Коллектив авторов - VII Всероссийская научно-практическая и научно-методическая конференция «Конфликты в социальной сфере», 15–16 марта 2013 года

Для того, чтобы выиграть дело о незаконном отказе в приеме на работу, продвижению по службе, увольнении и т.д. по дискриминационным основаниям, лицу, подвергшемуся дискриминации, необходимо собрать достаточные доказательства для подтверждения своей позиции. Доказывание в делах о дискриминации строится на принципах и нормах ГПК Российской Федерации. Поскольку никаких исключений в гражданском процессуальном законодательстве Российской Федерации по искам о дискриминации нет, то суды требуют от истцов соблюдения ст. 56 ГПК Российской Федерации, согласно которой каждая сторона должна доказать те обстоятельства, на которые она ссылается в обоснование своих требований или возражений. В силу того, что вся доказательственная база находится у работодателя, работнику остается лишь уповать на суд, который в соответствии с Постановление пленума ВС Российской Федерации от 17.03.2004 г. № 2 «О применении судами Российской Федерации Трудового кодекса Российской Федерации» решает вопрос о том, был ли факт дискриминации или нет, при рассмотрении конкретного дела. При этом у суда нет критериев для разрешения данного вопроса. Ситуацию усугубляет отсутствие четкого определения понятия дискриминации в Трудовом кодексе, отсутствие в законе понятия деловых качеств работника, слишком широкое их определение в указанном выше Постановлении пленума Верховного суда России, открытый перечень оснований дискриминации, позволяющий работнику считать себя подвергшимся дискриминации по таким причинам, как сексуальная ориентация, рост, вес и др.

Небрежный подход российского законодателя к разработке комплексного механизма защиты работника от дискриминации в трудовых отношениях приводит к практически полному отсутствию в России положительной судебной практики по данной категории дел. Запрет дискриминации, так гордо прозвучавший в Трудовом кодексе, за одиннадцать лет не смог обрасти реальным механизмом реализации, оставшись, к сожалению, лишь декларацией о намерениях.

1. См. подробнее: Соколова, Г.А. Отказ в приеме на работу // Кадровая служба и управление персоналом предприятия. – 2007. – № 8.

2. О судебном решении. Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации № 23 от 19 декабря 2003 г. // Российская газета. – № 260. – 2003. – 26 декабря.

Включение все новых социальных групп в процесс социальной деструкции свидетельствует о том, что в настоящее время это явление представляет реальную угрозу, как для отдельных регионов, так и для России в целом. Достаточно очевидно, что доминировавшие в 90-е гг. ХХ в. деструктивные практики, способствовавшие разрушению коммунизма, не только отбросили страну назад, но и сегодня являются тормозом для позитивных изменений, представляя собой серьезную угрозу для российской государственности.

Раскол современного российского общества блокирует процесс институциализации гармонизирующих социальных практик, порождает и расширяет «зоны социальной деструкции». В обществе растет обеспокоенность эскалацией ее проявлений в различных сегментах социального пространства.

Глубокие социальные изменения, происходящие в России на рубеже ХХ-ХХI вв., требуют нового подхода к феноменам, исследованию которых ранее не уделялось достаточного внимания, а также к отражающим их понятиям. Особого внимания, на наш взгляд, заслуживают понятия, описывающие те сегменты социального пространства, которые аккумулируют разрушительный потенциал. К числу таких понятий относятся «социальные напряжения» и «социальная деструкция».

Традиционный конфликтологический подход к описанию процессов и явлений в этом сегменте социального пространства, на наш взгляд, недостаточно избирателен, поскольку социальные напряжения и социальные конфликты могут иметь как позитивные, конструктивные, так и разрушительные, деструктивные последствия. Все более разрушительный характер проявлений социальной деструкции, нередко сопровождаемых насилием, актуализирует проблему поиска путей раннего выявления их потенциала с целью предупреждения, а при необходимости, локализации и блокирования. Исследование социальной деструкции, направленное на поиск возможностей ее диагностики и предупреждения, в настоящее время приобретает важное теоретическое и практическое значение. Мы предполагаем, что поиск таких возможностей наиболее продуктивен в пространстве трансформации социальных напряжений в проявления социальной деструкции.

