Анатолий Протопопов - Инстинкты человека. Попытка описания и классификации

Тут у нашего уважаемого скептика, видимо, сам собой напросился вывод: наверное гены, в смысле влияния на конкретное поведение - атавизм, ныне практически не работающий; что гены лишь обеспечивают наблюдаемую почти бесконечную пластичность психики, а конкретные модели генетически обусловленного поведения очень непрочны, и легко переформировываются под влиянием окружающей социальной среды.

Что можно на это сказать? Дело в том, что гены, как мы отмечали при описании РК, не являются каким-то подобием "чертежа", детально и исчерпывающе описывающего "устройство" живого существа. Это, скорее, "рецепт", подсказывающий, как преобразовать то, что уже есть в данный момент, в то, что должно быть далее. Важно, что этот процесс не определяется исключительно генами: свой весомый вклад вносят и особенности внешней обстановки. Например, у многих живых существ от температуры окружающей среды во время развития эмбриона зависит его пол и другие особенности. К человеческому эмбриогенезу это впрямую не относится (хотя некоторые намётки всё же имеют место), но послеродовое развитие подвержено влиянию среды весьма и весьма. Настолько, что в условиях, очень сильно отличающихся от стандартных, многие генетические программы попросту не могут сработать правильно. Что не означает, что этих программ не существует, или что они имеют пренебрежительно малое влияние. Просто для формирования заданных ими признаков нужны нормальные (или, по крайней мере, не слишком экстремальные условия среды)...

Причём отсутствие должных внешних условий (скажем, примера для подражания) не позволяет развиться не только элементам высококультурного поведения (которые вряд ли врождённы, поэтому "некультурность" этих "Маугли" никак не удивительна), но и инстинктам! Опыты на обезьянах показали, что в отсутствие примера для подражания самка обезьяны не может стать полноценной матерью - она едва понимает, что со своим детёнышем нужно делать.

Обсуждаемый сейчас феномен называется импринтингом - явлением настройки (конкретизации) инстинкта в особые (импринтные) периоды детства. Импринтинг очень широко распространён в природе, и не делает инстинкт не-инстинктом. Инстинкт следования гусёнка за матерью не перестаёт быть инстинктом от того, что в качестве "матери" запечатлевается образ неживого предмета, или совсем не родного этому гусёнку исследователя. Так же и с нашей незадавшейся мамой-обезьяной. В природе ведь никто специально не обучает молодых самочек правилам обращения с детёнышами. Им никто не читает лекций по этому предмету, они не сдают экзаменов или зачётов, их не лишают сладкого за неуспеваемость. Они впитывают увиденное совершенно добровольно. Но ключевой вопрос: почему, из всего безграничного многообразия увиденного, они впитывают именно ЭТО? Ведь в поле их зрения наверняка находились и другие образцы поведения - в том числе - по отношению к детёнышам. Ну а то, что для развития человеческого детёныша импринтинг стал категорически незаменимым, ещё не позволяет говорить о свободе поведения человека от генетического багажа.

Ну хорошо, люди - это не обезьяны; вернёмся к нашим "Маугли" - людям, почему-то перенявшим поведение не своего биологического вида. Бывают ли ситуации, когда человеческие дети могли бы (хотя бы в принципе) брать пример с других животных без отрыва от общества себе подобных? Сколько угодно. У скотоводческих народов дети растут в окружении большого количества животных практически с самого рождения, и родители не предпринимают каких-то особых мер по предотвращению восприятия детьми "нечеловеческого" поведения. Но поведение себе подобных ложится на созревающую психику легко и непринуждённо; прочие же примеры - с огромным трудом, и фактически - лишь если больше ничего нет.

