Валентин Рич - Приключения словес: Лингвистические фантазии

Идет в школу Вася

Если бы Господь подарил мне вторую жизнь, то я употребил бы ее на исследование двух предметов, более всего меня интересовавших всю мою жизнь, но в силу житейских обстоятельств не ставших объектами моей профессиональной деятельности: истории и языка.

Правда, если говорить об истории, то время от времени мне удавалось забредать в ее пределы — когда я работал над книгами «Третий полюс» (об истории открытия и освоения Курской магнитной аномалии), «Сквозь магический кристалл» (об истории создания искусственных алмазов), «Виток спирали», «Охота за элементами», «В поисках элементов» (об истории открытия химических элементов и элементарных частиц), «Для жатвы народной» (о жизни Дмитрия Ивановича Менделеева на историческом фоне России второй половины XIX и первых лет ХХ века).

А вот сколько-нибудь основательно заняться языком мне не пришлось ни разу. Между тем язык во многие периоды моей жизни интересовал меня еще больше, чем история, поскольку в нем, помимо истории конкретных народов, отражен и внутренний мир человека, его психическая конструкция.

Это всегда поражало меня, но особенно поразило, когда я, поселившись в Канаде, вплотную столкнулся с английским языком и замечательно выраженным в нем рациональным характером англичан.

Конечно, известная всему миру английская поговорка «Time is money» («Время — деньги») вполне соответствует менталитету этой нации. Но если бы я был англичанином, я сделал бы своим девизом другие слова, которые характеризуют английский менталитет, как мне представляется, еще более точно: «Time is life» — «Время — это жизнь».

При сравнении английского языка с русским сразу же бросается в глаза всеохватное и безудержное стремление англичан к экономии времени. Толковый словарь русского языка, как правило, представляет собой многотомное издание, между тем, как классический Webster преспокойно укладывается в один том.

Так же четко выражена в английском языке другая отличительная черта англичан — их законопослушность. Достаточно сопоставить строго установленное место членов предложения в английском языке с полной расхлябанностью и своеволием их расположения в русском. Можно сказать, например: Вася идет в школу, но вполне допустимыми будут еще пять вариантов: Вася в школу идет, Идет Вася в школу, Идет в школу Вася, В школу Вася идет, В школу идет Вася. Между тем как англичанин имеет право сказать только: Basil is walking to the school — и баста. Закон есть закон.

Это слово, вместе со словом ментальность, появилось в русском языке в середине 80-х годов XX века, когда с началом горбачевской перестройки рухнула железная стена, отделявшая СССР от остального мира и в распахнувшиеся двери и окна в страну ворвалась огромная стая иностранных, в основном английских, слов. Какие из них уживутся с русским языком, какие обречены на кратковременное существование, сказать трудно, потому что даже те слова, которые имеют свои аналогии в отечественной речи, могут отличаться от них по своей экспрессии уже в силу иноземного вида и звучания, создающих иные аналогии, чем соответствующее русское слово. Взять хотя бы тот же менталитет или ту же ментальность. В английском языке слово mentality обозначает ум, мышление, склад ума, умонастроение, психику — как, кстати, и во французском.

В русском же языке оно приняло несколько более узкое значение — только как склад ума, умонастроение, причем в преимущественном применении не к отдельной личности, а к группе людей, обычно к народу, нации. Так что выражение «наш менталитет» нередко употребляется вместо выражения «наш национальный характер». По сравнению с последним выражением, а также со словом «умонастроение» и словосочетанием «склад ума» слово «менталитет» имеет очевидные преимущества, так как те же самые понятия выражает более кратко, более резко, более целенаправленно.

В первые годы своего появления на страницах газет и журналов, на экранах телевизоров, на радио это слово вызывало к себе отрицательное отношение у языковых пуристов. У меня тоже. Я даже сочинил по этому поводу «чукотскую» частушку:

Но через какое-то время оно стало выскакивать у меня изо рта как-то само собой вместе с обычными словами.

Что же касается сути нашего менталитета, то в определенном отношении он характеризуется той легкостью, с какой подобные чужеродные словеса входят в нашу речь. Но если искать эту суть не в образованном слое русского народа, а во всем народе в целом, то тут, пожалуй, лучше обратиться к важнейшим понятиям, укорененным в русском языке. К такому, например, как работа, труд.

