Александр Зимин - Слово о полку Игореве

А Святъславь мутенъ сонъ видѣ въ Киевѣ на горахъ. «Синочь съ вечера одѣвахъте мя, — рече, — чръною паполомою, на кроваты тисовѣ. Чръпахуть ми синее вино съ трудомь смешено, сыпахуть ми тъщими тулы поганыхъ тльковинъ великый женчюгь на лоно, и нѣгуютъ мя. Уже дьскы безъ кнѣса в моемъ теремѣ златовръсѣмъ. Всю нощь съ вечера босуви врани възграяху, у Плѣсньска на бо- лони бѣша 23дебръски сани23[23–23 Испр. М-П, Е дебрь Кисаню.] и несошася[Испр. М-П не сошлю.] къ синему морю».

И ркоша бояре князю: «Уже, княже, туга умь полонила. Се бо два сокола слѣтѣста съ отня стола злата поискати града Тьмутороканя, а любо испити ше- ломомь Дону. Уже соколома крильца припѣшали поганыхъ саблями, а самаю опуташа[Так Е. М-П опустоша.] въ путины железны. Темно бо бѣ въ 3 день: два солнца помѣркоста, оба багряная стлъпа погасоста и съ ними[Испр. М-П, Е нимъ.] молодая месяца, Олегъ и Святъславъ, тъмою ся поволокоста. На рѣцѣ на Каялѣ тьма свѣтъ покрыла. По Руской земли прострошася половци, аки пардуже гнѣздо, и въ морѣ погрузиста, и великое буйство подасть Хинови. Уже снесеся хула на хвалу. Уже тресну нужда на волю. Уже връжеса дивь на землю. Се бо готския красныя дѣвы въспѣша на брезѣ синему морю, звоня рускымъ златомъ, поютъ время бусово, лелѣютъ месть Ша- роканю. А мы уже, дружина, жадни веселия».

Тогда великий Святславъ изрони злато слово слезами смѣшено, и рече: «О моя сыновчя, Игорю и Всеволодѣ! Рано еста начала Половецкую землю мечи цвѣлити, а себѣ славы искати. Нъ нечестно одолѣсте, нечестно бо кровь поганую пролиясте. Ваю храбрая сердца въ жестоцемъ харалузѣ скована, а въ буести закалена. Се ли створисте моей сребреней сѣдинѣ? А уже не вижду власти сильнаго, и богатаго и многовоя[Испр. М-П, Е многовои.] брата моего Ярослава съ черниговьскими былями, съ могуты, и съ татраны, и съ шельбиры, и съ топчакы, и съ ревугы, и съ ольберы. Тии бо бес щитовь съ засапожникы кликомъ плъкы побѣждаютъ, звонячи въ прадѣднюю славу. Нъ рекосте: „Мужаимыся[Испр. М-П, Е мужаимѣся.] сами, преднюю славу сами похитимъ, а заднюю ся сами подѣлимъ!“. А чи диво ся, братие, стару помолодити? Коли соколъ въ мытехъ бываетъ, высоко птицъ възбиваетъ, не дастъ гнѣзда своего въ обиду. Нъ се зло — княже ми непособие: наниче ся годины обратиша. Се у Римѣ[Испр. М-П уримъ. Е Урим, причем м выносная.] кричатъ подъ саблями по- ловецкыми, а Володимиръ подъ ранами. Туга и тоска сыну Глѣбову».

Великый княже Всеволоде! Не мыслию ти прелетѣти издалеча, отня злата стола поблюсти? Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Донъ шеломы вы-

льяти. Аже бы ты быль, то была бы чага по ногатѣ, а кощей по резанѣ. Ты бо можеши посуху живыми шереширы стрѣляти, удалыми сыны Глѣбовы.

Ты, буй Рюриче и Давыде! Не ваю ли злачеными шеломы по крови плаваша? Не ваю ли храбрая дружина рыкаютъ, акы тури, ранены саблями калеными на полѣ незнаемѣ? Вступита, господина, въ злата стремень за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святславлича!

