрерывно от поколения к поколению увеличивали для меня мои предки. Такая деятельность содействует общему прогрессу нашей отсталой страны и, в частности, косвенным образом улучшает материальное положение этих самых наших доморощенных Ньютонов и собственных Платонов. Лишь забота о процветании отечественной промышленности вынуждает меня обращаться к услугам иностранцев. Там, знаете, работают без этих восхитительных порывов фантазии, но зато точнее, добросовестнее, аккуратнее. Особенно это относится к немцам».

И Разоренов остановил свой выбор не на изобретателе лампы накаливания Лодыгине, а решил доверить оборудование завода немецкому предпринимателю Вальдбергу.

Коммерции советник Вальдберг фабриковал лампы с нитью из прессованного осмиевого порошка. Осмий — менее тугоплавкий металл, нежели вольфрам. Лампы с осмиевой нитью были менее экономичны, нежели лампы с вольфрамовой нитью. Кроме того, осмиевые нити, прессованные из порошка, очень хрупки и недолговечны.

Вальдберг рад был сбыть Разоренову все оборудование для производства осмиевых ламп. Сам он тут же перешел на изготовление ламп с вольфрамовой нитью, изобретенных Лодыгиным.

Нельзя сказать, чтобы, заключая сделку с Вальдбергом, Разоренов действовал совершенно необдуманно и безрассудно. Он поручил частному сыскному бюро, существовавшему тогда в Петербурге, собрать подробные сведения о Вальдберге.

Сыщики выполнили заказ. За солидное вознаграждение сыскное бюро представило Разоренову толстую папку. Здесь было совершенно точно изложено, как проводит свое время Вальдберг, с кем и когда он встречается, сколько кружек пива он выпивает за, вечер. Одного не было в этих обширных записках — технической оценки того оборудования и той продукции, которую Вальдберг предлагал Разоренову. Так хитрый и осторожный Глеб Алексеевич купил у немецкого коммерции советника устаревший хлам. Но раскаяться в этом он не успел. Началась первая мировая война. Разоренов решил перевести свой завод на производство патронов. После февральской революции Глеб Алексеевич распродал свое имущество и бежал в Париж.

Когда советские люди пришли на завод, то вся техническая документация, которую они нашли в заводских архивах, состояла из отчетов частного сыскного бюро о личной жизни коммерции советника Вальдберга.

Производство следовало начинать сызнова.

Инженер, работавший еще при Разоренове, Константин Иванович Студенецкий был в числе немногих специалистов старого закала, безоговорочно перешедших на службу советской власти. Он не был пайщиком Разоренова, не имел капитала, с которым можно было бы «рискнуть», как он говорил, то есть выехать за границу.

Он решил, что в его положении выгоднее всего остаться на месте.

«Власти надо подчиняться», — бодро внушал он своей супруге, подавленной событиями первых лет революции.

Наталья Владимировна не сомневалась, что ее супруг мог бы занять достойное место в технических кругах любой страны Европы и даже Америки.

«Но, друг мой, — возражал Константин Иванович, — на здешнем фоне я — уникум, раритет. Чем ночь черней, тем ярче звезды».

«Им без меня не обойтись, — все чаше повторял он, убеждая себя в мудрости принятого решения. — Право, они вполне способны оценить настоящую работу».

«Они», то есть заводской комитет, действительно ценили честно работающего, хорошего специалиста, и вскоре Студенецкий стал директором завода, красным директором, как тогда говорили, то есть директором, избранным самими рабочими.

«Я начал с того, — рассказывал впоследствии Константин Иванович, — что, подобно Гераклу, пришедшему в Авгиевы конюшни, выбросил с завода весь навоз, все это господина Вальдберга, с позволения сказать, оборудование… Нить накала, — продолжал Студенецкий, если его слушатель не имел отношения к электровакуумной технике, — это основа не только осветительной лампы. Это нерв всей электровакуумной промышленности».

Студенецкий наладил на заводе производство тянутой вольфрамовой нити. И нить накала осталась любимой темой его бесед.