В русском языке слова рабочий и раб имеют один и тот же корень. Так же, как один и тот же корень наличествует в словах труд и трудно. Тогда как в английском рабочий — это worker, а раб — slave, — ничего похожего. Физический труд по-английски labour, а трудно — difficult — тоже ничего похожего.

В Советском Союзе усердно работавшего человека стали называть «работяга» — словом, образованным по аналогии со словами бродяга, бедняга, коняга.

Наконец, об отношении к работе русского народа красноречиво свидетельствуют русские пословицы и поговорки: «От работы лошади дохнут»; «Работа не волк — в лес не убежит»; «Дураков работа любит»; «Работа не… — постоит и неделю».

При советской власти появилась еще одна: «Где бы ни работать, лишь бы не работать». Но было бы неверно за все эти филологические феномены предъявлять счет именно и только тоталитарному режиму СССР. Они укоренены глубоко в истории страны. Наиболее отчетливо об этом свидетельствует такой фундаментальный «вещдок», как неделя.

Где бы ни работать, только бы не работать… Вот и весь наш менталитет.

Как на ладони.

Очень интересным для меня оказалось наличие в русском и английском языках свидетельств того, что предки наших народов говорили на одном языке: день — day, ночь — night, солнце — sun, месяц (луна) — moon, матерь — mother, брат — brother, сестра — sister, дочь — daughter, сын — son, один — one, два — two, три — three, семь—seven, двенадцать — twelve, быть — be, делать — do, любить — love, вода — water, есть (в смысле питаться) — eat, яблоко — apple, древо — tree, новый — new, струя — stream, холод — cold, пламя — flame…

Особенно показательны слова с соседствующими коренными согласными б и р. Поскольку согласные вообще образуют скелет слова и дольше сохраняются в первоначальном виде, они способны доносить до нас разнообразную информацию из глубочайшей древности. В частности, упомянутые согласные донесли до нас сведения о том, где обитали общие предки русских и англичан. Припомним русские слова, связанные с лесом: бор, боровик, береза, бревно, брус, брусника, барбарис, бересклет, боярышник, берлога, бурый, барсук, бирюк (волк), борода и бровь (как мох у дерева), бурундук, бортничество, собирательство.

И берендеи (лесные духи?), возможно, сюда же. А вот некоторые английские слова с теми же согласными: birch (береза), branch (ветка), bar (брусок), board (доска), brace (подпорка, распорка), bracken (папоротник), brake (чаща, кустарник), browse (молодые побеги), berry (ягода), bear (медведь), brown (бурый). А пчела у них — bee, без r, — наверное, чтобы не путать с медведем.

И говорили на одном языке, и жили в одном и том же месте — в березовом лесу, полном ягод и медведей.

А еще мне кажется подозрительным, что те же согласные бр входят в состав таких «ветреных», с северным оттенком, слов, как Борей, бореальный, буран, буря, бора (ураган в районе Новороссийска). С чего бы это?

Не оттого ли, что самые сильные ветры валили деревья, устраивали бурелом?

Пробирали насквозь?

Заставляли произносить: бррр?

Самое трудное для иностранца в зрелых годах не читать по-английски, не писать и даже не говорить, а понимать, что тебе говорят. Разница между нормативной речью и разговорной — не меньше, чем между каллиграфией и скорописью. Безударные звуки редуцируются, гласные становятся все на одно лицо, создается множество звуковых рефлексов — взаимовлияний соседствующих звуков, слова сливаются между собой, а попадая во фразеологические сочетания, принимают совсем иные значения. Уж не говорю о жаргоне. Поэтому выученный на пятерку в школе или вузе иностранный язык может служить лишь фундаментом, на котором еще предстоит выстроить пригодное для обитания жилище. Пятилетний ребенок может сделать это за неделю, десятилетний — за месяц, мужчина до тридцати лет и женщина до сорока — за год, человек пенсионного возраста, в лучшем случае, — лет за пять-шесть. В худшем же, в особенности это относится к мужчинам, чьи вербальные способности, как правило, хуже, чем у женщин, — не могут никогда.