Лев Успенский - Имя дома твоего (с иллюстрациями)

А не так давно мне пришлось услышать, как в Полтаве экскурсовод, водивший по городу ленинградских гостей, утверждал очень серьезно, будто имя Ворскла надо понимать как «Вор-сткла», то есть «стекла» и подкреплял этот смелый вывод «историче-{286}ской справкой». Петр I, будто бы, едучи через Ворсклу перед Полтавским боем, уронил в ее воды «сткло», то есть подзорную трубу. «Не река, а вор сткла!» — воскликнул рассерженный царь. Так у реки и появилось имя. А до этого, следовало бы добавить к этому нелепому рассказу, у нее его, видимо, просто не было?

Само собой, и Миссисипи значит по-индейски не «Отец Вод», а просто «Великая вода» (или «Великая река»), и имя Миссури имеет значение очень далекое от «барышня Сури» (оно значит просто «мутная», или «илистая»); и Ворскла называлась Ворсклой за много сотен лет до Полтавской битвы; но разве это остановит легкомысленных объяснителей? Они думают, что все проще простого, и убедить их в их беспомощности весьма трудно.

И все-таки я благодарен этой карикатуре: кто знает, не она ли послужила первым толчком, заставившим меня задуматься над географическими именами? А сейчас, вспомнив ее, я вспомнил и еще несколько забавных топонимических шуток: если разобраться, то и в топонимике, а точнее — в отношении к ней, возможны юмор и насмешка. Вот эти истории.

Замоскворечье

Человек, чуткий к языку, не нуждается, чтобы ему долго проповедовали осторожность при толковании и объяснении географических имен. Более того, не будучи топонимистами, такие люди очень легко и быстро начинают относиться критически к самоуверенным и легкомысленным теориям дилетантов — любителей топонимики. И если обладают юмором, начинают ядовито посмеиваться над их неуклюжими попытками. Это же одно удовольствие.

Великий драматург А. Н. Островский родился и вырос в Замоскворечье, заречной части Москвы, насупротив Кремля. Кто-кто, а уж этот знаток и мастер русской речи великолепно знал целый ряд похожих русских названий: Запсковье, Зáвеличье, Закáмье, Завóлжье — все они «устроены» одинаково. Островский, конечно, нимало не сомневался в составе топонима Замоскворéчье.

Но вот что он делает. Начиная свой литературный путь, он, в подражание по стилю и слогу ранним {287} произведениям Н. В. Гоголя, написал небольшое юмористическое произведение «Записки замоскворецкого жителя». Он начал его с торжественной и будто бы ученой обстоятельностью, с выяснения сложной задачи: откуда взялось само название Замоскворечье?

«...1847 года апреля 1 дня (заметьте: 1 апреля, в день всеобщих шутливых обманов! — Л. У.) я нашел рукопись. Рукопись эта проливает свет на страну, никому до сего времени в подробностях не известную... Страна эта по официальным известиям (а в действительности — кто ее ведает?! — Л. У.) лежит прямо против Кремля, отчего, (вот так причина! — Л. У.), вероятно, и называется Замоскворечье. Впрочем, о производстве этого слова ученые еще спорят. Некоторые производят Замоскворечье от скворца; они основывают свое производство на известной привязанности обитателей предместья к этой птице. Привязанность эта выражается в том, что для скворцов делают особые гнезда, называемые СКВОРЕЧниками...» [90]1

Видите, как хитро подведено: Замоскворечье и скворечники! Жители Замо-скворечья строят сквореч-ники! Дело в шляпе: очевидно, название отсюда и идет. Ничуть не менее обосновано, нежели вывод имени Ворскла из сочетания слов «вор сткла».

Надо сказать, в начале сороковых годов прошлого века известный тогда А. Ф. Вельтман, полуисторик и археолог, полуписатель и во всем дилетант-полузнайка, выпустил в свет нашумевшее рассуждение о древне-{288} славянских собственных именах. Про ученые труды

Эту

Вельтмана Энциклопедия Брокгауза впоследствии писала довольно справедливо, что в них он руководился той же фантазией, что и в беллетристике, почему они и лишены всякого значения. Но на широкую публику смелые выдумки Вельтмана (он выводил все имена европейских народов из славянских корней) произвели немалое впечатление. О его выдумках шумели и спорили. Островский, безусловно, читал их, и вполне возможно, что, начиная свою повесть, он и захотел посмеяться над доморощенными топонимистами вельтмановского типа.