Поведение человека отстоит от поведения прочих животных всё же довольно далеко; ребёнок его может воспринять лишь при полном отсутствии альтернатив. Но что будет, если вполне "человеческих" альтернатив наличествует несколько, причём именно альтернатив; т.е. плохо совместимых моделей поведения? А на этот счёт история приводит нам массу примеров, когда родные братья (но не однояйцевые близнецы) выбирают диаметрально противоположные жизненные пути: один может стать преступником, а другой - прокурором; один - спортсменом, другой - художником; один - известным учёным, другой - "деклассированным элементом". А ведь социальная среда, в которой растут родные братья, обычно очень близка - у них общие родители, другие члены семьи, они ходят в одну школу, и их окружают примерно те же друзья. И даже окружающие ландшафты одинаковы. Отсылки на неполное совпадение окружающей среды, на то, что незначительные отличия этой среды могут вызвать крупные далёкие последствия, с одной стороны, правдоподобны (почему бы и нет), с другой - плохо отвечают критерию фальсифицируемости (их крайне сложно опровергнуть в принципе), и потому - сомнительны. Предположение же о наличие врождённого "сродства" к тем или иным схемам поведения вполне поддаётся фальсификации по Попперу - достаточно изучить однояйцевых близнецов, геномы которых идентичны. Если среди однояйцевых близнецов такие "противоположности" и "ортогональности" будут встречаться с примерно той же частотой, что и среди прочих братьев, то предположение о влиянии врождённых предрасположенностей будет опровергнуто - т.е. фальсифицировано в попперовском смысле. Но среди однояйцевых близнецов таких случаев практически нет. Имеем ли мы в виду, что гены - приговор? Отнюдь. Согласно ряду исследований [7,13,22], влияние на поведение генетических и средовых факторов имеет примерно равный порядок величины; следовательно, при наличии нежелательных генетических предпосылок воспитание должно быть более ответственным и аккуратным, без довольно обычного в наших семьях "самотёка". Достижение результата - не безнадёжно даже в тяжёлых случаях! Таких, как например, синдром Дауна, который обусловлен очень глубокой генетической патологией, и в этом смысле неисправим. Однако имеется масса примеров коррекции этой патологии самоотверженной и квалифицированной педагогикой, позволившей вырастить этих детей практически полноценными членами общества. Хотя, конечно, всему есть пределы: педагогическая коррекция детей с, например, синдромом Патау (недуг, тоже вызыванный генетическим дефектом, правда другой хромосомы) нереальна. В то же время, даже весьма неблагополучные внешние условия могут "не испортить" ребёнка, если наследственные нравственные задатки достаточно сильны: про таких детей говорят, что "грязь к ним не прилипает".

Но при педагогическом "самотёке" - да, ребёнок, даже совершенно здоровый, просто выберет наиболее притягательные именно его "природе" модели поведения, и впитает их. Модели, разумеется, из числа имеющихся в его окружении.

Опыты проводились в 1980-х и 1990-х годах под руководством Сьюзан Минска из Северо-Западного университета; в опытах исследовалось научение страху перед змеями, весьма типичного для всех приматов, включая человека.

Минека (Mineka, 1983) обнаружила, что макаки-резус, которые родились и были выращены в неволе, не боялись змей. В то же время, у макак-резусов, пойманных в естественной среде обитания, наблюдался просто неистовый страх змей, даже если фактически это была лишь резиновая игрушка. Минека также обнаружила, что если выращенным в лабораторных условиях (наивным) макакам-резус показывать кинофильмы о пойманных в дикой природе макаках, которые испуганно реагируют на змей, то "наивные" макаки быстро приобретают такой же страх. То есть - для выработки страха оказывалось достаточно "личного примера" других особей, в чём можно усмотреть аналогии с культурной традицией.

Однако выяснилось, что реакции страха вырабатывались только в том случае, если в фильме показывались реакции особей на вполне определённые стимулы. Некоторые фильмы были смонтированы так, что изображение змеи (игрушечной) было заменено каким-нибудь другим предметом, например цветком, и при просмотре фильма казалось, что природные макаки боятся цветка. Если наивные макаки смотрели фильм с адекватным стимулом, вроде игрушечной змеи или крокодила, то реакция страха на этот объект у них формировалась. Но когда наивные особи смотрели фильм, где природные макаки "боялись" игрушечного кролика или цветка, эта реакция у них не формировалась.

Разумеется, проводить буквально такие же эксперименты на людях нельзя, однако сходные по смыслу эксперименты возможны и на людях. И они показывают, что процесс обучения страху у людей весьма схож с теми, что обнаружены у макак-резусов и других приматов.

Эксперимент состоял в том, что человеку наносились ощутимые удары электрического тока, сочетающиеся с демонстрацией слайдов по тематике электробезопасности: с разбитыми электророзетками, оголёнными проводами, и т.д. В этот ряд были включены также изображения змей. Выяснилось, что ассоциации между ударами током и изображениями змей вырабатывались с большей вероятностью, чем между ударами током и изображениями на электрическую тему (Mineka, 1983). Также было показано, что такого рода "нетематические" связи будут образовываться даже при отсутствии личного опыта взаимодействия со змеями, что явно свидетельствует об их филогенетических истоках.