Виталий Ларичев - Охотники за черепами

На долю Карла Фульротта выпала необычайно тяжелая задача. Занимаясь закреплением с помощью специального клея легко разламывающихся костей скелета таинственного существа из грота Фельдгофео ученый мучительно раздумывал над тем, что могли означать неожиданные для человека особенности строения черепа, да и бедра тоже. Однако недаром среди наук, обративших на себя внимание Фульротта, числились не только палеонтология, геология и зоология, но и философия, выработавшая наклонность и стремление проникать в глубинную суть явлений, а также математика.

Постепенно в ходе рассуждений у Карла Фульротта отчетливо выкристаллизовывается представление, поистине еретическое по неожиданности и кажущейся невероятности. Вместе с тем вывод, плод целенаправленных размышлений, прост и предельно логичен: если в 50-е годы XIX века открыть и объявить новый вид или род какого-нибудь вымершего животного для палеонтологов, последователей французского атеиста Этьена Жоффруа Сент-Илера, заявившего, что предков современных животных следует искать среди давно вымерших форм, стало обычным делом, то почему нельзя, обнаружив человеческий череп, обладающий невиданно примитивными особенностями, провозгласить существование особого вида человека, предка современного Homo sapiens — «человека разумного»?

Дикие животные наших дней имеют далеких предков. Так почему человек, тоже, в сущности, животное, не имеет предка ледниковой эпохи? Если он наделен разумом, то почему такой важный признак лишает господствующее на Земле существо предшественника? Парадоксально, но ведь человек при сравнении со всем остальным животным миром оказывается уникальным явлением: у него в буквальном смысле слова нет, если верить некоторым исследователям, ни роду ни племени!

Человек, по утверждению служителей Христа, — венец творения божьего. Но кто ж теперь всерьез может заявлять, что животные сотворены руками господа, ведь изменяемость их с течением времени — факт бесспорный, доказанный палеонтологами на десятках примеров. Значит, и человек менялся. Многие тысячелетия назад он выглядел иначе, а как именно — показывают находки в гроте Фельдгофер. Только так можно объяснить бросающиеся в глаза звериные, лучше сказать, обезьяньи, черты в строении черепа троглодита (пещерного жителя, дикаря), жившего некогда в долине Неандерталь!

Иоганн Карл Фульротт — ученый. Он прекрасно отдаст себе отчет, что его рассуждения, может быть, и верны, но пока, к сожалению, слишком абстрактны. Себя он, пожалуй, может уверить в правильности вывода об открытии в гроте Фельдгофер далекого предка, настолько далекого, что за время, разделяющее их, «человеку разумному» удалось освободиться от звериных черт, разоблачающих его животное происхождение, чего он даже научился стыдиться. Но как убедить ученый мир?

Непреодолимые трудности возникли, как только Фульротт пытался подобрать доказательства того, что кости действительно останки предка человека. Если это предок, то его скелет пролежал в глине Фельдгоферского грота не тысячи, а десятки или даже сотни тысяч лет. Но как доказать глубокую древность находок? Необычайно примитивными особенностями черепной крышки и бедра? Это не довод, поскольку никто никогда не находил «предка» и антропологические особенности его неизвестны, их еще предстоит определить. Намечается заколдованный круг, из которого не видно выхода.

Правда, в какой-то мере значительную древность костей подтверждает их внешний вид: плохая сохранность, залегание, если справедлив рассказ Пипера, в чрезвычайно твердой, почти окаменевшей глине. Но все это косвенные доказательства, которые не выдерживают строгой критики. И можно не сомневаться — она будет беспощадной и неумолимой. Достаточно вспомнить судьбу открытия каменных орудий «допотопного человека». А ведь Буше де Перт привел доказательства, несравненно более веские и определенные, чем может выставить Фульротт.

Однако надо искать выход, не сидеть же сложа руки. Прежде всего следует, очевидно, проверить свои впечатления о необычайных особенностях черепной крышки, а также других костей скелета из грота Фельдгофер у людей, специализирующихся на анатомии человека. Затем по возможности быстрее отправиться в долину Неандерталь и убедиться, что вместе с останками человека действительно не было ни костей вымерших животных, ни каменных орудий.

Если бы удалось доказать несправедливость хотя бы одного из слишком уж самоуверенных заявлений Пипера! В конце концов, он находился в Дюссельдорфе а его компаньон Беккерсгоф мог оказаться недостаточно внимательным. Во всяком случае, можно быть почти полстью уверенным, что он даже не подозревает о существовании таких вещей, как «допотопные» каменные орудия.

