Абрам Фет - Инстинкт и социальное поведение

Гуманисты прошлого, пытавшиеся помочь человеку, бессознательно восприняли это представление. Им казалось, что человеческие пороки происходят от какого-то заклятия, наложенного на человека богом или дьяволом, которое можно снять неким волшебным способом, превратив его снова в совершенное, прекрасное существо. Философы Возрождения были рационалисты; они пытались обосновать естественное совершенство человека, смешивая богословские аргументы с описанием удивительных качеств этого и в самом деле ни с чем не сравнимого существа. Пико делла Мирандола говорил от имени бога:

«Ты можешь быть свободен по собственной воле и совести – и сам себе будешь творец и создатель. Лишь тебе даровал я расти и меняться по собственной воле твоей. Ты несешь в себе семя вселенской жизни».

И Шекспир говорил устами Гамлета:

«Что за мастерское создание человек! Как благороден разумом! Как бесконечен способностями! В обличии и в движении – как сходен с ангелом! В постижении – как сходен с богом! Краса вселенной! Венец живущего!»

Ирония Гамлета лишь подчеркивает общепринятые мнения, которые он приводит. Художники изображали красоту человеческого тела, и через красоту – его духовное совершенство. Прекрасны даже грешники Сикстинской капеллы, стряхнувшие с себя первородный грех.

Но каков на самом деле человек? Нельзя сказать, чтобы друзья человечества этого совсем не знали. Как мы видели, Лабрюйер еще в семнадцатом веке изобразил французских крестьян с беспощадной правдивостью, вряд ли позволявшей предположить в них особенные совершенства: он лишь настаивал, что они все же люди. Вольтер и Дидро, Гольбах и Гельвеций, происходившие из благополучных буржуазных семей, не могли не знать, какие человеческие типы производит нищета. Но французские просветители были рационалисты. Они видели в человеческом обществе, как и во всей природе, систему причинно-следственных отношений, и были уверены, что достаточно устранить причины угнетения человека, чтобы исчезли и все их следствия. Люди, освобожденные от феодальных притеснений и религиозных суеверий, должны были превратиться в сознательных граждан, понимающих свои интересы и свой общественный долг. Во всяком случае, в это верили ученики просветителей, заседавшие в Национальном собрании: они приняли конституцию, предполагавшую такое внезапное превращение людей. Естественно, эта конституция не выражала подлинного состояния нации и не годилась для практического применения. Французы, объявленные гражданами, но не имевшие никакого опыта самоуправления, получили обширные права, центральная власть была ограничена искусно придуманной системой местных учреждений, и осталось проверить, что из этого выйдет. В результате Франция погрузилась в анархию, почти прекратилось поступление налогов, и правительство оказалось бессильным перед военной угрозой. Очень скоро оно начало прибегать к насильственным мерам, не обращая внимания на конституцию, а поскольку эти меры встречали сопротивление, отсюда возникла система правления, названная террором.

Оказалось, что условия жизни человека оставляют в его психике неизгладимые следы. Человек, выросший в рабстве, в чем-то навсегда остается рабом, даже получив свободу; и особенно прочно держатся усвоенные в детстве религиозные суеверия. Более того, эти свойства передаются при воспитании детям, так что существенные изменения психических установок и привычек неизбежно растягиваются на несколько поколений – каковы бы ни были новые учреждения и доктрины. Конечно, пионеры «религии прогресса» не видели во всеобщем избирательном праве универсального средства, решающего все проблемы, а надеялись на просвещение народа усилиями образованного меньшинства – при «мягком» либеральном правлении наподобие английского. Но вряд ли философы Просвещения предвидели, в каких формах может проявиться отчаяние голодных масс, в условиях хозяйственного кризиса и войны. Они не предвидели ни парижских санкюлотов, ни вандейских мятежников, и уж конечно не могли представить себе комиссаров Конвента. Идеализация «народа» объяснялась не только их философским рационализмом, но и жизненным опытом самих философов. Почти не было случаев, чтобы просветители непосредственно ощутили на себе условия жизни простых тружеников. Разрыв между простым народом и образованными людьми существовал всегда, но во Франции, где образованные люди осознали свой долг перед народом, этот разрыв привел к трагическим ошибкам. Философы-просветители не дожили до революции; ошибки совершили незадачливые революционеры – вульгарные рационалисты и ученики не верившего в прогресс фантазера Руссо.