Галичкы Осмомыслѣ Ярославе! Высоко сѣдиши на своемъ златокованнѣмъ столѣ, подперъ горы Угорскыи своими железными плъки, заступивъ королеви путь, затворивъ Дунаю ворота, меча времены[К бремены.] чрезъ облаки, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землямъ текутъ, отворявши[Так К, Е. М-П оттворяеши.] Киеву врата, стрѣляеши съ отня злата стола салтаня[Испр. М-П салтани. Е салътани.] за землями. Стрѣляй, господине, Кончака, поганого кощея, за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святславлича!

А ты, буй Романе и Мстиславе! Храбрая мысль носитъ васъ умъ на дѣло. Высоко плаваеши на дѣло въ буести, яко соколъ на вѣтрехъ ширяяся, хотя птицю въ буйствѣ одолѣти. Суть бо у ваю желѣзныи прапорзи[Испр. М-П, Е папорзи.] подъ шеломы латинскими. Тѣми тресну земля, и многи[Е многы.] страны — Хинова, Литва, Ятвязи, Деремела и Половци сулици своя повръгоща, а главы своя подклониша[Испр. М-П, Е поклониша.] подъ тыи мечи харалужный. Нъ уже, княже Игорю, утрпѣ солнцю свѣтъ, а древо не бологомъ листвие срони: по Рсии, по Сули гради подѣлиша. А Игорева храбраго плъку не крѣсити. Донъ ти, княже, кличетъ и зоветь князи на победу. Олговичи, храбрый князи, доспѣли на брань.

Инъгварь и Всеволодъ и вси три Мстиславичи, не худа гнѣзда шестокрилци! Не побѣдными жребии собѣ власти расхытисте? Кое ваши златыи шеломы и сулицы ляцкии и щиты? Загородите полю ворота своими острыми стрелами за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святъславлича!

Уже бо Сула не течетъ сребреными струями къ граду Переяславлю, и Двина болотомъ течетъ онымъ грознымъ полочаномъ подъ кликомъ поганыхъ. Единъ же Изяславъ сынъ Васильковъ позвони своими острыми мечи о шеломы литов- ския, притрепа славу дѣду своему Всеславу, а самъ подъ чрълеными щиты на кровавѣ травѣ, притрепанъ литовскыми мечи, и с хотию на кроваты,[Испр. М-П, Е кровать и.] рекъ: «Дружину твою, княже, птиць крилы приодѣ, а звѣри кровь полизаша».

Не бысь ту брата Брячяслава, ни другаго Всеволода: единъ же изрони жемчюжну душу изъ храбра тѣла чресъ злато ожерелие. Унылы голоси. Пониче веселие. Трубы трубять городеньскии. Ярославли[Испр. М-П, Е Ярославе.] и вси внуце Всеславли уже понизять[Испр. М-П, Е понизить.] стязи свои, вонзятъ[Испр. М-П. Е вонзить.] свои мечи вережени. Уже бо выскочисте изъ дѣдней славы.[Испр. М-П, Е славѣ.] Вы бо своими крамолами начясте наводити поганыя на землю Рускую, на жизнь Всеславлю. Которою[Испр. М-П, Е которое.] бо бѣше насилие отъ земли Половецкыи!

На седьмомъ вѣцѣ Трояни[К Зояни.] връже Всеславъ жребий о дѣвицю себѣ любу. Тъй клюками подпръся, оконися[Испр. М-П, Е о кони.] и скочи къ граду Кыеву, и дотчеся стружиемъ злата стола Киевскаго. Скочи отъ нихъ лютымъ звѣремъ въ плъночи, изъ Бѣлаграда, обѣсися синѣ мьглѣ. 44Утрѣ же вазни44[44–44 Испр. М-П утръ же воззни. Е утръже вазни.] с три кусы, — отвори[Так Е. М-П оттвори.] врата Новуграду, разшибе славу Ярославу, скочи влъкомъ до Немиги съ Дудутокъ.

