Дэниэл Смит - Думай, как Эйнштейн

Байки о том, что в гимназии Эйнштейн не хватал с неба звезд, уже стали частью фольклора. В чем, несомненно, большая заслуга грязного языка сварливого доктора Дегенхарта. Факты, однако же, говорят, что к большинству предметов Альберт проявлял большие способности, и особенно преуспевал в математике. С этой дисциплиной он справлялся на академическом уровне, опережая своих сверстников в развитии на несколько лет. К 12 годам, по его собственному признанию, он «был потрясен осознанием возможности того, что до Истины можно добраться путем одних лишь умозрительных размышлений, без каких-либо внешних экспериментов». И все же, несмотря на то что мальчик явно унаследовал от отца талант к математике, никто и не предполагал в нем будущего ученого-прорицателя. Ведь когда в 16 лет (на 2 года раньше, чем принято) Эйнштейн попытался поступить в вуз, результаты экзаменов показали, что ему нужно еще подтянуться по некоторым побочным предметам, включая ботанику, литературу и политику.

Чтобы поступить в цюрихский Политехникум, он переехал в Швейцарию и продолжил учебу в выпускном классе школы города Арау, где сразу стал вторым по успеваемости учеником. И еще раз доказал, что ученик он очень способный, пускай и не лучший из лучших (хотя сегодня его имя нам известно куда лучше, чем того одноклассника, который его обставил). Когда же в 1900-м он закончил Политехникум, его «рейтинг» упал до неприметного 4-го места в группе из пяти выпускников. После чего он предпринимал несколько попыток получить научную должность в нескольких вузах Цюриха, но все они закончились неудачей. Тогда, после затяжной депрессии, ему пришлось устроиться на довольно заурядную службу – техническим экспертом (3-й категории) в швейцарское бюро патентов в Бёрне.

Мог ли кто-нибудь тогда подозревать, что всего четыре года спустя Эйнштейн напишет целую серию трудов, которые перевернут с ног на голову всю мировую науку? И, что еще примечательней, – сделает это по зову сердца, в свободное от службы время? Сам Эйнштейн позже предполагал, что именно его «заторможенность» в юные годы и помогла ему добиться успеха в дальнейшем. «Я развивался так медленно, – вспоминал он, – что начал задаваться вопросами пространства-времени, уже будучи взрослым».

Но даже поделившись с миром результатами своего интеллектуального прорыва, он получил достойное признание лишь несколько лет спустя. Как это ни парадоксально, должность младшего профессора он получил лишь в 1909 году, через девять лет после окончания вуза – и четыре года после того, как он опубликовал свой труд по Специальной теории относительности, в котором вывел знаменитую формулу E=mc2. Не говоря уже о том, что Нобелевскую премию ему присудили только в 1922 году.

Все это лишь подтверждает старую истину: тише едешь – дальше будешь. Даже если твои мозги гениальны, как у Эйнштейна.

Сколько б мы ни гадали, какие же мыслительные процессы вознесли Эйнштейна на вершину Олимпа, – сам он, похоже, верил, что важнейшую роль здесь сыграло его беспрестанное желание находить ответы на по-настоящему большие вопросы. Как он признавался в письмах на склоне лет, «моя научная деятельность мотивирована одним лишь неудержимым стремлением к раскрытию секретов Природы, и больше ничем иным». В письме к своему другу Александру Мошковскому, опубликовавшем в 1920 году биографию ранних лет Эйнштейна, ученый излагал писателю свое внутренне убеждение в том, что развитие науки в общем и целом происходит из необходимости человека удовлетворять свою страсть к чистому Знанию.

Более того, точно так же он был убежден и в том, что ответы на любые вопросы не просто существуют, но просто так и ждут, чтобы их нашли. В 1938 году Эйнштейн выступает одним из авторов[3] в написании работы «Эволюция физики. Развитие идей от первоначальных понятий до теории относительности и квантов». Где, в частности, замечает, что «без веры во внутреннюю гармонию мира никакой науки бы не было». Его уверенность в том, что величайшие тайны нашего мира и космоса имеют рациональные объяснения, пришла к нему еще в относительно юные годы. Лет в 12 он уверовал, что Природа может быть объяснена посредством моделирования математических конструктов, большинство из которых он считал «относительно простыми» (пусть даже те из нас, кто не обладает его прирожденной хваткой в математике и физике, и стали бы это оспаривать). Ту же мысль он развернул и в своей лекции в честь философа Герберта Спенсера Гассера (1933):

Опыт, приобретенный нами до сих пор, оправдывает нашу веру в то, что Природа суть реализация простейших возможных математических идей. Я убежден: мы способны при помощи чисто математических конструктов открывать концепции и законы, связывающие их друг с другом, что дает нам ключ к пониманию природных феноменов.

