Джон Грант - Отвергнутая наука. Самые невероятные теории, гипотезы, предположения.

К сожалению, хотя сенсорные центры и некоторые функции мышления действительно расположены в мозге, к человеческим качествам это не имеет никакого отношения. Более того, форма человеческого мозга не влияет непосредственно на форму черепа, даже на внутреннюю его поверхность, поскольку мозг нигде не контактирует с костью. В ходе эволюции с течением времени форма черепа могла измениться, чтобы приспособиться к изменениям в мозге, но в случае черепа отдельного человека это невозможно.

Галль и его выдающийся ученик Иоганн Гаспар Шпурцгейм (1776–1832) горячо отстаивали свою новую науку, но лишь в 1815 году, когда в газете «Edinburgh Review» появились яростные нападки на эту теорию, френология нашла дорогу к сознанию масс. Шпурцгейм опубликовал яркую статью в защиту френологии, опровергающую статью в «Edinburgh Review», и в результате в Эдинбурге в 1820 году появилось первое френологическое общество, а эдинбургский юрист Джордж Комб (1788–1858) на десятилетия стал важной фигурой во френологии. По обеим сторонам Атлантики стали создаваться все новые и новые френологические общества. Термин «френология» ввел доктор Томас И.М. Форстер (1789–1860) в 1815 году.

В пик расцвета френологии, несмотря на то, что она всегда подвергалась нападкам со стороны традиционных ученых-медиков, большая часть общества приняла ее весьма серьезно. Некоторые работодатели стали требовать, чтобы новый работник проходил френологический анализ для проверки, достаточно ли он умен и добронравен. Френология применялась и в криминалистике, но с тем же ужасающим результатом, что и физиогномика Ломброзо. И хотя большинство френологов были убеждены, что занимаются действительно наукой, френология привлекла на свою сторону и некоторое число христиан-креационистов: поскольку Галль включил в 27 зон органы, отвечающие за почитание и удивление, им казалось, что эти «духовные» зоны созвучны с верой в Творца.

Френология более или менее угасла в Великобритании к началу 1850-х годов, но в США была по-прежнему чрезвычайно популярна, в основном благодаря усилиям двух братьев, Орсона Сквайра Фаулера (1809–1887) и Лоренцо Найлса Фаулера (1811–1896). Их карьера началась в Нью-Йорке в 1830-е годы, и они успели сколотить большое состояние. Лоренцо приехал в Великобританию в 1860 году, чтобы ездить по городам и читать лекции; поездка заняла около двух лет. В 1862 году он переехал туда совсем и в 1863 году основал в Лондоне Институт Фаулера. Он также начал широко продавать принадлежности для френологии, и практика «чтения головы» вновь стала последним писком моды в английской бульварной прессе. Большинство френологических скульптур, которые встречаются до сих пор, были продукцией Лоренцо Найлса.

К сожалению, у этой новой разновидности френологии были неприятные расистские замашки. Френологический анализ почти всегда был субъективным, что бы там ни думали об этом сами френологи: если большая шишка, отвечающая за какое-то качество, на практике явно противоречила настоящему характеру человека, то существовало много разных признанных способов обойти это противоречие. Если френолог мог прочесть все, что хочет, в шишках человеческого черепа, это открывало дорогу предрассудкам френологов; предрассудки вполне подтверждались — на удивление последовательно — «читаемыми» ими черепами. Расистская подоплека, несмотря на то, что она была заметнее на поздней стадии развития френологии, то есть в период ее возрождения, появилась не впервые. В 1827 году в книге «The Constitution of Мап» (Строение человека) Джордж Комб писал о черепах африканцев, что они

чрезмерно развиты в области органов плодовитости и способности к умственным сосредоточениям (отвечающих за приписываемую африканцам любовь к детям и склонность к малоподвижным занятиям) и недоразвиты в зонах добросовестности, осторожности, индивидуальности и рефлексии.

Френология вновь сошла на нет в начале XX века — скорее всего потому, что вышла из моды, а не потому, что общественность отдала предпочтение истинной науке. Но отголоски этой псевдонауки по-прежнему звучали в области физической антропологии, и слишком часто именно по расистским причи-нам. Однако некоторые (хотя и очень немногие) ее основные открытия оказались ценными, особенно предположение, что виды мыслительной деятельности могут иметь разные центры в мозге: это справедливо в отношении по крайней мере некоторых из них (другие распределены по всему мозгу), и истина заключается в том, что эти зоны могут увеличиваться в размерах при частом и постоянном использовании, о чем и догадались френологи.

