Дмитрий Лихачев - Сказания и повести о Куликовской битве

Князь же великий Дмитрей Ивановичь з братом своим, съ княземъ Владимером Андреевичем, поиде въ церковь небеснаго въеводы архистратига Михаила* и бьеть челом святому образу его, и потом приступи къ гробом православных князей прародителей своих, и тако слезно рекуще: «Истиннии хранители, русскыа князи, православныа веры христианскыа поборьници, родителие наши! Аще имате дръзновение у Христа, то ныне помолитеся о нашем унынии, яко велико въстание ныне приключися нам, чадом вашим, и ныне подзвдайтеся с нами». И се рекъ, изыде исъ деркви.

Княгини же великая Еовдокея,* и княгини Владимерова Мариа,* ш иных православъных князей княгини, и многыа жены воеводскыа, и боярыни московьскыа, и служниа жены ту стояще, проводы дѣѣющи, въ слезах и въ склицании сердечней не могуще ни слова изрещи, отдавающе последнее целование. И прочаа княгини и боярыни, и служние жены тако же отдаша своим мужем конечное целование и възвратишася с великою княгинею. Князь же великий, самъ мало ся удръжа от слезъ, не дав ся прослезити народа ради, а сердцемъ своимъ велми слезяше, и утешаа свою княгиню, и рече: «Жено, аще богъ по нас, то кто на ны!».*

И възыде на избранный свой конь, и вси князи и воеводы вседоша на коня своа.

Солнце ему на въстоцѣ ясно сиаеть, путь ему поведаеть. Уже бо тогда аки соколи урвашася от златых колодиць* ис камена града Москвы* и възлетеша под синиа небеса и възгремеша своими златыми колоколы,* и хотять ударитися на многыа стада лебедины и гусины; то, брате, не соколи вылетали ис каменна града Москвы, то выехали русскыа удалци съ своимъ государемъ, с великимъ княземъ Дмитреем Ивановичем, а хотять наѣхати на великую силу татарскую.

Князи же белоозерьскые особь своим плъком выехали; урядно убо видѣти въйско их.

Князь же великий отпусти брата своего, князя Владимера, на Бра-шеву дорогою, а бйлозерьскые князи — Болвановъскою дорогою, а самъ князь великий поиде на Котелъ дорогою.* Напреди же ему солнце добре сиаеть, а по нем кроткый ветрецъ вееть. Того бо ради разлучися князь великий з братом своим, яко не вместитися имъ единою дорогою.

Княгини же великаа Еовдокиа с своею снохою, княгинею Володимеро-вою Мариею, и с воеводскыми женами и з боярынями взыде въ златоверхий свой теремъ в набережный и сяде на урундуцѣ* под стеколчяты окны. Уже бо конечьное зрение зрить на великого князя, слезы льющи, аки речьную быстрину. С великою печалию приложывъ руце свои къ переем своим и рече: «Господи боже мой, вышний творецъ, призри на мое смирение, сподоби мя, господи, еще видети моего государя, славнаго въ челове-цех великого князя Дмитриа Ивановичи. Дай же ему, господи, помощь от своеа крепкыя рукы победити противныа ему поганыа половци. И не сътвори, господи, яко же преже сего за мало летъ велика брань была русскым князем на Калках* с погаными половци съ агаряны; и ныне избави, господи, от такиа беды и спаси ихъ, и помилуй! Не дай же, господи, погыбнути оставъшему христианству, да славится имя твое святое в Русьстей земли. От тоа бо галадцкыа бёды и великого побоища татар-скаго и ныне еще Русскаа земля уныла'и не имать уже надежи ни на кого, токмо на тебя, всемилостиваго бога, можеши бо жывити и мертвити. Аз бо, грешная, имею ныне двеи отрасли, еще млады суще, князи Василиа и князя Юриа:* егда поразить их ясное солнце съ юга или ветръ повееть противу запада — обоего не могуть еще тръпети. Азъ же тогда, грешнаа, что сътворю? Нъ възврати имъ, господи, отца ихъ, великого князя, поздо-рову, тъ и земля их спасется, а они въ векы царствують».

Князъ же великий поиде, поимъ с собою мужей нарочитых, московских гостей сурожанъ* десяти человекъ видѣниа ради, аще что богъ емѣг случить, и они имуть повѣдати в далних землях, яко гости хозяеве, быша:-1. Василиа Капицу,* 2. Сидора Олферьева,* 3. Констянтина Петунова,* 4. Козму Коврю,* 5. Семена Онтонова,* 6. Михаила Саларева,* 7. Тимофея Весякова,* 8. Димитриа Чернаго,* 9. Дементиа Саларева,* 10. Ивана Шиха.*

И подвигошяся князь великий Дмитрий Иванович по велицей шыроце» дорозе, а по немъ грядуть русские сынове успешно, яко медвяныа чяшж пити и сьтеблиа виннаго ясти, хотять себе чьсти добыти и славнаго имени: уже бо, братие, стукъ стучить и громъ гремить по ранней зоре, князьѣ Владимеръ Андреевичь Москву-реку перевозится на красном перевозѣ в Боровъсце.*

Князь же великий прииде на Коломну в суботу, на память святого отцаѣ Моисиа Мурина.* Ту же быша мнози воеводы и ратници и стретоша его на речке на Северке.* Архиепискупъ же Геронтей* коломеньскый срете-великого князя въ вратех градных съ жывоносными кресты* и съ святыми иконами съ всем съборомъ и осени его жывоносным крестомъ и молитву' сътвори «Спаси, боже, люди своя».*

На утрие же князь великий повеле вьгѣхати всем воемъ на поле к Ди-вичю.*

Въ святую же неделю по заутрении* начата многых трубъ ратных, гласы гласити, и арганы многы бити, и стязи ревуть наволочены у саду Панфилова.