Таким образом, Эйнштейну удавалось сочетать удивление от чудес окружающего мира с верой в то, что он может добраться до понимания природы этих чудес. Заболевший ребенок, который поражался якобы мистической силе компаса, довольно скоро распространил свой интерес на тайны тепла и электричества (что неудивительно, если учесть, что бизнес его семьи был посвящен электроприборам). Кроме того, он вырос в период, когда наука еще только начинала разрабатывать термины для физической реальности атомов и молекул (по сути, невидимых кирпичиков Вселенной), и основные вопросы зарождающейся кинетической теории (о движении частиц внутри материи) также занимали его с ранних лет жизни.

У него были свои герои – Галилей и Ньютон, которых он цитировал в письмах Мошковскому как двух величайших гениев-созидателей в истории мировой науки. Из этих двоих большую часть его внимания приковывал именно Ньютон – как ни иронично это звучит, если учитывать, что именно ньютоновские «реальности», две сотни лет принимавшиеся миром как откровения, были низвергнуты Эйнштейном в полный хаос. В 1931 году, составляя предисловие к работе Ньютона «Оптика» (1704), Эйнштейн заметил: «Он умудрялся объединить в одной личности экспериментатора, теоретика, механика – и, что немаловажно, художника экспозиции». Возможно, он описывал здесь и самого себя, хотя некоторые и предположили бы, что навыки Эйнштейна как экспериментатора в некоторой степени отставали от уровня его именитого предшественника.

Но именно теоретиком Эйштейн был все-таки первоклассным – в частности, благодаря своей убежденности в том, что теория должна быть «выпарена» до ее наипростейшего состояния. Как он замечал в 1940-х, любая теория впечатляет тем сильней, чем проще ее изначальные установки – и чем разнообразней вопросы, которые она охватывает. Он свято верил, что хорошая теория должна быть очищена от сложных математических формул, а суть ее – выражена так, чтобы понял даже ребенок. Разглядывание фундаментальных истин через призму простоты чрезвычайно высоко ценилось в эпоху модернизма. Вдумаемся хотя бы в слова величайшего художника своей эпохи Пабло Пикассо, который заявлял, что потратил четыре года, чтобы научиться писать, как Рафаэль, но целую жизнь на то, чтобы рисовать, как дитя.

Разумеется, прогрессивности Эйнштейна помогало еще и то, что по натуре это был человек, независимый духом, не боявшийся идти по жизни в одиночку. Уже к пятнадцати годам он стал достаточно самостоятелен, чтобы проститься с родительским очагом, когда его семья переехала в Павию, на север Италии, куда его отца позвали интересы нового бизнеса после того, как его электромагазин разорился. Тогда у сына хватило сообразительности, чтобы вовремя «смотать удочки» и научиться обеспечивать себя самому. Он поклялся, что никогда не вернется в Германию, и даже собирался отказаться от немецкого гражданства. Уровень знаний позволил ему поступить в Политехникум двумя годами раньше, чем тогда было принято. Всегда в каком-то смысле аутсайдер, он испытывал крайне мало нужды подчиняться каким-либо правилам – свойство, которое сослужило его дальнейшей карьере неоценимую службу.

Более того – огромный заряд для своих идей он получил благодаря тому, что вырос в семье электрика: все детство Альберт то и дело помогал отцу в работе, получая постоянный доступ к оборудованию, на котором и ставил практические опыты для проверки своих ранних «фантазий на тему физики». Тогда-то и зародилась в нем ярко выраженная самоуверенность, толкавшая его вперед по нехоженым тропам, на которые его сверстники даже шагу боялись ступить. Вспомним, к примеру, его первый научный труд, написанный в 1901-м. Пусть даже по-юношески запальчиво и не совсем аккуратно, он все же осмеливался критиковать работы двух величайших физиков своего времени – Людвига Больцмана и Пауля Друде.