Френология на самом деле — лишь некоторая версия физиогномики, древней веры в то, что о характере человека можно судить по внешнему виду, в частности по чертам лица. Эта вера относится ко временам Аристотеля (он играл этой идеей, но, похоже, не уделял ей много времени) и была популярна в Средневековье. Псевдонаукой ее считали Джамбаттиста делла Порта (1535–1615) в Италии и сэр Томас Браун (1605–1682) в Англии, пока в XVIII веке ее не возродил к жизни Иоганн Каспар Лафатер (1741–1801) — швейцарский богослов, основавший свои идеи на их работе. Его сочинения были переведены на многие европейские языки.

Существуют два основных варианта физиогномики. В ее наиболее полном варианте считается, что черты лица непременно отражают качества человека: если форма носа укажет, что вы преступник, то вы и есть преступник. В менее абсурдном варианте этой теории утверждается, что физические свойства — лишь указание на склонность характера: существует статистическая взаимосвязь между формой носа и уголовными наклонностями (допустим), но далеко не все люди с такой формой носа — преступники, и далеко не у всех преступников такая форма носа.

Я не случайно привел склонность к преступлениям в качестве примера определяемых физиогномикой качеств, поскольку эта псевдонаука достигла своего апофеоза в работе итальянского криминалиста Чезаре Ломброзо (1835–1909). Его криминологическая теория основывалась в первую очередь на физиогномике, хотя в ней задействованы и некоторые идеи евгеники. Именно Ломброзо утверждал, что преступниками рождаются, а не становятся: они отбросы эволюции, атавизмы. Поскольку можно считать, что они развились до более примитивного эволюционного состояния человечества, следовало ожидать, что это должно отражаться в «антропологических стигматах» на их чертах лица. Ломброзо провел весьма широкую кампанию точного измерения физиологических особенностей многих осужденных преступников с целью доказать свои тезисы, которые, конечно, подтвердил его статистический анализ. Несмотря на кажущуюся мрачность теории Ломброзо, мотивация этих криминалистических исследований была на самом деле удивительно милосердной: будучи противником смертной казни и других драконовских наказаний, популярных в его время, Ломброзо был убежден, что выявив преступника по его чертам, нужно попытаться излечить его от уголовных наклонностей или по крайней мере обращаться с ним так, чтобы смягчить эти наклонности.

Позднее те криминалисты, которые приняли идеи Ломброзо, были гораздо менее гуманны и полагали, что физиогномика — инструмент, который следует использовать для как можно более точной оценки преступников, настолько точной, что благодаря профессионализму и удаче их можно будет поймать еще до того, как они совершат преступление.

Не меньший интерес представляет антропометрическая система под названием «бертильонаж», разработанная шефом парижской полиции Альфонсом Бертильоном (1853–1914). Парижская полиция, а вскоре и полиция во многих других странах провели систематические измерения по 11 категориям; сопоставленные измерения человека, утверждал Бертильон, являются уникальной «подписью». Где бертильонаж оказался ценен, так это не в выявлении типов преступников, а в ведении документации о тех, кто уже подвергался аресту, хотя это был довольно громоздкий и ненадежный метод — ненадежный потому, что, как очевидно, ни один замер нельзя было сделать с высокой степенью точности. Несмотря на это, лежащая в основе бертильонажа идея привела людей к дактилоскопии, которую для проведения расследований независимо друг от друга разработали шотландский врач Генри Фолдс (1843–1930) в 1890 году (благодаря ей он помог полиции раскрыть преступление, когда работал в токийской больнице, но это открытие было проигнорировано, когда он вернулся домой в Великобританию) и английский евгеник сэр Фрэнсис Гальтон (1822–1911) в 1892 году. Отпечатки пальцев, конечно же, оказались действительно полезным инструментом расследований.

В статье под названием «Ugly Criminals» (Уродливые преступники), опубликованной в 2006 году ежегодным собранием Американской экономической ассоциации, X. Наси Мокан из Колорадского университета в Баулдере и Эрдал Текин из Государственного университета Джорджии доказывали, что на самом деле взаимосвязь между физической некрасивостью и уголовными наклонностями существует, хотя дело здесь не в наследственности человека, а скорее в искаженной общественной структуре, где по иррациональным причинам физическая красота считается добродетелью. Некрасивые люди, не обладающие этим незаслуженным преимуществом, по статистике, чаще становятся преступниками[30]. Однако это не то, о чем говорил Ломброзо.