Матвей Гречко - Русская история в легендах и мифах

Жену казначея Никиты Фуникова, сестру князя Вяземского, за то, что она не могла сказать, где хранятся деньги ее мужа, царь велел раздеть на глазах ее пятнадцатилетней дочери, посадить на грубую веревку, протянутую от одной стены до другой, и несколько раз протащить от одного конца до другого, фактически перепиливая ее тело пополам. После этого ее отправили в монастырь, но по дороге женщина умерла.

Подобные зверства продолжались массово в течение более чем двадцати лет. Во время казней народ приходилось сгонять на площадь: даже чернь, охочая до крови, пресытилась жестокостью.

Еще в 1550-е годы одной из причин конфликта Московского государства с Польшей стал запрет Ивана Грозного на въезд в Россию еврейских купцов.

Грозному можно приписать и один из первых в русской истории еврейских погромов: взяв в 1563 году Полоцк, он приказал вырезать всех евреев. То же повторялось и в других городах.

Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, более известен как Малюта Скуратов – свое прозвище он получил за малый рост и лютость. Впервые его имя упоминается в 1567 году: в походе на Ливонию он занимал должность «головы» (сотника) в опричном войске. А в 1559 году он уже возглавлял опричное сыскное ведомство – полицию по делам государственной измены, которой до того не было в государственном устройстве. Основным средством дознания Скуратова была пытка. Казни следовали одна за другой. «Где проехал Малюта – там и курица не пьет», – говорили о нем, подразумевая, что даже в лужах скопилась не вода, а кровь.

Малютой было состряпано дело против Владимира Старицкого – удельного князя, двоюродного брата Ивана. Главным свидетелем обвинения стал царский повар по прозвищу Молява, который признался, что Владимир Старицкий поручил ему отравить царя. Сам Молява не дожил до конца процесса, но на основе его показаний Старицкий был обвинен и вместе со всей семьей принужден выпить яд.

Малюта обожал лично участвовать в расправах, хоть не всегда это было безопасно. Во время резни в Торжке Малюте исполосовали живот ножами так, что «из него выпали внутренности». Но он выжил.

Погиб Скуратов 1 января 1573 года, лично возглавив штурм крепости Вейсенштейн (ныне Пайде). Наследников мужского пола Малюта не имел, а только трех дочерей, выданных замуж за Ивана Глинского, Бориса Годунова и Дмитрия Шуйского.

Иван Грозный вел себя так, словно находился в чужом государстве, которое надо было завоевывать. Ему постоянно чудились измены и заговоры, причем уже не со стороны отдельных лиц, а целых городов.

В декабре 1569 года он предпринял поход на север. С ним были все опричники и множество детей боярских. Он шел как на войну, осудив на кару все попадавшиеся ему на пути города: Клин, Тверь, Торжок, Вышний Волочек, Валдай, Яжелбицы.

Опричники били и убивали кого попало, бросая тела убитых в Волгу. В помяннике Ивана записано около полутора тысяч убитых только в Торжке. Эти «победы» давались легко: города не оказывали никакого сопротивления собственному государю.

В Новгороде его встретили хлебом-солью. В ответ он приказал собрать всех самых знатных и богатых людей Новгорода и приказал опричникам раздеть их и терзать «неисповедимыми», как написал летописец, муками, обжигая их тела некой горючей смесью, специально используемой для пыток. Потом он велел измученных, опаленных людей привязать сзади к саням, отвезти к Волхову и метать в реку с моста. Вдоль по реке ездили царские слуги с баграми и топорами и добивали тех, кто пытался выплыть. «Пять недель продолжалась неукротимая ярость царева». Волхов был запружен телами. В Новгороде до сих пор бытует предание, что с тех пор Волхов никогда не замерзает около моста – он теплый от пролитой крови в том месте, где происходила казнь.

До той поры Новгород был городом богатым, но после Иванова посещения край обнищал и обезлюдел. Погром привел к страшному голоду и, как следствие, болезням. Доходило до того, что люди поедали друг друга и выкапывали мертвых из могил.

Из Новгорода царь отправился в Псков с намерением и этому городу припомнить его древнюю свободу. Жители готовились к смерти. Желая задобрить царя, они выставили на улицы столы с хлебом-солью и все смиренно пали ниц. Единственным человеком, который не склонился, а вышел царю навстречу, стал юродивый Никола. Он на блюде поднес Ивану кусок сырого мяса. «Я христианин, и не ем мяса в пост», – брезгливо произнес Иван. «Ты хуже делаешь, – ответил Никола, – ты ешь человечину». Затем юродивый предсказал ему беду, если он начнет свирепствовать во Пскове. А вслед за тем у Ивана издох его любимый конь. Это так подействовало на царя, что он никого не казнил, а ограничился только грабежами.