Подобная же трагедия произошла в России, где, при всем различии общественных условий, русские интеллигенты внимательно изучали опыт Французской революции. Как мы уже видели, народники составили себе идеализированное представление о русском крестьянине, а марксисты перенесли те же иллюзии на «сознательного пролетария».

Вдохновители русской интеллигенции не дожили до революции, как и французские философы. Во Временном правительстве заседали люди, не понимавшие, что происходит в стране, и упорно повторявшие все наивности Национального собрания. Разрыв между образованным меньшинством и простым народом России был тем более удивителен, что большинство интеллигентов произошло из неимущих классов общества, и почти все они знали образ жизни и понятия людей физического труда. Историк Милюков продолжал верить в патриотизм русских солдат; писатель Горький, вышедший из низов и обошедший всю Россию, негодовал, не видя в революционной массе сознательности и дисциплины; и даже Ленин, не стеснявшийся расправляться с инакомыслящими, до конца жизни верил в здравомыслие простых, не испорченных пропагандой рабочих. Упорное сохранение раз навсегда принятых убеждений, вопреки опыту и здравому смыслу, объясняется особыми свойствами идеологии, заменяющей человеку религию.

Философия и идеология. Мыслители восемнадцатого века, отвергнувшие религиозное объяснение мира, заменили его рациональной конструкцией, которую назвали «философией». В древности, когда религия не имела философской доктрины, словом «философия» обозначали любое абстрактное знание, так что в понятие философии входили и начала уже возникшей науки, и мифологические построения. Границы между философией и религией вначале не было; позднее конкретные науки (прежде всего математика и астрономия) выделились из философии, которая все больше погружалась в мистику. В средние века философией называли, по существу, вспомогательную часть богословия. В Новое время, начиная с Декарта, философия стала обособляться от богословия, пытаясь опереться на непосредственные чувственные данные, а в восемнадцатом веке это слово, в устах английских эмпиристов и французских просветителей, стало означать новую картину мира. С этого времени люди и начали искать в философии ответ на «вечные вопросы» – и прежде всего на вопрос о природе человека и о правильном устройстве общественной жизни.

Термин «философия гуманизма», применяемый в этой книге, не означает, что в ней предлагается решение этих «вечных вопросов». Этот термин, объясненный в главе 8, означает систему ценностей, в которой важнейшей ценностью является человек. Такая система ценностей, в конечном счете, выражает социальный инстинкт человека, а ее современная формулировка происходит от учения философов восемнадцатого века. В наше время она получила общее признание и постепенно вытесняет другие системы ценностей, восходящие к Средним векам, или даже к древности. К сожалению, этот процесс происходит медленно, и во многих местах права человека существуют только на словах.

Философия просветителей заменила религию в умах образованных людей, но для массы полуобразованной публики она была слишком сложной. Люди нуждались в упрощенной картине мира, дававшей понятные объяснения общественных явлений и простые рецепты исправления всех зол. Очень скоро эту потребность начала удовлетворять идеология, возникшая перед французской революцией и руководившая действиями ее вождей. То же было и в Русской революции, где руководящую роль сыграла полуинтеллигенция, быстро вытеснившая интеллигенцию из общественной жизни.

Идеология – важное общественное явление. Практическая связь между идеологией и революцией, столь отчетливая в двух рассмотренных примерах, много раз наблюдалась и в других странах, при самых разных культурных условиях. Жертвой различных идеологий оказывается неразвитый человек, неспособный критически оценить предлагаемые ему идеи.

Простой человек.«Простой человек» – человек, вынужденный трудиться для заработка и не способный к самостоятельному мышлению – представляет главную проблему современного общества. Простые люди составляют тот народ, о котором так заботились наши интеллигенты, и который теперь брошен на произвол судьбы. Самый термин «простой человек» изобрел Франклин Рузвельт, обозначив таким образом самый распространенный тип избирателя, которому он адресовал свою пропаганду. Рузвельт мог искренне думать, что действует в интересах простого человека, хотя по существу его задача состояла в защите американского истеблишмента, то есть буржуазной государственной системы.