Владимир Эфроимсон - Генетика этики и эстетики

Даже в заведомо суженном виде формулировка эволюционно-генетической концепции происхождения этики и эстетики представляет собой сверхзадачу, которую пока можно решать скорее при помощи иллюстративных примеров, нежели путем приведения исчерпывающе убедительных доказательств. Приводимые факты могут доказать возможность и необходимость создания новых научных направлений; определение границ их дееспособности — дело будущего. Как можно будет видеть далее, любая из глав и даже любой подраздел книги потребуют для своего доказательства, развития или опровержения многолетних исследований, целых исследовательских коллективов, причем сам автор нередко вынужден высказывать свои утверждения в категорической форме лишь потому, что иначе любая мысль, любой абзац утонули бы во множестве оговорок, уточнений и ограничений, нередко самоочевидных. Из массы фактов приходится делать отбор таких, которыми высказываемый тезис подкрепляется достаточно прочно, чтобы заставить задуматься над тем, имеется ли здесь всеобщая или лишь частная закономерность. В большинстве случаев предлагаемое решение оказывается либо только в высокой степени вероятным, либо требующим дальнейшей разработки.

Мы полагаем, что изложение фактов с указанием на возможность их всеобщности значительно конструктивнее, чем их простое игнорирование.

Замечательным образом религии и мировоззрения, базировавшиеся на идее справедливости, особенно не нуждались ни в насилии, ни в угрозе, ни в подкупе для своего распространения. Они распространялись сами собой, «инфекционно». Так было с первоначальным христианством, и только уже основательно выродившись, оно стало нуждаться в силе для распространения (император Константин, император Карл Великий). Не нуждался в силе для своего распространения изначально ни буддизм, ни коммунизм Бабефа, ни утопический социализм Фурье и А. Сен-Симона, ни коммунизм — «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма». Не нуждались в силе для своего распространения ни первоначальное протестанство, ни идеи «равенства, братства, свободы» в предреволюционной Франции XIX в.

Не нуждался в силе для своего распространения эллинизм, во всяком случае первое столетие после Александра Македонского, до столкновения с иудаизмом.

А вот религии насильственные, будь то мусульманство, обращавшее покоренные народы в свою веру, или католицизм, огнем обращавший в свою веру мавров, евреев, индейцев, — они-то именно нуждались в войсках, фанатизированных или наемных, массами истребляли инакомыслящих, будь то альбигойцы, катары, гуситы, табориты, кальвинисты или протестанты[ 2 ]. И насильственным религиям и мировоззрениям уж обязательно требовались и сильная армия, инквизиция, полиция, гестапо. Им всегда были необходимы полчища доносчиков, довольно щедро оплачиваемых за счет своих жертв. Семисоттысячная армия священников и монахов в Испании, не считая бесчисленных добровольных соглядатаев; гигантские, никогда до того не виданные средства, добытые в Мексике и Перу Испанией, израсходованные на войска, на иезуитов, доминиканцев, на Гизов, заговорщиков и наемных убийц, — ясное свидетельство того, с какой все вновь возрождавшейся же энергией народы поднимались против зла. «Пепел Клааса стучит в мое сердце».

Если отказаться от представления о том, что в человеческой личности именно естественным отбором, а не только воспитанием заложены такие влечения и стремления, как чувство справедливости, взаимный альтруизм, жертвенный героизм, самоотверженность, то окажется, что сама идея о создании справедливого, не эксплуататорского общества — лжива. Оно не нужно. Нужно только такое общество, которое обеспечивает всеобщую сытость и максимум удовольствий для максимума своих членов. Справедливость же никому не нужна. Конечно, среди всеобщего голода и веками установившейся системы бесправия мало кто совершенно самостоятельно придет к идее необходимости справедливости, и таких выдумщиков можно легко обезвреживать. Но стоило только немного «распустить туго стянутый на животе ремень», только убрать ужас угрозы иноземного вторжения и прочие страхи, а главное, инквизицию и гестапо, как эти чудаки появлялись, и массы начинали думать так же, как эти единицы, хотя, казалось бы, все могли быть сыты, пьяны, иметь «нос в табаке» и зрелищ достаточно.