Основой перехода от ситуации, описываемой термином «социальная напряженность», к конфликтной ситуации и далее к открытому конфликту выступает несвоевременное или неадекватное удовлетворение нужд и потребностей, трансформирующееся в процесс увеличения подавленных базовых инстинктов большинства населения [1, 272]. Если неудовлетворенность выступает как сущность рассматриваемого типа отношений, то напряженность – их явление в социальной действительности, обнажение, обострение которого происходит в форме социального конфликта [2, 15].

Рассматривая социальную напряженность как проявление неудовлетворенности, необходимо иметь в виду, что ею далеко не всегда может исчерпываться сущность последней. Феномен социальной напряженности, при определенных условиях, может искажать реальную картину неудовлетворенности конкретных социальных общностей различными сторонами своей жизнедеятельности. Опасность такого искажения возрастает тогда, когда неудовлетворенность приобретает многослойный, многомерный характер, создавая условия для сознательной или бессознательной подмены объекта неудовлетворенности, а также для деформации процесса ее персонализации и выбора неадекватных, разрушительных социальных практик.

Мы предполагаем, что ситуация, сложившаяся в постсоветской России, является закономерным следствием преобразований последних 20ти лет, характер, направленность, последствия которых требуют объективного, беспристрастного изучения. Эти преобразования описываются при помощи различных теорий: модернизации, кризиса, транзита. На наш взгляд, природу и характер этих процессов наиболее адекватно описывает теория «травмы» [3, 472-492]. Углубление «травмы», полученной населением в первой половине 90-х годов прошлого века, возможно при стечении различных обстоятельств – ухудшение социально-экономической ситуации, стихийные бедствия, техногенные катастрофы, акты терроризма… Длительное сохранение и видоизменение травмы – это уже «вызов дьявола», на который нет ответа [4]. На наш взгляд, вероятным ответом на этот вызов может выступить социальная деструкция, характерная для известных в истории России периодов «смутного времени».

Следствием травмы в России стала аномия, описанная Э. Дюркгеймом как состояние накануне самоубийства [5, 248-251]. Именно этот диагноз поставил посткоммунистическим обществам Р. Дарендорф: аномия – отсутствие норм или их рассогласование вместо прежней гиперномии сверхнормированности [6]. В результате этих перемен социально признанные смыслы, значения рассредоточились по разным слоям общества, формируя противостоящие друг другу реальности, между которыми неизбежно аккумулируется напряжение и потенциал разрушения.

Зарождение отношений по поводу объекта потенциального конфликта, включает интерпретацию понятий, отражающих существо этих отношений, проработку различных стратегий взаимодействия. Неспособность социального субъекта адекватно интерпретировать сущность зарождающихся отношений неизбежно накладывает отпечаток на характер принимаемых стратегий их становления и развития, обусловливающих жесткость, безадресность становящегося потенциала напряженности и предопределяющих возникновение субъекта социальной деструкции.

Мы солидарны с тем, что социальная деструкция может предшествовать социальному конфликту (как причина или предпосылка), присутствовать в конфликте (как характеристика конфликтных взаимодействий) и быть следствием конфликта (выражаясь в ущемлении интересов одной или обеих сторон) [7]. Социальные напряжения также присутствуют на всех этапах возникновения, урегулирования и разрешения социальных конфликтов. Исходя из этого, можно предположить, что понятие «социальная напряженность» содержит значительный прогностический потенциал изучения природы, характера, динамики, как социального конфликта, так и социальной деструкции.

Анализ степени научной разработанности проблемы социальной деструкции свидетельствует об отсутствии общепринятого подхода к пониманию этого явления. В связи с этим, возникает необходимость в исследовании социальной деструкции с использованием методов социологии, социальной психологии, статистики. На наш взгляд, в настоящее время весьма актуальна проблема анализа социальной деструкции, ее соотношения и взаимосвязи с социальными напряжениями. Под социальной деструкцией мы понимаем социальную форму активного отношения к миру, включающую деструктивную деятельность, деструктивную активность и деструктивный конфликт, основное содержание которых составляет разрушение существующих объектов и систем.