Несколько лет спустя Трест заводов слабого тока организовал на Ленинградском электровакуумном заводе производство радиоламп. Были выстроены новые корпуса. Сюда перевели существовавшую в Ленинграде вакуумную радиолабораторию, а также некоторые из отделов Нижегородской радиолаборатории.

В начале первой пятилетки — в 1929 году — Константин Иванович предложил новый метод производства активных катодов для радиоламп. Эти катоды были экономичны и долговечны. Студенецкому удалось получить патенты на свой метод не только в СССР, но и в Англии, Германии, США.

К тому времени, когда Веснин начал работать на заводе, звезда Студенецкого сияла очень ярко. Константин Иванович занимал почетную должность главного научного консультанта в Тресте слабых токов. С его мнением считались даже в ВСНХ — Высшем Совете Народного Хозяйства, по вызову которого он часто бывал в Москве.

Правда, на заводе он был теперь лишь техническим директором, но он продолжал вникать во все мелочи заводской жизни, ревниво оберегая и свой престиж, и свои административные права. Без его участия не проходило ни одно назначение, ни одно перемещение. Он считал своей обязанностью беседовать лично с каждым вновь принятым на завод инженером.

Когда технический директор хотел подчеркнуть свои заслуги в развитии советской электровакуумной промышленности, он приводил следующие слова Разоренова:

«В моих лампах русский только воздух, да и тот удаляется при откачке».

Выдержав затем паузу, чтобы слушатель имел время полностью оценить шутку, Студенецкий изрекал:

«А у нас на заводе разореновского осталась только дата — „1911 год“. Что касается до всего остального — оборудование, технология, — все это было удалено при реконструкции».

Веснин явился на завод с путевкой из института осенью 1933 года. Студенецкий был тогда в отпуске. Директор завода Жуков дал распоряжение отделу кадров направить молодого инженера в цех радиоламп. Неделю спустя, вернувшись на завод, Студенецкий тут же вызвал к себе принятого в его отсутствие работника.

Войдя в кабинет, Веснин увидал румяного, коренастого, маленького старика, который, подскакивая, бегал по комнате, тер руку об руку и напевал:

Кивнув Веснину, Студенецкий на мгновенье остановился, помахал коротенькой изящной рукой, улыбнулся и снова побежал от стола к окну. Потом он остановился против Веснина и, задрав бороду, спросил:

— На что жалуетесь?

Веснина предупреждали, что Студенецкий любит озадачивать своих подчиненных. Веснин знал, что перед отъездом в санаторий технический директор вызвал к себе старшего инженера лаборатории Муравейского и начал беседу вопросом:

«Чего просите?»

Следующая фраза показала Муравейскому, что просить он может только о пощаде. Технический директор пригласил его, чтобы сделать строгий выговор за упущение при испытании тиратронов.

— На что жалуетесь? — повторил Студенецкий, раскрыв папку «Личное дело» с документами Веснина.

Негромко зажужжал один из многочисленных телефонов на столике рядом с креслом Константина Ивановича. Технический директор извинился и, указав Веснину на стул, поднял трубку. Пока Студенецкий говорил по телефону, Веснин преодолел свое смущение. Он уже давно, когда еще был здесь только студентом-практикантом, хотел обратиться к техническому директору со своим предложением и теперь решил использовать представившийся случай.

— Константин Иванович, вы меня спрашиваете, на что я жалуюсь, — начал Веснин, когда Студенецкий, положив трубку, взглянул на него. — Я жалуюсь на то, что мы сознательно отравляем рабочих. На прошлой неделе бригада Института профзаболеваний снова измеряла воздух. В цехе рентгеновских трубок содержание ртутного пара в воздухе в два раза выше допустимой нормы.

— Вы, кажется, работаете в цехе радиоламп? — спросил Студенецкий.

— Да-да. В нашем цехе как раз относительно благополучно. Я выписал у бригады измерения по всему заводу. Цех рентгеновских трубок — это один из худших. Но я считаю, что мы на всем заводе должны немедленно заменить все парортутные насосы на паромасляные. При паромасляных не будет этой возни с жидким воздухом, с ловушками. Но основное — конечно, здоровье. Мы должны беречь людей. В Советском государстве все производство должно служить на благо трудящимся. Машина для человека, а не человек для машины.