Мы полагаем, что до построения эволюционно-генетической теории (или гипотезы) эволюционно-генетического происхождения тех, казалось бы, целиком социально преемственных влечений к справедливости и взаимному альтруизму, которые будут обоснованы в дальнейшем, следует прежде всего остановиться на броских, ярких «свидетельствах» об изначально зверской природе человека. Следует также трезво отдавать себе отчет в силе тех социально-дарвинистических, возникших задолго до Дарвина установках, которые, казалось бы, неумолимо подсказываются житейскими наблюдениями, беглым взглядом на историю и сознательно или подсознательно ориентируют и организуют поведение значительной части человечества, более того, позволяют хищникам любого ранга и влияния находить себе идейное оправдание.

Для того чтобы полностью отдать себе отчет в острой необходимости самого серьезного и решительного опровержения современного социал-дарвинизма, осознанного, подсознательного и бессознательного, надо прежде всего задать, вовсе не в риторической форме, ряд вопросов, на которые нужно сначала дать утвердительный ответ, как бы он ни был печален, и только затем привести те аргументы, которые опровергают в корне неосоциал-дарвинизм.

В неизбежно произвольной последовательности мы поставили ряд вопросов, которые ясно покажут, какую аргументацию приходится опровергать.

1. Можно ли привести данные, свидетельствующие о том, что человек по своей наследственной природе — злобный хищник, которого только страх перед местью, возмездием и законом удерживает от любых зверств, приносящих ему личную пользу, выгоду, наслаждение?

2. Можно ли привести доказательство того, что таким именно, причем именно только таким человек и человечество стало в силу естественного отбора?

3. Можно ли привести доказательства того, что война является естественным состоянием человечества и что именно на войне человек полнее всего проявляет свои наивысшие биологические свойства?

4. Можно ли привести доказательства того, что наивысшим типом человека является лишенная всякой совести, думающая и заботящаяся только об удовлетворении своих влечений «белокурая бестия»?

5. Можно ли утверждать, что именно войны превратили человечество в наивысшее создание природы?

6. Можно ли подобрать (пусть ложные) доказательства того, что в человечестве существуют наследственно высшие и наследственно низшие расы, народы и классы?

7. Удавалось ли инквизиции, капитализму, фашизму, националсоциализму, национализму воспитывать искренне верующих в бога, в право на безудержное стяжательство, в гитлеризм, в феодальные и самурайские идеалы кодекса чести «бусидо» и удерживать достаточно долгое время в этой искренней вере во все эти и смежные идеалы многомиллионные массы не только паразитов, но и трудящихся так, чтобы натворить неисчислимое зло и грозить гибелью всему человечеству?

8. Можно ли привести наглядные доказательства того, что житейский успех выпадает преимущественно на долю хищников, достаточно умных и ловких, чтобы свое стяжательство и карьеризм скрыть если не от взгляда «снизу», то хоть от взгляда сверху?

На эти вопросы и дюжины вопросов такого же рода можно дать положительный ответ, совершенно не подозревая, что все эти утверждения совершенно неверны и на все эти вопросы существуют решающие опровержения, причем именно с позиций эволюционной генетики, с позиций дарвинизма. Но для того, чтобы эти опровержения дать, для того, чтобы в результате столкновения тезы и антитезы возник убедительный синтез, нужно привести социал-дарвинистическую и историческую аргументацию полностью. Только таким образом можно ее опровергнуть и захоронить как лживую.

Не поставить все эти вопросы со всей их аргументацией значит заниматься «страусовой политикой» и оставить людей уязвимыми и даже беспомощными не только перед данными, по-своему освещаемыми современным социал-дарвинизмом, расизмом, псевдоевгеникой, но и перед теми, что им приходится видеть непосредственно, неопосредованно.

Не поставить эти вопросы и изложить систему данных, составляющих благодаря целенаправленному освещению опору для создания хищнического и милитаристического воззрения значит отказаться от серьезной идейной борьбы, значит понадеяться на «стеклянный колпак», перейти на борьбу с неосоциал-дарвинизмом, милитаризмом с позиций замалчивания, значит вести борьбу не с противниками справедливости, а с выдуманными дураками... Это значит — кастрировать идею о мощи социальной справедливости и предать ее, работая тем самым на неглупого и тем более умного противника. Это значит работать на пессимизм и неверие, на представление о неизбежности войн малых, больших и, может быть, даже третьей мировой войны. Это значит отдать и самую истинную историю человечества на службу милитаризму.