Анатолий Маркуша - Человек летающий

Сначала надо оторваться от земли.

Конечно, они понимали, что для этого очень важно не перетяжелить оболочку будущего снаряда, иначе вся затея погибнет, не успев родиться. И Монгольфье взяли самую прочную и самую тонкую бумагу, какую только вырабатывали на их фабрике, склеили остроконечный мешок с открытой горловиной в нижней части, наполнили мешок горячим дымом…

И свершилось… — 5 июня 1783 года снаряд полетел.

Всякая дорога начинается первым шагом, пусть робким, пусть коротеньким, но без него нет и не может быть пути.

19 сентября состоялся второй полет.

На этот раз — с пассажирами.

«Экипаж» состоял из петуха, барана и утки. Историк утверждает, что после благополучного полета барану было присвоено новое гордое имя — «Монтосьель», что означает «поднимавшийся в небо». Говорят, барана поселили на королевском скотном дворе, назначив ему пожизненное казенное содержание. Прав историк или нет, сегодня это не так важно.

Детали, даже самые художественные, только украшают время, а двигают его принципы, события и логика.

После благополучного подъема и приземления животных логика требовала: в следующий полет должен отправиться человек. Но кто?

Людовик XVI повелел: первым полетит приговоренный к смерти преступник. Вернется — будет помилован, не вернется — значит, на то воля божья.

Король считал себя гуманистом, и не хотел рисковать жизнью добропорядочных верноподданных.

Но добропорядочные верноподданные рассудили иначе. Ко двору примчался Пилатр де Розье (по одним данным — парижский аптекарь, по другим — начинающий ученый-физик). Де Розье уже сделал несколько подъемов на привязанном шаре Монгольфье, что называется, вкусил неба. И взмолился: «Человечество никогда не простит, ваше величество, если первым покорителем воздушного океана станет преступник. Умоляю, ваше величество, окажите честь, разрешите лететь мне!»

Король поколебался и разрешил.

Немедленно сыскался и второй пилот — маркиз д'Арланд.

Вот несколько строк из его воспоминаний:

«Мы тронулись в 1 час 54 минуты. Зрители были спокойны. Думая, что они испугались, я махал рукой. Де Розье закричал мне: «Вы ничего не делаете, и мы не двигаемся». Я зашевелил огонь на решетке, и мы приблизились к реке. Де Розье закричал опять: «Посмотрите на реку. Мы сейчас упадем в нее!» И мы «опять пошевелили огонь, но все еще продолжали оставаться над рекой. Туг я услыхал звук в верхней части шара, точно он лопнул. Я закричал своему спутнику: «Вы там что, танцуете?» В шаре было много дыр, и, схватив бывшую при мне мокрую губку, я закричал, что мы должны спускаться. Однако мой спутник заявил, что мы находимся над Парижем и должны пересечь его. Поэтому мы еще раз пошевелили огонь и повернули на юг, пока не перелетели Люксембург. Тут мы затушили огонь, и шар быстро спустился». (Люксембург — пригород Парижа, уточняю документ во избежание путаницы — А. М.). Так это было.

И еще одно документальное свидетельство: «Они не весьма устали, но очень вспотели от жары и нуждались в перемене белья. Пилатр де Розье нуждался еще и в новом сюртуке, так как сюртук, снятый им в дороге, был разорван на куски зрителями — на память об историческом полете». Это выдержка из сообщения газеты «Московские ведомости».

Полет Пилатра де Розье и д'Арланда продолжался около двадцати минут, дальность его не превысила девяти километров. Дата события — 21 ноября 1783 года.

Пожаловав аэронавтов многими почестями, приказав отчеканить золотую памятную медаль в честь братьев Монгольфье, Людовик XVI возвел их в дворянское достоинство и повелел на фамильном гербе их начертать: «Sic itur ad astra» — «Так идут к звездам»…

До звезд, разумеется, было еще очень далеко, но стоит ли упрекать в хвастливом преувеличении автора геральдического девиза? Ведь мечта торопила людей! И не справедливо ли предположить, что торжественная латынь должна была утихомирить скептиков? А скептиков нашлось предостаточно, и все они, будто сговорившись, спрашивали: «Ну полетали, а какая от этих шаров польза?»

Великий Бенжамен Франклин, присутствовавший на старте в числе других знатных гостей и подписавший акт о подъеме отважных воздухоплавателей, отвечал на этот вопрос вопросом: «А какая польза от ребенка, который только что родился?»

