Терри Пратчетт - Наука Плоского Мира II: Земной шар
Помощь проекту
Наука Плоского Мира II: Земной шар читать книгу онлайн
В произведениях Шекспира мемы становятся искусством. И здесь мы переходим на новый концептуальный уровень. Объединяя гены и мемы, драма создает на сцене временный образ, предназначенный для других экстеллектов. Пьесы Шекспира не только доставляют им удовольствие, но и преображают их разум. Они, как и другие подобные им творения, меняют направление культуры, критикуя эльфийскую природу нашей психики.
Такова мощь истории. Выходя из дома, обязательно захватите ее с собой. И никогда, никогда не забывайте, на что она способна.
Глава 31. Женщина на сцене?
Больше всего Ринсвинду запомнился запах театра. Люди говорили о «запахе грима и реве толпы», но слово «рев», как ему казалось, на самом деле означало «вонь».
Он недоумевал, почему этот театр назывался «Глобус». Его даже круглым можно было назвать с трудом. И все же, думал он, это место может стать началом нового мира…
Ради этого случая Ринсвинд пошел на серьезные уступки. Он отодрал оставшиеся блестки от слова «ВАЛШЕБНИК» на своей шляпе. Учитывая бесформенный вид этой самой шляпы и мантию, похожую на лохмотья, Ринсвинд практически слился с публикой — правда, в отличие от нее, Ринсвинд знал, что такое «мыло».
Он пробился через толпу к волшебникам, которые сумели добыть себе настоящие места.
«Как идут дела?» — спросил Чудакулли. — «Не забывай, приятель, представление должно продолжаться!»
«Насколько я могу судить, все в порядке», — прошептал Ринсвинд. — «Ни единого следа эльфов. Правда, в толпе мы заметили торговца рыбой, так что Библиотекарь его оглушил и спрятал позади театра — просто так, на всякий случай».
«Знаете», — сказал Заведующий Кафедрой Беспредметных Изысканий, пролистывая сценарий — «этот парень сочинял бы намного лучшие пьесы, если бы мог обойтись без актеров. Похоже, что они только путаются под ногами».
«Я вчера вечером прочитал «Комедию ошибок»», — добавил Декан. — «И нашел в ней ошибку. Это никакая не комедия. Слава богу, что у нас есть режиссеры».
Волшебники посмотрели на толпу. Даже по сравнению с людьми Диска, здешние обитатели не отличались хорошими манерами; люди устраивали пикники и даже маленькие вечерники — в целом создавалось впечатление, что сама пьеса была всего лишь приятным фоном для зрителей, которые пришли, чтобы провести время в обществе других людей.
«Как мы узнаем, что пьеса началась?» — спросил Преподаватель Современного Руносложения.
«По звуку трубы», — ответил Ринсвинд, — «После этого обычно выходят два актера и рассказывают друг другу то, что им уже и так известно».
«Эльфов нигде не видно», — заметил Декан, который оглядывался по сторонам, прикрыв один глаз рукой. — «Мне это не нравится. Слишком тихо».
«Нет-нет, сэр», — возразил Ринсвинд. — «Сейчас не подходящий момент, чтобы жаловаться. Вот когда повсюду неожиданно начнется чертов гвалт, тогда — самое время».
«Значит так, ты вместе с Тупсом и Библиотекарем отправляйся за кулисы, ясно?» — сказал Чудакулли. — «И постарайся не привлекать к себе внимание. Мы не должны рисковать».
Ринсвинд пробрался за кулисы, стараясь не привлекать к себе внимание. Но в первый вечер во всем этой действе была неформальность, которой он никогда не видел на Диске. Казалось, что люди просто бродят туда-сюда. Дома он никогда не замечал такого притворства; здесь же актеры играли роль людей, а внизу люди играли роль зрителей. В целом впечатление было довольно приятным. В пьесах было нечто заговорщическое. Покажите нам что-нибудь интересное, — говорили зрители, — и мы поверим во что угодно. А иначе мы устроим вечеринку вместе с нашими друзьями и будем кидаться в вас орешками.
Устроившись на куче ящиков, сваленных за сценой, Ринсвинд стал наблюдать за началом пьесы. Он услышал громкие голоса и слабые, едва уловимые звуки публики, находящейся в предвкушении и готовой терпеть любые сюжетные повороты, при условии что в конце прозвучит какая-нибудь шутка или покажут убийство.
Вокруг не было ни следа эльфов — даже воздух не выдавал себя предательским мерцанием. Пьеса продолжалась. Иногда слышался смех, в котором Ринсвинд отчетливо слышал рокот Чудакулли — и почему-то особенно в те моменты, когда на сцену выходили клоуны.