Сынове же русскыа наступиша на великиа поля коломеньскыа, яка не мощно вместитися от великого въинства, и невместъно бе никому жеѣ очи17 перезрети рати великого князя. Князь же великий, выехавъ на высоко18 место з братом своимъ, съ княземъ Владимеромъ Андреевичем, видяще множество много людий урядных, и възрадовашяся и урядиша/ коемуждо плъку въеводу. Себе же князь великий взя в полкъ белозер-скые князи, а правую руку уряди себе брата своего, князя Владимера*. дасть ему в полкъ ярославскые князи, а левую руку себе сътвори князя Глеба Бряньского.* Передовой же плъкъ — Дмитрей Всеволож, да братъ* его Владимеръ Всеволожъ,* с коломничи — въевода Микула Васильевичу* владимерскый же воевода и юрьевскый — Тимофей Волуевичь,* костромскый же въевода — Иванъ Квашня Родивоновичь,* переслав-скый же въевода — Андрей Серкизовичь.* А у князя Владимера Андреевичи въеводы: Данило Белеутъ,* Констянтинъ Конановъ,* князь Фео-доръ Елетьцскый,* князь Юрьи Мещерскый,* князь Андрей Муром-скый.*

Князь же великий, урядивъ плъкы, и повеле имъ Оку-реку возитися? и заповеда коемуждо плъку и въеводамъ: «Да аще кто поидеть по Резан-ской земли, то же не коснися ни единому власу!». И вземъ благословение' князь великий от архиепископа коломенскаго, и перевезеся реку Оку съ всеми силами и отпусти в поле третью сторожу, избранных своих витязей, яко да купно видятся съ стражми татарьскыми в поле: Семена Me-лика,* Игнатьа Креня, Фому Тынину, Петра Горьскаго, Карпа Олексина, Петрушу Чюрикова* и иных многых с ними вѣдомцовъ поляницъ.

Рече же князь великий брату своему князю Владимеру: «Поспешим, брате, противъ безбожных половцовъ. поганых татаръ и не утолимъ лица своего от безстудиа ихъ; аще, брате, и смерть нам приключится, то не проста, ни без ума нам сия смерть, нъ жывотъ вечный». А самъ государь князь великий, путем ѣдучи, призываше сродникы своа на помощь — святыхъ страстотръпецъ Бориса и Глѣба.*

Слышавъ же то князь Олегъ Резанскый, яко князь великий съвъкупися съ многыми силами и грядеть въ строение безбожному царю Мамаю, и наипаче же въоруженъ твръдо своею вѣрою, еже къ богу вседръжителю вышнему творцу всю надежу възлагаа. И нача блюстися Олегъ Резань-скый и с мѣѣста на мѣсто преходити съ единомысленики своими, и глаголя: «Аще бы нам мощно послати вѣсть къ многоразумному Олгорду19 Литовь-скому противу такова приключника, како иметь мыслити, но застали нам путь. Азъ чаях по преднему, яко не подобаеть русскым князем противу въсточнаго царя стояти, и нынѣ убо что разумею? Откуду убо ему помощь сиа прииде, яко противу трех насъ въоружися?».

Глаголаша ему бояре его: «Намъ, княже, повѣдали от Москвы за 15 дний, мы же устыдѣхомся тебя* сказати: како же в вотчинѣ его есть, близ Москвы, жыветь калугеръ, Сергиемъ зовуть, велми прозорливъ. Тъй паче въоружи его и от своих калугеръ далъ ему пособники». Слышавъ же то, князь Олегъ Резанскый начатъ боятися и на бояре свои нача опалатися и яритися: «Почто ми не повѣдали преже сего? Тъ азъ бых по-слалъ и умолилъ нечестиваго царя, да ничто же бы зло сътворилося! Горе мнѣ, яко изгубих си умъ, не азъ бо единъ оскудѣх умом, нъ и паче мене разумнее Олгордъ20 Литовскый; нъ обаче онъ почитаеть законъ латыньскый Петра Гугниваго,* аз же, окаанный, разумах истинный законъ божий! Нъ что ради поплъзохся? И збудется на мнѣ реченное госпо-домъ: „Аще рабъ, вѣдаа законъ господина своего, преступить, бьенъ бу-деть много".* Ньигѣ убо что сътворих? Вѣдый законъ бога, сътворителя небу и земли, и всея твари, а приложихся нынѣ къ нечестивому царю, хотящу попрати законъ божий! Нынѣ убо, которому моему худу разумѣ-нию вдах себе? Аще бы нынѣ великому князю помоглъ, тъ отнудь не при-иметь мя — вѣсть бо измену мою. Аще ли приложуся к нечестивому царю, тъ поистиннѣ яко древний гонитель на Христову вѣру, тъ пожреть мя земля жыва, аки Святоплъка:* не токмо княжениа лишенъ буду, нъ и жывота гоньзну и преданъ буду въ гену огненую мучитися. Аще бо господь по них, никто же на них. Еще же молитва выину о нем прозорливаго оного мниха! Аще ли ни единому помощи не сътворю, тъ въ прокъ от обоих како могу прожыти? И нынѣ азъ то мыслю: которому ихъ господь поможеть, тому и азъ приложуся!».