Мысли текли нескончаемой чередой, предположения сменялись предположениями, одни сомнения уступали место другим. Порой Карл Фульротт думал, что он близок к цели и опасаться нечего. Но чаще неуверенность терзала настолько сильно, что однажды ему показалось, будто в гроте Фельдгофер найдены кости не человека, а медведя!

Если он додумался до такого парадокса, чем поставил себя на один уровень с Беккерсгофом, очевидно, настало время отказаться от затворнических раздумий. Надо начать выполнение программы, намеченной вскоре после первого осмотра костей. Необходимо прежде всего обратиться к человеку, знающему анатомию.

Доктор Кун — наиболее подходящая фигура. Вот почему августовским днем 1856 года преподаватель реальной гимназии Эльберфельда профессор Иоганн Карл Фульротт нанес утренний визит своему старому знакомому.

— Я пришел к вам как к доктору. Мне нужно установить диагноз одному пациенту. — Фульротт приподнялся в кресле и положил перед — Куном длинный бумажный сверток.

Заинтригованный доктор с некоторой опаской зашуршал бумагой, посматривая на своего гостя. Тот улыбался и поощрительно кивал головой.

— Такой «пациент» ни в каком диагнозе не нуждается. Он умер, по крайней мере, сто лет назад, — огорченно сказал Кун, когда пакет был развернут и он бегло осмотрел его содержимое. — Уволь, пожалуйста, от вторжения в область, где я как медик бессилен сказать что-либо определенное. Я не привык ставить диагноз пациенту, от которого остались одни кости… Где ты выкопал его останки?

— Кого его? — спросил Фульротт слишком уж равнодушно.

Однако Кун знал своего друга достаточно хорошо, чтобы понять, что вопрос этот для него не столь маловажен, как могло показаться человеку невнимательному, и насторожился.

— То есть как кого? Человека, разумеется, того самого человека, кости которого лежат передо мной.

Когда Фульротт посвятил друга в предысторию событий и поделился своими соображениями, доктор снова приступил к осмотру коллекции находок. Вскоре его внимание заняла черепная крышка. Он так же, как неделю назад Фульротт, рассматривал ее со всех сторон, крякал не то от неудовольствия, не то от недоумения. Гость ожидал, чем завершится новый осмотр «пациента».

— Я, разумеется, не ошибся, определив эти кости как человеческие, — начал Кун, подводя итог осмотру. — Они, судя по всему, составляют часть одного скелета. Кости конечностей грубоваты — это я заметил и раньше, но, признаться, черепная крышка поражает необычайно примитивными чертами. Когда я сказал тебе, что это кости человека, у меня и в мыслях не было вторгаться в столь сложную область, какой является вопрос сотворения человека. Но когда я смотрю на эту черепную крышку…

— Я врач — мое дело определять болезни и по возможности избавлять людей от страданий, — решительно возразил доктор. — Высказываться о предках человека занятие, по моему мнению, рискованное, а может быть, и просто бесполезное. И все же — как, вероятно, поразительно зверообразен был облик этого человека! Ничего подобного я никогда не видел и не предполагал, что увижу. Признайся, Карл, насколько я понял тебя больше не устраивает недвусмысленное замечании великого француза Кювье: «Ископаемый человек не существует!»

— Если уж зашла речь об авторитетах, меня больше привлекают замечания не менее великого француза — Ламарка. Надеюсь, ясно почему?

— Не совсем, — сухо ответил доктор.

— Ну как же! Вот вас поразила грубыми чертами черепная крышка… Но ведь грубые черты — это прежде всего особенности, сближающие череп из Фельдгоферского грота с черепом антропоидных обезьян! Посмотрите на эти валики над глазницами — разве нечто подобное не отмечалось зоологами при описании гориллы и шимпанзе?

Вопрос этот, однако, не смутил доктора Куна.

— Во-первых, я еще не высказал своего понимания и объяснения грубых черт черепа, а во-вторых, если даже они обезьяньи, какое отношение к этому имеет Ламарк и ископаемый человек?

Фульротт начал с увлечением пересказывать Куну идеи великого французского натуралиста, которые тот развивал без малого полвека назад. Ламарк — ярый сторонник неуклонного развития животного мира. Каждый из видов животных — не создание всевышнего, а результат эволюции в течение длительного отрезка времени. Человек не составляет исключения из этого пpaвила: он появился на Земле как итог эволюции какого-то высокоразвитого рода обезьян, которые некогда поя кинули деревья и приспособились к жизни на открытия пространствах. Новые условия с течением времени преобразовали организм обезьян — они стали ходить только на задних конечностях, ногах. Выпрямленное тело высоко подняло голову, давая обширный обзор. Ламарк рассмотрел даже причины, вследствие которых укоротилась и облагородилась морда обезьяны — предка человека: челюсти ее стали употребляться только для жевания и перестали служить орудием защиты и нападения.