После новгородской бойни Ивану взбрело на ум, что и в Москве есть заговорщики. Он начал розыск. Первыми пострадали его прежние любимцы Вяземский и Басмановы.

25 июля на Красной площади поставлено было 18 виселиц и разложены разные орудия казни: печи, сковороды, острые железные когти («кошки»), клещи, иглы, веревки для перетирания тела пополам, котлы с кипящей водой, кнуты и пр. Народ, увидевши все эти приготовления, пришел в ужас и бросился бежать куда попало. Купцы даже забыли запереть свои лавки.

На пустынную площадь выехал царь с опричниками, за ними вели 300 человек осужденных на казнь. Измученные пытками, они едва держались на ногах.

Царю не понравилось отсутствие зрителей. Он разослал гонцов по всем улицам и велел кричать: «Идите без страха, никому ничего не будет, царь обещает всем милость». Москвичи стали выползать, кто с чердака, кто из погреба, и сходиться на площадь. «Праведно ли я караю лютыми муками изменников? Отвечайте!» – закричал Иван народу. «Будь здоров и благополучен! – закричал народ. – Преступникам и злодеям достойная казнь!» Тогда царь велел отобрать половину осужденных и объявил, что дарует им жизнь по своей великой милости, зато остальные намучаются вдвойне.

Изобретательность царя была так велика, что почти каждому была особая казнь. Дьяка Висковатого он приказал подвесить вниз головой и настрогать кусками. Начало казни положил Малюта Скуратов, отхватив несчастному ухо. Когда измученный дьяк испустил дух, царь приказал разделаться с палачом: ему показалось, что тот поленился и дальше кромсать дьяка и слишком быстро отправил его на тот свет. Фуникова обливали попеременно то кипящею, то ледяною водой, пока с него не слезла кожа.

На следующий день подверглись расправе жены казненных: их насиловали и затем топили в реке.

«Но так как весь народ, подчиненный московскому князю, предпочитает подвластное положение свободе, то неизвестно, не требует ли он такого тирана, соответствующего его нравам, который смог бы укротить их необузданность. Ведь большей частью в этих областях наблюдается, что рабы питают благодарность к господам, а жены – к мужьям, если чаще от них терпят побои, так как считают это проявлением любви. Напротив того, если на них не обращают внимания, то они вымаливают какой-нибудь знак любви, к ним обращенный. И не только слуги, но и многие знатные, видные люди и чиновники часто избиваются палками и публично, и приватно, по приказанию великого князя, и совершенно не считают это позором. Они даже хвастают, что государь этим самым выказывает им знак любви, а будучи наказаны, благодарят государя, говоря: “Буди здрав и невредим, господин, царь и князь великий, за то, что ты раба и селянина своего удостоил побоями поучить”».

О полном отсутствии благочестия и уважения к церкви говорят те репрессии, которым подвергалось духовенство.

Так, новгородского архиепископа Леонида царь приказал зашить в медвежью шкуру и затравить собаками. По одной из версий тот остался жив, но все его многочисленное добро, лошади, деньги, сокровища были взяты в царскую казну, а самого заключили пожизненно в тюрьму, он жил там на хлебе и воде с железами на шее и ногах и занимался писанием икон.

Однажды Иван Васильевич заехал в Псково-Печерский монастырь: тамошний игумен Корнилий встретил его; Ивану бросились в глаза сильные укрепления монастыря, сооруженные за свой счет Корнилием, происходившим из боярского рода. Ивану это показалось подозрительно; вспомнилось былое, закипело сердце, и он убил Корнилия жезлом своим – «предпослал его царь земной царю небесному», как гласит надгробная надпись на могиле Корнилия.

Одним из развлечений царя было травить медведями монахов, наподобие того, как древние римляне травили львами христиан. Для обороны монахам давался крест и нож. Горсей описывает подобную сцену и то, как один из монахов все же успел смертельно ранить зверя, но все равно был загрызен им уже умирающим.

Митрополит Филипп Колычев был одним из немногих, кого не обмануло лицемерное смирение царя, кто не клюнул на его показное благочиние и не побоялся открыто обвинить царя-убийцу.