Впрочем, не все были столь осторожны. Не успели монгольфьеры совершить свои первые подъемы, а Жиру де Вильет уже пишет в «Парижской Газете»: «Я тотчас убедился, что эта недорогая машина может оказать значительную пользу армии, давая возможность обнаруживать позиции, маневры и передвижения неприятельских войск и извещать об этом свои войска при помощи сигналов».

2 марта 1784 года Бланшар публично заявляет: «Я воздаю глубокую и истинную хвалу бессмертным Монгольфье, без которых мои крылья годились бы только для того, чтобы колебать непокорную стихию, упорно отталкивающую меня на землю, как тяжеловесного страуса, меня, который собирался оспаривать у орлов дорогу к облакам». Прежде чем стать одним из самых рьяных последователей братьев Монгольфье, Бланшар много и старательно занимался машущими крыльями.

Взлететь он не взлетел, но прославился на авиационном поприще.

И все-таки Бенжамен Франклин был прав — ребенку предстояло еще расти и расти.

Как же спустя более двухсот лет характеризовать это событие нам, людям двадцатого века? Любопытная страничка истории? Занятный осколок седого прошлого?..

Вероятно, все зависит от избранной точки зрения на предмет.

Даже самый давний опыт не может и не должен исчезать бесследно. В каждом опыте есть драгоценные и непреходящие крупицы истины. Если согласиться с этим, то нельзя не увидеть: подъем человека на воздушном шаре со всей убедительностью показал: полет — это прежде всего работа! Летать надо не только хотеть, но непременно уметь. А умение начинается с предвидения. Пилатр де Розье понимал: пока поддерживается огонь в топке, подъемная сила шара не убывает; д'Арланд предусмотрительно запасся мокрой губкой; он ожидал прожогов оболочки и приготовился противостоять их распространению. Завидная предусмотрительность!

Монгольфьеры — так назвали шары братья Монгольфье — залетали. И надо сказать, залетали весьма успешно.

Из пятисот первых воздухоплавателей на протяжении целых семидесяти пяти лет потерпели катастрофу только десять.

Список жертв воздухоплавания суждено было открыть Пилатру де Розье. Он погиб спустя два года после своего первого полета.

На месте падения, в Булони, и поныне стоит скромный белый памятник…

Из песни слова не выкинешь — голубые дороги оплачены не только соленым потом, горькими разочарованиями, но и красной живой кровью героев и мучеников авиации.

Но мечту, овладевшую людьми, нельзя остановить ни проклятиями церкви, ни монаршими запретами, ни самой смертью.

Люди шли…, и дорога стала постепенно просматриваться.

Долгие годы воздушные шары были единственными летательными аппаратами, возносившими человека в небо. На воздушном шаре люди впервые «перепрыгнули» через Ла-Манш, на воздушном шаре пытались достичь Северного полюса, на воздушном шаре поднялись выше всех гор в Европе…

На смену монгольфьерам пришли более надежные шарльеры (названные в честь профессора Жака Александра Шарля), наполненные не горячим дымом, а летучим водородом.

И монгольфьеры, и шарльеры со временем получили общее название — аэростаты.

Аэростаты прежде всего привлекли внимание ученых, став первыми летающими лабораториями человечества; заинтересовались аэростатами военные, признав и них дальнозорких разведчиков поля боя и ближайших тылов противника, а также корректировщиков артиллерийского огня. И, конечно же, полеты на аэростатах сделались весьма модным спортом. Балономания, как степной пожар, с неудержимой силой распространялась по свету.

К 1909 году воздухоплаватели покорили тринадцатикилометровую высоту…

Забегу вперед: уже на памяти моего поколения, в середине тридцатых годов нашего столетия, получив герметические кабины, «возмужавшие» воздушные шары — стратостаты — перешагнули двадцатикилометровый рубеж высоты и долгое время удерживали за собой этот абсолютный рекорд, уступив его только в послевоенное время реактивному самолету.

Однако сколь ни высоко поднимались воздушные шары над миром, все аэростаты обладали общим природным недостатком — они плавали, и поэтому их дорогами распоряжалось небо: куда ветер дует — туда и шар летит.

Как ни странно, но в этом принципиальном недостатке заключалась и своя привлекательность — долетим или не долетим? Выиграем или проиграем? Такой вопрос с сердечным замиранием задавали себе многие-многие рисковые люди.