Эльфы на сцене тоже получили одобрение публики. Боб, Паутинка, Мотылек и Горчица… были существами из цветов и воздуха. Только Пак показался Ринсвинду немного похожим на знакомых ему эльфов, но даже он был, скорее, просто проказником, чем настоящим злодеем. Конечно, эльфы тоже иногда любили проказничать, особенно если пешая тропинка проходила вблизи крайне опасного ущелья. А их очарование было… одним словом, оно просто завораживало…
… неподалеку от него оказалась Королева. Она не появилась из ниоткуда, она как будто сошла с декораций. Линии и тени, которые всегда были частью обстановки, неожиданно приобрели очертания человеческой фигуры.
На ней было черное кружевное платье, увешанное бриллиантами — со стороны казалось, будто на вас движется сама ночь.
С улыбкой она повернулась к Ринсвинду.
«А, человек-картошка», — произнесла она. — «Мы видели здесь твоих друзей-волшебников. Но они не смогут нам помешать. Ты же понимаешь, что представление будет продолжаться. Точно по сценарию».
«… будет продолжаться…», — пробормотал Ринсвинд. Он не мог пошевелиться. Она обрушит на него всю свою мощь. В отчаянии он попытался заполнить свои мысли картошкой.
«Нам известно, что вы рассказали ему искаженную историю», — продолжала Королева, выхаживая вокруг трясущегося Ринсвинда. — «Это был полный вздор. Поэтому я явилась к нему в комнату и внушила ему правильный вариант. Вот и все».
Жареная картошка, — думал Ринсвинд. Такая золотистая, с коричневыми краешками или даже местами почти черными — они такие вкусные и хрустящие…
«Разве ты не слышишь, как они аплодируют?» — спросила Королева. — «Они нас любят. Они и в самом деле нас любят. Отныне мы будем жить в их картинах и сказках. Вам никогда не удастся выпроводить нас отсюда…»
Чипсы, — думал Ринсвинд, — прямо из фритюрницы, с шипящими капельками масла…, однако он не смог удержать свою предательскую голову от кивка.
Королева выглядела озадаченной.
«Ты что, ни о чем, кроме картошки, не думаешь?» — спросила она.
Масло, — думал Ринсвинд, — кусочки лука, плавленый сыр, соль…
Но мысль все-таки вырвалась. Развернувшись в его голове, она потеснила все картофельные фантазии. Нам нужно просто сидеть, сложа руки, и победа за нами!
«Что?» — удивилась Королева.
Пюре! Огромные горы из картофельного пюре! Протертое пюре!
«Ты хочешь что-то скрыть от меня, волшебник!» — воскликнула Королева всего в нескольких сантиметрах от его лица. — «Признавайся!»
Картофельная запеканка, кусочки жареного картофеля с кожурой, картофельные крокеты…
… нет, только не картофельные крокеты, никто так и не смог их правильно приготовить…, но было уже поздно, Королева читала Ринсвинда, словно раскрытую книгу.
«Значит…», — сказала она. — «Ты считаешь, что выживают только тайны? Знание — в недоверии? Видеть — значит не верить?»
Сверху донесся какой-то треск.
«Пьеса еще не окончена, волшебник», — сказала Королева. — «Но ее конец наступит прямо сейчас».
И в этот момент ей на голову свалился Библиотекарь.
По пути домой швец перчаток Уинкин и продавец яблок Костер обсуждали пьесу.
«Та сцена с королевой и человеком с ослиными ушами неплохо получилась», — заметил Уинкин.
«Ага, точно».
«И сцена со стеной тоже. Когда тот актер сказал: «Он — не лунный серп, и его рога неразличимы внутри окружности», я чуть штаны не обмочил. Люблю хорошие шутки».
«Ага».
«Но я так и не понял, почему за всеми этими людьми, разодетыми в меха, перья и все прочее, гонялся какой-то мужик в рыжем волосатом костюме, и зачем толстяки, которые заняли дорогие места, все вместе полезли на сцену, и почему тот идиот в красном платье бегал туда-сюда с криками про какую-то картошку. В конце, пока говорил Пак, я совершенно точно слышал, как где-то идет драка».
«Экспериментальный театр», — сказал Уинкин.
«Диалог был неплох», — добавил Костер.
«И надо отдать должное тем актерам — как они продолжали играть», — продолжал Уинкин.
«Да, и, готов поклясться, я видел на сцене еще одну Королеву», — сказал Костер, — «и выглядела она, как женщина. Ну, знаешь, она еще пыталась задушить того мужика, который что-то бубнил про картошку».
«Женщина на сцене? Не глупи», — возразил Уинкин. — «Но пьеса хорошая, как ни крути».
«Ну, да. Правда, мне кажется, что сцену с погоней можно было бы и не показывать», — сказал в ответ Костер. — «И я, если честно, сомневаюсь, что бывают такие большие пояса».