На Немизѣ снопы стелютъ головами, молотятъ чепи харалужными, на тоцѣ животъ кладутъ, вѣють душу отъ тѣла. Немизѣ кровави брезѣ не бологомъ бяхуть посѣяни, посѣяни костьми рускихъ сыновъ. Всеславъ князь людемъ судяше, кня- земъ грады рядяше, а самъ въ ночь влъкомъ рыскаше; изъ Кыева дорискаше до куръ Тмутороканя, великому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше. Тому въ По- лотскѣ позвониша заутренюю рано у святыя Софеи въ колоколы: а онъ въ Кыевѣ звонъ слыша. Аще и вѣща душа въ дръзѣ[Испр. М-П, Е друзѣ.] тѣлѣ, нъ часто бѣды страдаше. Тому вѣщей Боянъ и пръвое припѣвку, смысленый, рече: «Ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду, суда Божиа не минути».

О, стонати Руской земли, помянувше пръвую годину и пръвыхъ князей! Того стараго Владимира нельзѣ 6ѣ пригвоздити къ горамъ киевскимъ.[Е киевскымъ.] Сего бо нынѣ сташа стязи Рюриковы, а друзии — Давидовы; нъ розино ся имъ хоботы пашутъ. Копиа поютъ на Дунай.

Ярославнынъ гласъ слышится,[Испр. М-П слышитъ. Е слышить.] зегзицею незнаемѣ[Испр. М-П, Е незнаемь.] рано кычеть: «Полечю, — рече, — зегзицею по Дунаеви, омочю бебрянъ рукавъ въ Каялѣ рѣцѣ, утру князю кровавыя его раны на жестоцѣмъ его тѣлѣ».

Ярославна рано плачетъ въ Путивлѣ на забралѣ, а ркучи: «О вѣтрѣ ветрило! Чему, господине, насильно вѣеши? Чему мѣчеши[Испр. М-П, Е мычеши.] хиновьскыя стрелы[Испр. М-П, Е стрѣлкы.] на своею нетрудною крилцю на моея лады вой? Мало ли ти бяшетъ горъ подъ облакы вѣяти, лелѣючи корабли на синѣ морѣ? Чему, господине, мое веселие по ковылию развѣя?».

Ярославна рано плачеть 52въ Путивлѣ52[52–52 Испр. М-П, Е Путивлю городу.] на заборолѣ, а ркучи: «О Днепре Словутицю! Ты пробилъ еси каменныя горы сквозѣ землю Половецкую. Ты лелѣялъ еси на себѣ Святославли носады до плъку Кобякова. Възлелѣй, господине, мою ладу къ мнѣ, абыхъ не слала къ нему слезъ на море рано».

Ярославна рано плачетъ въ[Испр. М-П, Е къ.] Путивлѣ на забралѣ, а ркучи: «Свѣтлое и тресвѣтлое слънце! Всѣмъ тепло и красно еси: чему, господине, простре горячюю свою лучю на ладѣ вой? Въ полѣ безводнѣ жаждею имь лучи съпряже, тугою имъ тули затче».

Прысну море полунощи. Идутъ сморци мьглами. Игореви князю Богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую, къ отню злату столу. Погасоша вечеру зари. Игорь спитъ. Игорь бдитъ. Игорь мыслию поля мѣритъ отъ великаго Дону до малаго Донца. Комонь въ полуночи. Овлуръ свисну за рѣкою, велить князю разумѣти. «Князю Игорю не быть!» — кликну. Стукну земля, въшумѣ трава. Вежи ся половецкии подвизашася. А Игорь князь поскочи горнастаемъ къ тростию и бѣлымъ гоголемъ на воду. Въвръжеся на бръзъ комонь и скочи съ него босымъ влъкомъ. И потече къ лугу Донца, и полетѣ соколомъ подъ мьглами, избивая гуси и лебеди завтроку, и обѣду и ужинѣ. Коли Игорь соколомъ полегѣ, тогда Влуръ влъкомъ потече, труся собою студеную росу: претръгоста бо своя бръзая комоня.