Сергей Попов - Автографы на картах

Значительный вклад в картографирование арктических побережий Якутии во второй половине XVIII — начале XIX века внесли местные промышленники. Купец из Великого Устюга Никита Павлович Шалауров в 1757–1764 годах пытался на двухмачтовом галиоте «Вера, Надежда, Любовь» пробиться с Лены в Тихий океан. Геолог и литератор Олег Куваев писал о Шалаурове: «…сей неистовый человек изменил купеческому предназначению ради морской гидрографии и открытия новых земель. Для географической науки он сделал достаточно много, но имя его известно лишь как символ редкого упорства и редкой неудачливости. И хотя в одиночку он сделал работу крупной государственной экспедиции, его фамилия не прижилась в летописи географической славы»[31].

В последнем, на мой взгляд, Куваев не совсем прав: деятельность Шалаурова на Севере высоко оценена историками и географами, ею интересовался А. С. Пушкин. «Имя сего мореплавателя известно во всей Сибири», — утверждал гидрограф Ф. П. Врангель, широко пользовавшийся картами Шалаурова. Они бережно сохраняются и теперь в Центральном государственном архиве ВМФ (ЦГАВМФ) рядом с лучшими картографическими творениями русских моряков. Одну из них Шалауров отправил в Сенат с Филиппом Вертлюговым летом 1764 года из устья Колымы, откуда сам с пятьюдесятью тремя спутниками вышел на своем галиоте на восток и пропал без вести.

Первое сведение о судьбе экспедиции поступило через два года от казацкого старшины Анадыря Петунина-Киргинтова, слышавшего от чукчей, что они в устье реки Веркон (теперь Пегтымель) восточнее мыса Шелагского нашли в холстяной палатке «мертвые человеческие тела, коих было сорок человек». Зимой 1791 года капитан-командор русского флота И. Биллингс слышал уже другой рассказ местных жителей, видевших «избу, покрытую парусиной, и что в той избе было множество костей человеческих». Только теперь эта находка была обнаружена в другом месте — в устье Чауна.

А еще спустя тридцать один год экспедиция Врангеля назвала мыс, на котором побывала, мысом Шалаурова Изба, так как рассказанное местными жителями заставило «полагать, что здесь именно встретил смерть свою смелый Шалауров»[32]. Врангель так описывает это место: «Строение это стоит уже 60 лет, и, несмотря на то, стены его совершенно хорошо сохранились, а только крыша обвалилась и вся внутренность засыпалась землей и снегом. Здесь нашли мы, кроме нескольких черепов и кошельков от кос, деревянный, обросший мхом патронташ. Впоследствии камакай (старшина. — С. П.) Шелагского мыса рассказывал нам, что когда ему было еще 10 лет, в хижине этой нашли несколько трупов и говорили, что оставшиеся в живых пять человек пошли отсюда пешком на Колыму»[33].

А. И. Алексеев первым разобрался с этими противоречивыми свидетельствами о гибели спутников Шалаурова. Они погибли от голода и холода в разных местах— одни на мысе Шалаурова Изба, другие в устье Веркона, третьи в устье Чауна. Возможно, небольшой группе удалось даже добраться до Колымы. Как утверждал О. Куваев, в поминальную книгу нижнеколымской церкви в 1764 году внесено более двадцати имен участников экспедиции. Без полной уверенности в их гибели никто бы их имена не вспомнил «за упокой». Значит, в год исчезновения Шалаурова на Колыме уже знали о судьбе его экспедиции. А это могло произойти, если бы кому-то из спутников Шалаурова удалось вернуться.

Несправедлива порой арктическая карта к своим создателям. Первым остров Большой Ляховский усмотрел направлявшийся на Колыму якутский казак Яков Пермяков. Через два года, в 1712 году, он в составе казачьей ватаги Меркурия Вагина посетил этот остров. Не закончив его обследование из-за недостатка продовольствия и собачьего корма, ватага вынуждена была вернуться на материк. Здесь весной Вагин, его сын Василий и Пермяков были убиты взбунтовавшимися казакамп, которые отказались после зимовки возвращаться па остров. Одно время остров называли именем якута Этерикана, в 60-е годы промышлявшего там. Но окончательно за ним утвердилось имя промышленника Ивана Ляхова, который не только побывал на нем и лежащем севернее островке позже, в 1770 году, но отправил начальству письменное донесение об этом. Екатерина II, получив донесение якутского воеводы о вновь обретенных островах, приказала именовать их впредь Ляховскими. Память о Меркурии Вагине сохраняет полуостров Меркушина Стрелка, для имени Я. Пермякова на картах вообще не нашлось места.