Впрочем, такие горе-объяснители досаждали и досаждают многим мастерам и художникам слова: сплошь и рядом писатели с удовольствием язвят их.

Я уже передавал вам смешное топонимическое объяснение имени Франкфурт, принадлежащее Марку Твену. Там он передразнивает ученых, придающих чрезмерно большую веру старым преданиям и хроникам. Но Твен не щадит и своих собратьев, беспардонных американских журналистов, которые в те времена тоже любили, при случае, блеснуть топонимическими познаниями, особенно при разговоре об именах бесчисленных новорожденных поселков и городков на Западе США: они в те дни росли там буквально как грибы.

Твен пишет биографию другого прославленного писателя-американца, всем нам известного Брет-Гарта. Он утверждает, между прочим, будто с тем однажды случилось вот что:

«Брет-Гарт забрел в золотоискательский поселок Янра, получивший свое курьезное имя совершенно случайно. Там была пекарня с вывеской, намалеванной столь крепкой краской, что и с изнанки можно было прочесть: Янракеп [91]1... Какой-то проезжий дочитал это Янракеп только до буквы «а» и решил, что так называется сам поселок. Золотоискателям это понравилось, название привилось».

Опять-таки «вор сткла», опять какой-то удивительный случай, с которого будто бы все и началось. Так {290} названия не создаются, но в тогдашних американских газетах тысячи пронырливых репортеров сочиняли и передавали подобные басни постоянно, и беспощадный Сэмюэль Клеменс не упустил случая поиздеваться над их учеными справками.

Ах уж эти топонимические догадки любителей! Им достаточно заприметить в слове один-два звука, общих с названием места, и — трах-тарарах! — готова теория о тесной связи между ними. А как быть со связью по смыслу: ведь мало же того, что звуки похожи?

Нет ничего проще: всегда можно сочинить какую-нибудь легенду, которая все объяснит. То это лань, перешедшая вброд Майн, как в твеновском рассказе об имени Франкфурт, то подзорная трубка, оброненная в реку Петром, как в случае с Ворсклой, то сын, родившийся у славянского князя в момент основания города, который и был поэтому назван Будишин — то есть «пусть будет сын!» [92]2 Таких народно-этимологических легенд множество, и мы сами постоянно передаем их друг другу, не заботясь о правдоподобии.

«Кинешма?.. — рассеянно произнесла путешествующая на волжском теплоходе Нина из романа Н. Верховской «Молодая Волга», глядя на прибрежный городок. — Нерусское слово какое-то...»

«Почему нерусское? — тотчас с праведным негодованием кидается в бой ее спутник, старый, знающий все (кроме топонимики!) волгарь. — Кинешма — «кинешьмя». Решма (есть и такой населенный пункт поблизости) — «режь мя»... Даже легенда есть насчет этих названий...»

Ну конечно, легенда (ее правильнее было бы, как у Лескова, назвать «лыгендой») есть: совершенно нелепая. Злой князь разлюбил красавицу. С намерением избавиться от нее, он понес ее на руках куда-то по приволжским разлужьям. Красотка понимала, что дела ее плохи, но не могла, очевидно, взять в толк, какой именно способ погубитель хочет избрать для ее умерщвления. Поэтому у Кинешмы она спрашивала: «Кинешь мя?» (очевидно — в Волгу), а возле Решмы начала уже странным образом уговаривать негодяя: {291} «Режь мя!» — может быть, предпочитая такую смерть утоплению.

Все это придумано так неумело и грубо, что и доказывать тут нечего. Но ведь — легенда! Приходится верить! И Нина, видимо, верит, хотя ее собственная догадка куда более правильна: вполне возможно, что оба эти имени не русского, а финского происхождения; а если и русского, то, конечно, совершенно иного, чем в народном предании.

Есть в Куйбышевской области село, много лет носившее имя Бектяшка. Возможно, когда-то его владелицами были дворяне из рода Бекташевых. А так как эта фамилия связана с тюркским словом «бекташ» — «пляшущий дервиш», то допустимо и предположение, что имя места произошло прямо отсюда: кругом немало тюркских названий.

Конечно, русскому населению «бекташ» непонятно, да и фамилия Бектáшевы ничего не говорит уже очень давно. А объяснить как-нибудь название своего села всегда хочется.

В русском языке имеются два подходящих слова: «бег» и «тяжкий»: как бы связать их с «Бектяшка»? И вот слагается та самая сказка, которая, как известно, «скоро сказывается».