В феврале 1775 года Якутская воеводская канцелярия направила на Ляховские острова землемера Степана Хвойнова с предписанием проследить за приемом в казну десятой доли «упромышленной им, купцом Ляховым, по объявлению ево, кости и песцов». В тот год Хвойнов сумел описать лишь Большой Ляховский, проехав вокруг него на собаках 364 версты. 25 мая он записал в своем журнале: «По объявлению якутского купца Ивана Ляхова имеется за сим первым островом второй остров, затем третий, которые велено мне указом описать и по тамошнему обращению воздуха и за недостатками харчевых припасов как людям, так и собакам и за погодами удержались на первом острову в малом Зимовье июнь до 6 числа, а по очищения погоды воздух стал теплы и ехать на собаках не мочно и отложено оные описи до предпудущаго 776 года майя до 1-го числа»[34].

Однако ни в 1776 году, ни в 1777-м Хвойнов не смог из-за непогоды перебраться на второй остров. Тем не менее по собранным у промышленников сведениям он нанес на карту и остров Малый Ляховский, и даже часть третьего острова — Котельного. В Якутск Хвойнов возвратился лишь 17 июля 1778 года.

Мы почти ничего не знаем о жизни Степана Хвойнова. Известно лишь, что он был «геодезии учеником», а его искусство и труды не принесли ему ни достатка, ни почета при жизни. В 1841 году полярный исследователь М. Геденштром писал: «Этот бедняк остался у Ляхова и помер у него в работниках». Бесследно исчезли подлинные материалы его съемок. Но в Центральном государственном архиве ВМФ хранится копия рукописи его журнала. В XVIII веке он был издан на немецком языке, а на языке подлинника такой чести пока не удостоился…

Острова Медвежьи в Восточно-Сибирском море были усмотрены казаками-первопроходцами. В 1740 году Дмитрий Лаптев самый большой остров архипелага даже назвал островом Св. Антония (теперь Крестовский). Но окончательное название они получили от составителя их первой карты полковника Ф. Плениснера, который в журнале снимавшего их в 1763 году сержанта Степана Андреева вычитал, «что на тех островах очень довольно медвежьих следов, да и живых медведей несколько видели, а иных убили»[35].

Недостатки описания Медвежьих островов, исполненного Андреевым, не очень-то грамотным в геодезии, исправляли в 1769–1771 годах прапорщики геодезии Иван Леонтьев, Иван Лысов и Алексей Пушкарев. В этой экспедиции участвовал чукча Н. И. Дауркин, который наряду с картой геодезистов составил свою — хоть и менее точную, но более подробную.

В 1763–1764 годах Дауркин исколесил всю Чукотку. Составленные им тогда карты и записки послужили основой для опубликованного Плениснером популярного описания Чукотки — «Известия о Чукотском Носе». В экспедиции И. Биллингса в 1786–1791 годах Дауркин вместе с И. Кобелевым высаживался на берег Северной Америки, совершил несколько больших походов по Чукотке, участвовал и в санном переходе Биллингса от Мечигменской губы до Анадырского острожка. Роль Дауркина как переводчика и посредника во взаимоотношениях с местным населением трудно переоценить. Совет Министров РСФСР постановлением № 168 от 30 марта 1973 года назвал полуостров, «расположенный в северо-восточной части Чукотского полуострова, ограниченный с запада Колючинской губой, с севера Чукотским морем, с востока Беринговым проливом, с юга Мечигменским заливом, полуостровом Дауркина».

Экспедиция Биллингса была самой большой и продолжительной (8 лет и 5 месяцев) в XVIII веке после Великой Северной. Собственно, она и снаряжалась для завершения описи северных берегов Чукотки, которую не удалось сделать Д. Лаптеву. Построенные на Колыме суда И. И. Биллингса и его помощника Г. А. Сарычева тоже не смогли преодолеть льды восточнее мыса Большой Баранов. Еще два года Биллингс и Сарычев тщетно пытались обогнуть Чукотку в обратном направлении на построенных в Охотске судах. Наконец в 1791–1792 годах, как говорилось выше, Биллингс сухопутным путем пересек Чукотский полуостров. Впервые была получена карта внутренних частей Чукотки. Это был большой научный подвиг.

И все-таки, как и Витуса Беринга, Биллингса в последующем винили в том, что он не смог описать берег от Шелагского мыса до мыса Дежнева, и во многих других грехах. Многочисленные научные заслуги экспедиции приписывались Г. А. Сарычеву. Лишь недавно была восстановлена справедливость в отношении этого мореплавателя: «Начальник этой экспедиции Иосиф Биллингс, англичанин по происхождению, — писал профессор М. И. Белов, — принадлежал к числу тех иностранцев, которые, находясь на русской службе, служили России честно и с пользой для дела. Биллингс обладал незаурядной морской подготовкой; до службы в России оп участвовал в путешествиях капитана Кука, хорошо знал астрономию и навигацию»[36].